В а л д а й ц е в. Вспомнил сейчас. Приехала какая-то тетка с авоськами, в гостиницу ее никак не могли устроить. «Срочно, срочно, где я буду ночевать, дайте согласование!..» Исполнители все были в разгоне, пришлось мне…
Р ы т о в (подошел к столу, со стуком поставил бутылку водки). Лучшее лекарство. Средство от памяти.
К о ш е л е в. Еще раз выскажешься — прикончу.
Р ы т о в. Давай приканчивай.
Кошелев молча взял бутылку, сунул в стол.
В а л д а й ц е в (снова взял папку, смотрит). А из чего, собственно, такой кипеж? Если и ляп, то в рамках. «В настоящий момент не проектируются». В тот момент, когда эта дама приехала, действительно не проектировались. Далее: «Уточнить на месте». Почему они не уточнили?
В е р а В а с и л ь е в н а (говорит очень тихо, но в неловкой тишине, наступившей после реплики Валдайцева, каждое слово отчетливо слышно). Согласование по принципу: «Что хотите, то берите, «да» и «нет» не говорите». Вы, наверное, хорошо играли в фанты, Альберт Юрьевич.
Валдайцев не ответил. Снова отчетливо слышен духовой оркестр, наигрывающий что-то плясово-веселенькое.
К о ш е л е в (посмотрел на часы). Семь ровно. Для нормальных людей — начало выходного.
А н т и п и н. Может, вывез русский бог, обошлось без жертв…
Л а р у ш к и н. Дождемся ответа на телеграмму. Будем надеяться.
Р ы т о в (до этого он все возился с ружьем: вынул из чехла, щелкал затвором). Еще надеетесь? Зря.
К о ш е л е в (не глядя на Рытова). Пьянь…
Р ы т о в (изо всех сил сжимая ружье). Ненавижу. И вас, гражданин начальник, и вас, гражданин директор.
С а в и ч. Придите в себя, Рытов.
Р ы т о в (кричит). «Вышку» вам, а не Госпремию. (Бросился за шкаф.)
А н т и п и н. Спятил. (Бросился за Рытовым, все остальные за ним.)
Сцена на секунду опустела.
Резкий хлопок выстрела.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В отделе.
Из-за шкафа появились Л ю д а и Л а р у ш к и н.
Л а р у ш к и н (шепотом). Неврастеник. В сутолоке нажал на спуск… Вон какой кус штукатурки отбил.
Входят Р ы т о в и все остальные.
В руках у С а в и ч а ружье.
С а в и ч (сует ружье в чехол, ставит в шкаф). Надо все-таки думать, кому даете ружье. Алексей, твой кадр.
А н т и п и н. Они в тайге работают, им положено. Боря, это из-за рапорта?
Р ы т о в. Что? Вы что думаете, я в себя хотел? Из-за ваших чертежей поганых? Что я — плебей? Муху хотел снять с лампочки. Тулочку разрядить. Диалоги ваши обрыдли, ясно?
К о ш е л е в (включился на всю начальническую громкость). Поедешь в психушку! Мы за твои семейные драмы расплачиваться не обязаны! Садись излагай. (Подошел к Рытову).
Р ы т о в. Мне нечего излагать.
С а в и ч. Что с вами происходит? Вспомнили что-то? Связанное с тем же Тимохином?
Р ы т о в. Предположим.
С а в и ч (тоже подошел к Рытову). Что именно?
Р ы т о в. Один пейзажик. И до того муторно стало…
С а в и ч. Конкретно?
В е р а В а с и л ь е в н а (не выдержала). Все, кончили допрос. (Подошла к Рытову.) Борис, идем домой.
Рытов покорно поднялся.
(У двери.) У тебя кто сейчас дома?
Р ы т о в. Мои бывшие.
В е р а В а с и л ь е в н а. Как — бывшие?
Р ы т о в. Бывшая теща и бывшая супруга. Подожди. Надо бы уточнить одну детальку. (Целует ей руку.) Спасибо, родная. Ты хотя больше не изыскатель, но все-таки наш человек. (Решительно подошел к столу Кошелева, сел в кресло.) Дмитрий Павлович! Помните, год назад вы посылали меня в Тимохино, на промеры реки?
К о ш е л е в (неопределенно). Может, и посылал, командировки я выписываю.
Р ы т о в. Еще сняли меня на неделю с Голубенького. Помните?
Кошелев молчит.
Я должен был слетать туда-обратно без заезда домой. А я заехал. На сутки. За что получил втык. Тоже не помните?
К о ш е л е в. Ты этих втыков столько получал… Дальше.
Р ы т о в. Дальше: когда я был в Тимохине, увидел: роют поперек нашей трассы траншею. Спросил экскаваторщика — для чего. Говорит — для газопровода. Дмитрий Павлович, у вас — никаких ассоциаций?
К о ш е л е в. Прямее.
Р ы т о в. А прямее — я вам рассказал про газопровод. Вы меня драите за самоволку, а я вам — про газопровод. Дескать, поручите кому-нибудь разобраться: показан он у нас, нет.
К о ш е л е в. Вот бы и разобрался сам.
Р ы т о в. Я ж небритый, не жравши, не пивши сидел, в робе, — вы говорите: поручу, хорошо.
К о ш е л е в. Знаешь, у меня привычка есть такая, тридцатилетней выучки: все записывать вот в этот поминальник. (Листнул веером свой настольный календарь.) Вон сколько написано. Не мог я забыть. Он бы (постучал по календарю) за меня вспомнил.
Р ы т о в (все в более быстром темпе). Вы итальянцев ждали, помните? Фирма Ванелли, поставщики по Голубенькому. Верочка их по лабораториям водила, а вы тут готовились, помните? Четыре матрехи у вас тут стояли, вот такие здоровые, — сувенирчики. Вы еще все в АХО названивали, чтоб обеспечили минеральную и сигареты. Вы ж балдеете все от этих иностранцев: именины сердца. (Пауза.) Вспомнили теперь?
К о ш е л е в. Ничего не помню, Борис. И помнить не могу.
Р ы т о в. Значит, я вру? Оговариваю? Знал я, что ты запрешься, хитрый Митрий. Знал. Эх, жаль, что, случаем, в тебя не попал…
В е р а В а с и л ь е в н а. Дмитрий Павлович, вы действительно не помните?
К о ш е л е в. Нет. Понарошке.
Л а р у ш к и н. Дмитрий, съешь-ка. Уж очень ты накалился. (Протягивает ему что-то.) Спецтаблетки для начальства. От сердца, конечно.
К о ш е л е в. Ничего. Сердце не зад, на нем не сидеть.
Л а р у ш к и н. Мы с Дмитрием тридцать лет в одной упряжке. Правильно: и крутило, и хитрован, но чтобы заложить кого-то по-крупному — этого не было.
А н т и п и н. Я Рытова не тридцать лет знаю, поменьше, но врать он не станет, могу сказать точно.
В а л д а й ц е в (по-прежнему с иронией, но теперь эта ирония приобрела скорее оборонительный оттенок). Сергей Александрович, я в эн плюс первый раз призываю — закрыть прения. Иначе зароемся в такое… Краном не вытянешь.
С а в и ч. Не согласен. (Подошел к телефону, набрал номер.) Савич. Должен извиниться… Нет, не в очереди за джинсами. В комплексном отделе. Непредвиденное обстоятельство. С вами мой зам, он в курсе. (Повесил трубку.) Через десять минут я должен вернуться к нашим гостям и объяснить, что и почему. Отдел со сложившейся репутацией, лучший в институте, головной в министерстве, выдвигается на Госпремию — и такой сбой. После всех новых открытий в молчанку играть невозможно. Вот давайте выясним, как дошли до жизни такой.
Л а р у ш к и н. Нет же логики никакой, просто фантастическое невезение.
В а л д а й ц е в. Кирпич с крыши, говоря строго научно.
К о ш е л е в. Цепь нелепых случайностей. Даже не технических…
А н т и п и н. Какие случайности? (Встал, резко отодвинул стул.) Тут закономерность прет отовсюду. Начиная с проекта. (Взял проект.) Помните, тогда Голубой меридиан как раз разворачивался. Вот мы и выпихнули сырой материал. Высвободили время. (Положил проект, взял протокол.) Протокол. Решили работать по устаревшим чертежам — Голубенький наступал на пятки. И дальше в том же духе. Заложили мы Тимохино. В честь Голубого меридиана.
В е р а В а с и л ь е в н а. Не то слово, Алексей. Не надо так. Не заложили. Сил не хватило. Такую глыбину толкаем — естественно, замотались.
К о ш е л е в (явно с каким-то внутренним облегчением: слово найдено). Верочка права. Самая сверхобъективная причина — замот и перегруз.
Л а р у ш к и н (эхом). Замот и перегруз.
С а в и ч. По-русски — перегрузка. Для значительности, что ли, в мужском роде? Сколько у нас изыскателей по штатному?
К о ш е л е в. Сорок.
С а в и ч. А в натуре?
К о ш е л е в. Двадцать восемь. Кому охота мотаться по командировкам от крещения до креста, как говорится.
С а в и ч. Вот подготовьте цифры. И сколько изыскателей не хватает, и сколько объектов идет параллельно, и с машинным парком как — все. Вот сейчас же, не откладывая.
К о ш е л е в. Люда, книгу учета.
Л ю д а (сощурившись, глядит на Кошелева в упор). Я, считайте, уже уволилась. (Пошла к дверям, остановилась.) Меня Тимохино интересует, а не книга учета. Кинут вам круг, не беспокойтесь. Поскольку честь мундира и все такое. (Вышла.)
А н т и п и н. Я, наверное, не так сказал, сделикатничал. Раз вы все это вывели в замот. Какой замот? Прекрасно ведь знаем: правильное согласование выдать — полчаса. Чертеж проверить — пятнадцать минут. Быстрее, чем выкурить сигарету в коридоре. Просто нам наплевать было на все, кроме Голубого меридиана. Голубой меридиан — это престиж, о нем в газетах пишут. Да элементарное даже — денег больше: премии, аккорды, надбавки. Я ведь только и делал что тасовал экспедицию, чтобы всем Голубенького хватило, всем бы отломился кусочек. А Тимохины разные — это так, повседневщина. И сколько таких Тимохиных спустили абы спустить. Чего теперь удивляться этому взрыву. Это не случайность. И не замот. Это отсутствие интереса — иначе говоря, безразличие. На языке закона — халатность. В этом мы и виноваты.
Долгая пауза.
В а л д а й ц е в (нарочито отстраненно). Халатность — это уже статья. От года до пяти.
С а в и ч. Как мне с этим прикажешь идти к замминистра? Или, может, сам пойдешь?
Р ы т о в. Он еще одной десятой не сказал.
В е р а В а с и л ь е в н а (тихо, устало). Перестань, Борис.
Л а р у ш к и н. Ну, Алексей, похоронил ты нас. И отходную спел. Легко тебе выговорилось — халатность. Я здесь сорок лет, с филиала начиналось, с подвальчика, а сейчас — институт, союзный; утром идешь: к нашему подъезду — сплошной поток. Что же — халтурщики все? Не весь же институт вешать. Пусть кто-то один ответит. Вот я. Что говорить — виноват. И чертеж я проверял, и на изыскания ездил. Вот давайте я и буду отвечать. Мне — что? Жизнь, считайте, позади. Жена умерла, сын взрослый, известно — своей семьей. А институту я за многое благодарен, есть что вспомнить. Вон у меня до