К р о т о в (развернул гармошку с видами Парижа). Париж. Париж. Вот куда перспективные ездиют.
И р м а. И способные. Ну, вроде все высказались. Только Миша Комаров молчит.
К о м а р о в (оторвался от своего сооружения). Знаете, староста права. Все делают карьеру. И незачем идеализировать человечество. И самих себя, между прочим, тоже. А вообще, хватит философии. И хватит решать вечные вопросы — душа, карьера, изменяться… Как-никак ветреная младость, ей резвиться положено. (Вскочил.) Крот, какой сейчас самый модный сонг? Ставь.
К р о т о в. Наконец-то, тезка. Речь не мальчика, но мужа. (Включает проигрыватель.) Я от этого ритма балдею напрочь. Создадим обстановочку. (Гасит свет.) Кавалеры приглашают дам.
Далее, до самого появления Анны Александровны, свет выхватывает отдельные фигуры, остальных в это время не видно. Музыку во время этих «стоп-кадров» тоже следует приглушать.
К Любе Борисовой подошел Бойко.
Б о й к о. Люба, разреши…
П о п о в (тоже подошел). А меня запиши вторым…
Б о й к о. Ладно, я вторым… Извини.
П о п о в. И ты извини.
Комаров стоит один. Попов, держа Любу за руку, прошел мимо него.
Миха, ты сейчас сказал что-то не то.
К о м а р о в. Не все ли равно?
П о п о в. Нет, не все равно. Это я точно знаю.
Люба утянула Попова за собой. Комаров вдруг пустился в какой-то дикий, отчаянный пляс, как будто надеясь физическим усилием избавиться от внутренней неловкости. Зенкевич сначала смотрела на него удивленно и растерянно, потом отошла в сторону. Вымотавшись, Комаров упал на стул.
Двор. Л ю б а и П о п о в. Попов сидит на пустой катушке из-под кабеля. Люба стоит сзади.
Л ю б а. А башка уехала в деревню.
П о п о в. На деревню к дедушке?
Л ю б а. Лешка. Закрой глаза.
П о п о в. И заткнуть уши?
Л ю б а. Нет. Уши наоборот.
П о п о в. Понял. Глаза закрыть, уши расправить.
Люба обошла Попова, но сказать не решилась.
Я уже полчаса с закрытыми глазами. Сны начали сниться.
Л ю б а. Лешка. Ты бы кого хотел — сына или дочку?
П о п о в. Знаешь — вот над чем не задумывался…
Л ю б а. А я все время об этом думаю.
П о п о в. И до чего додумалась?
Л ю б а. Что все равно кто, лишь бы был… И пока не поздно…
П о п о в. Как — пока не поздно? (Люба молчит. Попов понял.) Вот ты о чем — пока не поздно. Баушка уехала в деревню. Понятно. (Встал.) Дура. Дура с сентиментами.
Люба отошла, присела на корточки, спрятала лицо в колени.
Погоди. Ты — дура, я — дурак, все законно. Ты что — ревешь?
Л ю б а. Нет.
П о п о в. Ревешь, я же вижу. Высушись. А знаешь, наш зав. отделением проникся ко мне теплым чувством, говорит: «Ты — парень уравновешенный, тебе в медицине — самое место, поступай: кончишь — возьму к себе ассистентом», а я ему: «Захар Борисыч, я не столько уравновешенный, сколько обстоятельный, пока диагноз поставлю, больной своей смертью умрет. От глубокой старости».
Люба засмеялась.
Комната. И р м а подошла к К о м а р о в у.
И р м а. Миша, я ведь для тебя сейчас говорила. Ты все равно идеалист. Вот я верю, что ты способный, но этого знаешь как мало… Я тут думала: тебе что нужно? Устроиться на какой-нибудь крупный завод.
К о м а р о в. С какой целью?
И р м а. Сейчас там всюду есть изостудии, на всех таких предприятиях. А оттуда все-таки легче попасть: во-первых, марка завода, во-вторых, там руководят художники, из Союза…
К о м а р о в. Ирма, это все несущественно.
И р м а. Существенно. Ты не понимаешь. Мы с тобой не можем рассчитывать на предков. Как Кротов тот же. Или Пронина. Мы сами всего должны добиваться, понимаешь?
К о м а р о в. Понимаю, леди Макбет. Но знаешь, я уже прослушал курс лекций на данную тему. Подкован.
Кухня. М а ш а танцует одна, почти не сходя с места. В руке у нее все та же книга. К ней подошел К р о т о в.
К р о т о в. Мари, чего ты танцуешь со своим Гомером. Давай лучше со мной.
М а ш а. Ты не Гомер. (Села.)
К р о т о в. Кстати, у меня лично к Гомеру сложное отношение. С одной стороны, конечно, типичное бытописательство. Но если подойти кинематографически, как-то осовременить, переосмыслить (достал сигареты, приосанился), скажем — обогатить реминисценциями…
М а ш а. Крот, не умничай.
К р о т о в. Слушай, а чего вы мне кирпич вывешиваете? Что вы думаете — дурее других я, что ли? Язык не тем концом подвешен? Технику — это, знаешь, не всякий освоит, а всю эту трепологию интеллектуальную — как-нибудь.
М а ш а. Вот и осваивал бы технику.
К р о т о в. Ладно. На тебя не могу злиться.
М а ш а. А ты смоги.
К р о т о в. А ты не дразнись. Давай я тебя домой доставлю. «Явушка» ждет.
М а ш а. Спасибо, не надо.
К р о т о в. Опять — не надо. Что это ты последнее время — забоялась скоростей?
М а ш а. Нет. Просто пока ты говорил про коробки передач и не ходил весь такой важный, ты был похож на человека. А теперь — реминисценция.
К р о т о в. Машка, а ты малость не ханжа? Уж очень ты себя подаешь несовременно.
Двор. Л ю б а и П о п о в.
Л ю б а (стала на рельсину, балансирует, запела).
Эх, на столе стоит
Да каша рисова,
Да кому же ты нужна,
Любовь Борисова!
П о п о в. Что ненавижу, так это рисовую кашу.
Л ю б а (соскочила на землю). Лешка, ты не сердись, что я так сказала, я знаешь почему? Потому что я хочу, чтобы ты был всегда.
П о п о в. Что-то я вас не понял, Любовь Алексеевна.
Л ю б а. Вот смотри. Он родится. Потом вырастет. Женится, у него будут дети, у тех тоже… И во всех — ты. Понял теперь?
П о п о в. Глухая ты все-таки.
Л ю б а. Почему — глухая?
П о п о в (очень четко, раздельно). Потому что я сам хочу быть. Слышала теперь? Ладно, пошли к тебе, коли баушка уехала. Ну?
Л ю б а (совершенно растерявшись). Прямо сейчас?
Вдруг изо всех сил стала хлопать Попова куда попало: по плечам, по шее. Он отпустил ее.
П о п о в. Видишь? Потому что это невозможно так — решение принято, будем выполнять.
Л ю б а (пошла по «крокодилу», дошла до конца, соскочила). Лешка. Все будет хорошо. Я точно знаю.
П о п о в. Из каких источников?
Л ю б а. Я задумала: если пройду до конца — все будет хорошо. Вот — прошла.
П о п о в (тоже вскочил на «крокодила», сделал несколько шагов, но не удержал равновесия и спрыгнул). Я тоже задумал. Не будет хорошо. Ничего не будет. (Быстро пошел в дом.)
Л ю б а (догнала, схватила за руку). Дурак ты, Попов! Это же не считается! Считается у того, кто первый задумал! Ну, дурак, дурак!.. (Убежала в дом.)
Комната. З е н к е в и ч стоит одна с несчастным видом, держа в руках свой кактус, поглаживает пальцем отростки. П о п о в увидел ее, остановился.
П о п о в. Бедная Зизи, не могу. Стоит одна в обнимку со своим саксаулом. (Подходит к Зенкевич.)
З е н к е в и ч. Даже не скажешь, что у него колючки. Такие мягкие, как волосики. Его бы следовало выделить в особый подвид. Волосистый.
П о п о в. Нинка, пошли с нами. Па-де-труа с саксаулом.
Танцуют втроем. Зизи прижимает к груди свой кактус. Маша сидит, перебирает бусы. К ней подходит Комаров.
К о м а р о в. Перебираешь четки?
М а ш а. Перебираю.
К о м а р о в. Потанцуем на прощание? Ведь мы с тобой ни разу не танцевали. Правда, забавно?
М а ш а. Недаром вы тезки с Кротовым, вы мне что-то на одно лицо. Кстати, напомни мне твой адрес, я тебе перешлю все твои рисунки. Ценной бандеролью.
К о м а р о в. Ты так со мной говоришь, потому что думаешь, что я тебя все равно люблю. Я тебя ненавижу. И твое лицо ненавижу. Которое я рисовал с пятого класса на всех тетрадках. И бусы твои проклятые ненавижу.
Сильно дернул нить, бусинки посыпались на пол. В темноте голоса: «Братцы, что это?», «Метеоритный дождь», «Град из драгоценных камней», «Хватайте, обогащайтесь». Неожиданно зажегся свет.
А н н а А л е к с а н д р о в н а. Вы уже взрослые люди, я больше не имею формального права делать вам замечания, но это невыносимо пошло и дурной тон — гасить свет во время танцев.
Все шарят по полу, подбирая бусинки, и передают их Маше.
М а ш а. Ну вот, как будто все, спасибо. И я пойду, мне уже пора.
А н н а А л е к с а н д р о в н а. Погоди еще, детское время.
М а ш а. Мне завтра рано вставать, надо ехать встречать французскую молодежную делегацию.
И р м а (обернулась). Разве тебя выделили?
М а ш а. Выделили.
И р м а. За какие, интересно, заслуги?
М а ш а. Наверное, за то, что я неплохо знаю язык.
И р м а. Тебя вообще нельзя допускать к работе с иностранцами. Просто я молчу, потому что мне противно, а если бы я рассказала…
А н н а А л е к с а н д р о в н а. Ирма!..
П о п о в. О чем, Гусь? О чем бы ты рассказала? Послушайте, десятый «А», что у вас за тайны мадридского двора? Посвятите.
А н н а А л е к с а н д р о в н а. Леша, об этом не стоит. Дело старое, сдано в архив и забыто.
М а ш а. Нет, я ничего не забыла, и надеюсь, что не забуду.
З е н к е в и ч (выползла из-под стола с бусинкой в руке). Вот еще бусинка. (Отдала Маше.) Понимаешь, Лешка, вот ты когда уже в больницу лег, Пронина выдала номер. Вечер у нас был — первого апреля, так Машка с вечера ушла, ушла и пропала. На всю ночь. Ее Крот домой повез на мотоцикле, а куда она делась потом — неизвестно.