Усольцев яростно задвигался на стуле.
Но я расскажу. У меня правило — объяснять даже тем, кто не поймет. Может быть, поймут потом. Помнишь Сашку Павлищева?
У с о л ь ц е в. Длинный такой, все смущался?
Д а ш а. Он не смущается, это у него со взрослыми такая тактика.
К двери Дашиной комнаты подошла Н а т а л ь я Б о р и с о в н а.
Он — ферзь. Физические данные, разносторонняя одаренность, карманы от записок пухнут — всякие дуры в любви признаются. Ну вот, мы вышли вчера — я, Сашка Павлищев, еще там девчонки, и зашел разговор, кто уже написал, кто нет — в смысле доклад.
У с о л ь ц е в (взял тетрадку). Про мышей линии Це-Бе-А?
Д а ш а (кивнула). Ну, я говорю, я — уже. И одна там говорит: «Крошка Долли у нас, конечно, старается». А Сашка Павлищев так посмотрел на меня, он умеет, и говорит: «Крошке Долли иначе нельзя. Экстерьер у нее — рассчитывать на принца не приходится, родители начального ускорения задать не могут, вот она и роет землю носом».
Заглянула Н а т а л ь я Б о р и с о в н а.
У с о л ь ц е в. Плохо дело.
Д а ш а. Хуже всего не это. Хуже всего, что я сказала речь. Я сказала: вот вы все такие уверенные в своем будущем, но никто не знает, что вас ждет завтра. И когда с вами случится то, что вас ждет, — вам не поможет ничто: ни начальное ускорение, ни ваши друзья, ни… Я много чего сказала. Теперь Сашка ходит по школе — вот так (прошла, хромая) и повторяет мою речь. А они — хохочут. Видишь, мне хуже, чем тебе. Но я же не сдаюсь.
Усольцев молчит.
Ах, папа, все чепуха — только бы не стать посмешищем. Если ты уйдешь в землекопы — это будет первый шаг… Таким людям, как ты, только начать расковываться… Я уже вижу тебя у нашего универсама, как ты собираешь на троих.
У с о л ь ц е в. Я не знаю людей, Дарья, которые были бы так убеждены в своей правоте, как ты.
Д а ш а. Я тебя люблю, папа, поэтому убеждена.
Вошла Н а т а л ь я Б о р и с о в н а.
Н а т а л ь я Б о р и с о в н а. Дарья, ты не брала мой лак? Польский, перламутровый?
Даша молчит.
Весь день сегодня что-нибудь ищу.
Д а ш а (спокойно). Ты прекрасно знаешь: я твоей косметикой не пользуюсь. Вообще не пользуюсь. И никогда в жизни не буду пользоваться. (Отцу.) Завтра встретимся. Тебе придется принять окончательное решение. Но учти: своего я не изменю.
Н а т а л ь я Б о р и с о в н а (прислушивается). Мне кажется, Замышляев играет на гитаре… Акустика на лестнице. Посмотри.
У с о л ь ц е в (Даше). Будь! (Ушел.)
Н а т а л ь я Б о р и с о в н а. Ты напрасно, Дарья, избрала меня своим главным врагом. Я гораздо слабее тебя. (Вышла.)
З а т е м н е н и е.
Лестничная площадка.
На подоконнике сидят двое: З а м ы ш л я е в и н е к т о в нахлобученной шапке. Появился У с о л ь ц е в.
З а м ы ш л я е в (шепотом). В отключке товарищ. (Кивнул на соседа.) Пришел, сел.
У с о л ь ц е в. Этот товарищ — друг моей туманной юности. И постоялец.
З а м ы ш л я е в (тихо). Гена… Так можно, я расскажу, как я тебя предал?
В а л е р и к (не открывая глаз). Ребята, пять минут нирваны. Меня — нет.
З а м ы ш л я е в. Гена, это важно.
Усольцев негромко посвистал, постоял, сел. Валерик — слева от него, Петя — справа.
(Подвигался, покашлял, достал из-за пазухи бутылку.) Пиво вот. Российское, светлое. Редко бывает…
У с о л ь ц е в. Думаешь, под пиво легче пойдет?
З а м ы ш л я е в (не поддаваясь на провокацию, достал аккуратный сверточек). Таранька. С позапрошлого лета, запас. Голова мазутом пахнет, а отстрижешь — и нормально. (Удовлетворенно понюхал.) Мерная, теперь таких не бывает. (Достал стаканчик.) Чекушки складные. Теперь таких в продаже нет. Все культурно.
У с о л ь ц е в. Ладно. Считай, купил меня. (Взял рыбешку.) Вкусная…
З а м ы ш л я е в (медленно). Значит, первое — в чем я виноват: насчет строгача я, конечно, знал, — что тебе впилили. Ты уехал, а в шестнадцать ноль-ноль вывесили приказ. Что было! Все наши у доски приказов собрались… Прямо хотели идти бить Можарова…
У с о л ь ц е в (ест). Не пошли?
З а м ы ш л я е в. Заказы как раз принесли в вестибюль — все туда. Сам понимаешь — в первую очередь материальное. Но самое главное, Гена, не это. В смысле — чем я виноват.
Усольцев взял еще рыбешку, разорвал с нетерпением голодного человека. Замышляев посмотрел на него.
Не подстегивай, Гена. Не гони. Прихожу я домой, стал собирать себя в командировку.
Наталья Борисовна подошла к входной двери.
Помылся, майку надел — звонишь ты. Только рубашку взял — звонит Можаров. Представляешь? Говорит: что-то не понравился тон твоего непосредственного. То есть тебя. Он тебе звонил? — спрашивает. В смысле: ты — мне. Ты, Гена, — не запутался?
Усольцев покачал головой.
Я говорю: звонил, позвал к себе. А-а, говорит, увольняться надумал. Иди, говорит, отговаривай. Я говорю: зачем я буду? Затем, говорит, что в твоих интересах. Мы, говорит, на его место — в смысле на твое — в один день человека не подыщем. Так что придется тебе — в смысле мне — за всех молотить. Уловил, Гена, ход мысли? (Взмок от объяснений, утерся платком.) Ну, я и пошел тебя уговаривать, чтоб не увольнялся. А про звонок Можарова не сказал. Это, Гена, и есть главная моя подлость.
У с о л ь ц е в. Отмыл душу?
З а м ы ш л я е в. Гена!..
У с о л ь ц е в. Полегчало? Америки ты мне не открыл. Я и тогда, в первый твой визит, видел, что ты хитришь. Ты, когда хитришь, нос ладонью мнешь — вот так. Учти на будущее…
З а м ы ш л я е в (энергично). Это, Гена, я только подоснову изложил… А теперь солнечная сторона: как я тебя спас. Сначала предал, а потом спас. (Торжественно.) Можешь спокойно возвращаться на работу, я все отрегулировал.
Где-то наверху хлопнула дверь; сердито топая, прошел белоусый старик с палкой.
З а м ы ш л я е в. Значит, слушай…
У с о л ь ц е в. Тараньки не хватит на твою поэму.
З а м ы ш л я е в. Стою я в очереди за билетом — настроение!.. Ну, подкорректировал немного в буфете. Думаю: раз Можаров мне звонил, значит, нервничает… Беру двушку… Поздно уже. Голос сонный, удивился. Я прямо в лоб: «Если Геннадия Николаевича уговорю остаться — не будете больше наш отряд зажимать? Чтоб — полный мир. Обещаете? Вся жизнь чтоб по новой?» Обещаю, говорит. Без иронии, это я ощутил. Видишь, Гена, постарался я для тебя. (Сознавая недостаточность аргументов.) На данный момент ты ему нужен — для выполнения объема работ.
У с о л ь ц е в. На данный момент я ему, Петя, очень нужен.
З а м ы ш л я е в (нарочито легко). А там что-нибудь повернется… Мы умрем, он умрет, мало ли… Шучу, конечно. А может, на повышение пойдет. Это реально. Поговаривают…
У с о л ь ц е в. А если мы не умрем и он не умрет. И на повышение не пойдет?
З а м ы ш л я е в. Зачем же худшее предполагать? (Потолку или даже небу.) Прямо не узнаю. Кусаешься, не идешь навстречу… Не тот человек.
В а л е р и к. Не тот человек. (Открыл глаза.) Правильно, Петя.
У с о л ь ц е в. Смотри-ка, ожил.
В а л е р и к. Ребята… Давайте за нас за всех. Которые уже не те.
З а м ы ш л я е в (заботливо). А вам не сверх? (Достал маленькую «Русской», третью чекушку.)
Валерик и Замышляев выпили. Усольцев задумчиво сосет рыбешку.
З а м ы ш л я е в (Валерику). Гена с работы уходит. С мясом рвет… Посоветуй ему. Ты же друг.
В а л е р и к (покачал головой). Геннадий Николаевич на меня осерчал… Думает, прикатил такой счастливчик… Не послушает.
Посмотрели друг на друга, потом оба — на молчащего Усольцева.
З а м ы ш л я е в (кивнул на Усольцева). Так и сломаться можно…
В а л е р и к. Вообще нельзя быть таким принципиальным… (Помолчал.) Понимаешь, Петя. Был я сейчас на бражке. Мальчики — девочки пятидесятых. Гена у нас за бога считался. А сегодня не пожелал пойти… А почему? Такие же ребята, как мы. Битые, клееные. И знаешь, Петя, славно было. Похвастались… Машина, дети, загранпоездки. Но хвастались-то как — интеллигентно: мол, есть достижения, но не это главное. Вспоминали. Про елочку — Генка знает, про Гусляра. Я, правда, ошибся, он не в Токио, Гусляр, он в Таиланде. Выпьем, Петя, за Таиланд.
Выпили за Таиланд.
Вот он, Гусляр, у нас — единственный, кто достиг высот. Ну и что? У каждого свои игрушки. Говорят, с сыном у него плохо… Пятнадцать лет, одареннейший парень… Учиться не желает. (Наконец, прямо Усольцеву, решив, что тот подготовлен.) Зря ты, Генка, не пошел. Все тебя вспоминали, жалели, что нет. (Потянулся к бутылке, она пуста.)
З а м ы ш л я е в (похлопал себя по левой стороне груди). У меня карман, как погреб.
Спрятал пустую, с шиком фокусника достал новую. Достал транзистор, поймал негромкую музыку.
В а л е р и к. Хозяйственный ты мужик, Петя. Нам такие нужны.
З а м ы ш л я е в (посмотрел на Усольцева). Бывает, конечно, — кризисные отрезки жизни. Вот у меня дядя был — умный человек. Изот Сергеевич. Из-от! Так он говорил — слышишь, Гена…
Усольцев откинулся назад, смотрит то на Петю, то на Валерика.
Покоришься беде — и беда тебе покорится. (Валерику.) Стоит принять на вооружение, правда?
В а л е р и к. Вот я, кто я? Проживатель жизни.
Опять к двери подошла Наталья Борисовна.
З а м ы ш л я е в (неуверенно). Прожигатель?
В а л е р и к. Про-жи-ватель. Прожигатели — те кутят, гусарят. А я — нет. Я ловлю кайф. Кайфец. Коллекции мои, друзья… Ничего. И от меня какая-то польза. Хотя, Генка, наверное, не признает…