Н и к о л а й. Шел мимо вашего подъезда к себе, и вдруг в голову ударила эта мысль. Звонит вам Алгебров в двенадцать ночи и… Так и услышал, как он плетет небылицу о беседе со мной. Пугает. Представил ваше состояние — и рука невольно потянулась к кнопке… Живем рядом, по-соседски приятельствовали. Скользнула тень — ну что ж.
Л а р а. Еще бы! Мы — нормальные люди.
Н и к о л а й. Так что, пожалуйста, не нервничайте. По статистике, свыше шестидесяти процентов дел, где все держится на не очень надежных показаниях одного свидетеля, заканчиваются оправданием подозреваемого.
Л а р а. Мы очень благодарны, что вы зашли. По крайней мере будем внутренне готовы ко всей чепухистике.
Н и к о л а й (посмотрел на раскрытый чемодан). Меня, видимо, очень не вовремя занесло?
Л а р а. Готовлюсь к командировке в Японию.
Н и к о л а й. Японию?
Л а р а. Завтра вылетаю в Свердловск, оттуда — в Иокогаму.
Н и к о л а й. Это прекрасно. И удивительно! Желаю вам, как говорится… Надо идти.
Пауза.
Л а р а. Николай Никифорович. Это очень серьезно: то, что происходит? Заведомая ложь, оговор? Это весомо?
Н и к о л а й. В принципе, оговор — неприятная вещь. Если он к тому же удачно построен. Скажем так, профессионально. Но… Не принимайте, бога ради, мои слова впрямую. На практике, надеюсь, мне удастся разобраться. Летите спокойно в страну Восходящего солнца: вернетесь — я думаю, все будет нормально.
Л а р а. Знаете, в чем суть, Николай? Импульс, который вызвал все дело?
Николай удивлен.
Суть в том, что Алгебров нас всех ненавидит.
Н и к о л а й. Ненавидит? Это странно. За что?
Л а р а. Ненавидит. За что — не знаю. Когда он появился в то утро здесь, я сразу поняла. (Усмехнулась.) А, ладно. Вероятно, я гиперболизирую по интеллигентской манере. Просто рассчитывал получить десятку за шантаж, выпить на даровщинку.
Н и к о л а й. Может быть…
Л а р а. Если вы не очень торопитесь — чашечку чая? Перед вашим приходом как раз собирались почаевничать. Ташуль, чайник, наверное, уже кипит?
Таша с лету поняла, вышла.
Н и к о л а й. Ну, если по-быстрому…
Л а р а. Игорь, булку, сыр и тэ де.
И г о р ь. Чего хочет женщина… Но чаю, действительно, страсть захотелось.
Стол быстро уставляется едой.
Банка финского пива. Остался, увы, один экземпляр. Нам с вами, Николай Никифорович, по полстакана. Стакана-стакана.
Т а ш а внесла чайник.
Т а ш а. Порядок.
Лара разливает.
Л а р а. Николай Никифорович, бутерброды.
Н и к о л а й. Да-да, спасибо.
Пауза.
Т а ш а. Николай Никифорович, а вот у нас в секции есть Кротова Валя. Она, конечно, широкой публике мало известна. Она, между прочим, ну, не в этом суть. Я к тому, что она живет в одном микроквартале с этим, с Тригонометровым. Так она говорит, он вчера или позавчера, я, конечно, не уточняла, но она говорит — он вообще уехал. Как же так?
Н и к о л а й. Видишь — не уехал. Он, знаешь, из тех, у кого семь пятниц на неделе: решает, потом перерешает.
Т а ш а. А вы знаете, Николай Никифорович, я вот вспомнила. Однажды этот Алгебров, представляете, заявился к нам в спортзал. Точно, он, на все сто. Закрытая тренировка, зрители не допускаются. Ка-те-го-риче-ски. Входит, садится и начинает ощупывать взглядом наши фигурки… с очень нехорошим подтекстом. Потом — что вы думаете? — достает какой-то пузырек, проглатывает содержимое и удаляется. Обследуем пузырек (трагически расширила глаза) — спиртовой настой боярышника!
Л а р а. Таша. Ты ведешь себя чересчур раскованно. И все-таки, Николай, не могу понять: зачем вы вообще приняли заявление у этого человека? Вы же могли просто не принять?
Н и к о л а й. Не совсем так, но… Почему не провести небольшое следствие? Может, он не из зловредства? Может, ему померещилось? Может, с того места, где он сидел, ничего и нельзя разглядеть? В этом случае обвинения отпадут сами собой.
Л а р а. А моральные потери? Мы же все невольно мучаемся. И вы, и мы. Честное слово, начинаешь склоняться к этой обывательской пошлости: лучше не вмешиваться. Если б Игорь ушел и все — не было бы никакого разговора. А он бросился немедленно, пытался спасти. Сделал максимум…
Игорь вдруг встал, ходит. Все смотрят на него.
И г о р ь(бормочет, не сразу стало слышно). «…На мосту ворона сохнет. Я беру ее за хвост и кладу ее под… Пусть ворона мокнет. Вот иду я…»
Л а р а. Игорь!
И г о р ь. Что?
Л а р а. Что с тобой?
И г о р ь. Ничего. (Сел.) Кстати, я не немедленно бросился. То самое «не вмешивайся» — тоже промелькнуло.
Л а р а. Но ты же преодолел!..
Т а ш а. А эта сволочь даже пальцем не…
И г о р ь. Девочки, не надо выступать. У меня есть язык и, говорят, неплохо подвешен.
Л а р а. Так, может, ты повернул фанерку? Признайся и иди в тюрьму.
И г о р ь. Уж сразу — тюрьму. Хотя эта фанерка мне здорово не понравилась.
Тяжкое молчание.
Н и к о л а й (тихо). Как не понравилась?
И г о р ь. Не люблю безграмотных надписей. «Осторожно! Опасная зона! Ведуться работы!» Ведутся — с мягким знаком. Жутко раздражило. Помню, даже щелкнул по этому поганому мягкому знаку.
Н и к о л а й. Щелкнули?
И г о р ь. Указательным пальцем. (Показал.)
Н и к о л а й (тихо-тихо). На днях вы заходили к сестре погибшего, Надежде Александровне?
И г о р ь. Воспрещено разве?
Н и к о л а й. В тот день, когда все случилось, вы неважно чувствовали себя?
И г о р ь. Что? Голова немного болела. Два очажка боли, тут и тут. Потом, смотрю, идет этот человек, Сергей Александрович. Он шел со стороны…
Н и к о л а й. Оттуда, где киоск?..
И г о р ь. Что? (И вдруг вернулся в реальность.) А чего все, как на техсовете?
Л а р а. Трудный у меня мужик!.. С отключениями. И, знаете, Николай, это всегда совпадает с ремонтом личного автотранспорта. Что ты там меняешь? Жиклер? Нет езды, нет разрядки, и все — начинаются комплексы. (Жалостно-кокетливо.) Николай, а вы почему не приобретаете машины?
Н и к о л а й. Ну!.. Машина! Потом гараж. С ума сойдешь.
Л а р а. Между прочим, с гаражом можем помочь. Игореша, по-моему, Витька продает? Рядом с нами и почти новый. Типовой, шесть…
И г о р ь. Шесть же-эн.
Л а р а. Начните с гаража. Тоже способ. Мы узнаем.
Н и к о л а й. Что машина. Я пока нацелился катер купить, «Прогресс», да…
Л а р а. Финансы?
Таша вышла, через некоторое время зазвучал кассетник.
У нас как раз отложена сумма на… Можем…
Н и к о л а й (остановился у стеллажа). Какие у вас интересные издания. Ренуар. Моя мечта.
Л а р а. А вы знаете, этот экземпляр можем уступить. У нас, по случайности, дубль. Один я дала…
Н и к о л а й. Ну, мне пора.
Л а р а. Николай, без подтекстов, если вам понадобится… Я имею в виду на «Прогресс». Это абсолютно нормально. Скоро мы будем опять бродить вместе… Этот тип обещал взять щенка. Так что опять вам придется меня охранять.
Н и к о л а й. До свидания, Игорь Павлович.
Вышел, Лара с ним. Игорь сидит неподвижно. Вернулась Лара, села, сжав голову, заплакала.
И г о р ь. Что теперь? После драки?
Л а р а. Лучше б мне не родиться.
И г о р ь. Перестань.
Л а р а. Дай воды.
Игорь налил.
Накапай корвалола. Не хочу я жить. Не хочу. Самое трагичное, что все подвешено по-прежнему. Потому что — даже мне понятно — ты не говоришь правду. Недоговариваешь. Какое-то решающее звено выпадает из твоего рассказа. (Опять потекли слезы.) Я пыталась дать взятку. Это унизительно. Лучше тюрьма, лагерь, лес корчевать.
И г о р ь. Если б ты там оказалась, тебе бы пришли в голову другие мысли. Впрочем, возможно, я не прав… Николай совершил небольшую оплошность. Если б он не прервал меня вопросом насчет киоска, я бы вытащил решающее звено. Помнишь, я начал: «Потом смотрю — идет этот человек…»
Лара молчит.
Интересно, Коля в самом деле такой простец, каким кажется?
Л а р а. Вот что. С этой минуты я больше ничего не хочу знать об этой истории. Ни-че-го.
И г о р ь. Понимаю.
Л а р а. Я не предаю тебя, но ты видишь: в той ситуации, которую ты создал, — это единственный выход.
И г о р ь. Пожалуй.
Л а р а. Иначе я просто саморазрушусь… Поступай как знаешь, можешь поступать по зову своего капризного мужского сердца, вспоминать с наслаждением, как саморазоблачался перед следователем. Но на меня не рассчитывай. Мне мое положение, то, чего я добилась, — дороже жизни.
И г о р ь. Понял, Ларинька. Впрочем, я это знал. Все в порядке, Лорик.
Л а р а. Ответь только на один вопрос: повернул проклятую фанерку?
И г о р ь. Лорчек, я устал. Не могу больше ни думать, ни говорить.
Пауза. Отчетливо слышна негромкая, механически печальная кассетомузыка.
Л а р а. Даже в эту минуту она не может без музыкального сопровождения!
Вышла. Музыка прекратилась. Вошла Т а ш а.
Т а ш а. Папик?
И г о р ь. Да, милый?
Т а ш а. Я могу помочь?
И г о р ь. Иди к маме. Она огорчена.
Т а ш а. Папик. Прости, что сейчас. Но меня вдруг залихорадило. Что ты говорил Эммануилычу? Понимаешь, папик, он только визуально кажется крепеньким спортивным функционером. По сути, он очень славный, даже добрый человек, бывают и такие. Биология. Что ты ему сказал?
И г о р ь. Плевал я на твоего Эммануилыча.
Т а ш а. Что?
И г о р ь. Плевал. Плюю. И буду плевать.
Т а ш а. Я это тебе припомню.
И г о р ь. Буду я еще нежничать со всякими… Он надолго запомнит то, что я сказал. Пошла вон.
Т а ш а. Я никуда не уйду. Я здесь прописана. (Выражение лица у Таши, вероятно, такое, как у Лютера, когда он говорил знаменитое: «Я здесь стою, я не могу иначе».)