о конкретного человека. Не стоит забывать, что все эти люди делали свои оценки, находясь под ежедневным прессингом официальной пропаганды и нормативов социального и личного поведения, навязываемых сверху. О личности Суханова мы немного поговорим несколько позднее.
Спустя двадцать лет после событий Большого террора, в годы так называемой хрущевской оттепели, Маленкова обвинят в том, что, «войдя в доверие к Ежову, под видом проявления бдительности и преданности партии» он «начал фальсифицировать дела на руководящих партийных и советских работников». Именно в таких выражениях руководитель созданной Хрущевым специальной комиссии Н.М. Шверник описал его деятельность в справке, которая будет направлена 11 августа 1958 года в ЦК КПСС на имя Хрущева. В этом документе Маленкова обвинят не только в исключении из партии коммунистов, но и в инициировании массовых арестов, «истреблении им партийных и советских кадров в Белорусской и Армянской ССР». Остается неясным, почему в этой справке Шверник называет лишь Белоруссию и Армению, хотя, как мы знаем, Суханов упоминает о гораздо большем количестве регионов, где элиты пострадали от действий Маленкова. Учитывая цели комиссии Шверника, которые заключались в сборе максимального объема сведений, компрометировавших Маленкова, Швернику следовало указать и на другие пункты его поездок. С момента допроса Суханова до подготовки Шверником справки прошло более полугода, срок вполне достаточный, чтобы по партийным каналам собрать необходимую информацию. Вероятнее всего, на самом верху было принято решение ограничить выборку. Ее расширение могло затронуть слишком широкий круг партийных функционеров и в случае обнародования создать представление о чрезмерном распространении «погромных» методов работы аппарата ЦК КПСС в годы Большого террора. Вполне объяснимым в этом контексте представляется выбор двух союзных республик в качестве объектов «высочайшего» внимания. Вероятнее всего, Хрущев таким образом постарался мобилизовать на борьбу с возможной попыткой возвращения Маленкова во власть национальные элиты не только этих двух республик Союза ССР, но и все остальные республиканские элиты, немало пострадавшие в ходе массовых политических репрессий второй половины 1930-х. Указанием, пусть и неявным, на «национальную» подоплеку «преступлений» Маленкова Хрущев стремился продемонстрировать свою роль защитника союзных республик и в итоге консолидировать вокруг себя их руководство.
Посмотрим, что нам скажут сохранившиеся документы.
«Напакостили эти враги народа здесь, в Белоруссии»
Для проверки положения в партийной организации Белоруссии Маленков будет направлен в июле 1937 года вместе с заместителем председателя Комиссии партийного контроля Я.А. Яковлевым. Ранее Яковлев возглавлял комиссию, которая готовила проект постановления ЦК ВКП(б) «О руководстве ЦК КП(б) Белоруссии», принятый на заседании Политбюро ЦК 27 июля 1937 года. Этим решением партийные руководители Белорусской ССР были сняты со своих должностей, их делами занялся НКВД. Яковлев и Маленков по приезде будут заслушивать секретарей парторганизаций, совершат ряд поездок по районам Белоруссии.
Надо сказать, однако, что еще до их поездки в Белоруссию здесь будет раскручен первый виток репрессивных акций. Ответственность за них позднее возложат на Ежова и Маленкова. «Используя проводившуюся проверку и обмен партийных документов в Белорусской ССР, Маленков совместно с Ежовым добились в 1936–1937 годах исключения из партии 25 тыс. коммунистов, т. е. 50 % всей партийной организации»100.
В июне в Минске прошел XVI съезд КП(б) Белоруссии. Лозунгом съезда стала «мобилизация большевиков Белоруссии на очистку своих рядов от всякого рода двурушников, троцкистско-зиновьевских и бухаринско-рыковских бандитов, национал-фашистов и агентов германо-японо-польского фашизма». Делегаты съезда единогласно одобрили арест командующего Белорусским военным округом командарма 1-го ранга П.П. Уборевича. У девяти делегатов съезда отзовут мандаты, и они будут арестованы в ходе его работы, включая председателя Совнаркома Н.М. Голодеда. Во время допроса Голодед выбросится из окна. Председатель ЦИК Советов БССР А.Г. Червяков застрелится 16 июня в служебном кабинете в перерыве между заседаниями пленума.
2 июля 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) примет постановление о начале репрессий против бывших кулаков и уголовников. На следующий день это постановление будет доведено до сведения наркома внутренних дел Ежова и секретарей местных партийных организаций. 9 июля назначенный вместо Червякова первый секретарь ЦК КП(б)Б В.Ф. Шарангович, отвечая на телеграмму, полученную 3 июля из ЦК ВКП(б), направит Сталину и Ежову шифровку. Он сообщал: «…нами учтено ранее высланных и возвратившихся кулаков и уголовников в Белоруссии 12 800 человек, из этого количества предлагаем расстрелять 3 тыс. человек как наиболее враждебных и ведущих активную контрреволюционную работу и выслать из пределов Белоруссии 9 800 человек менее активных, но враждебных элементов…» Сталин наложит резолюцию: «За». Активность Шаранговича не будет учтена при «калькуляции» его заслуг, очень скоро его снимут с должности, подвергнут аресту и впоследствии расстреляют.
Председатель Совнаркома Белорусской ССР Н.М. Голодед приветствует членов французской военной делегации во время маневров войск Белорусского военного округа. 1936
[РГАСПИ]
А.Г. Червяков. 1930-е
[РГАСПИ]
29 июля состоялся пленум ЦК компартии Белоруссии, посвященный обсуждению упомянутого постановления ЦК ВКП(б). Основным докладчиком был Яковлев. В пленуме приняли участие все секретари городских и районных комитетов партии в количестве, значительно превышавшем численный состав ЦК. Яковлев и Маленков станут поименно вызывать участников пленума, устраивать фактический допрос и тут же отбирать партийные билеты, «без обсуждения, без голосования»101.
4 августа завершило свою работу Всебелорусское совещание председателей колхозов, на котором Яковлев обстоятельно рассказал о вредительстве польских шпионов в Белоруссии и о мерах по ликвидации последствий этого вредительства»102.
5 августа Маленков выступил на собрании актива Минской городской парторганизации, где зачитал постановление ЦК о руководстве компартии Белоруссии и прокомментировал его. «Польским шпионам, – заявил он, – удалось захватить руководящие посты и в ЦК Белоруссии… Напакостили эти враги народа здесь, в Белоруссии, очень много, ибо вредили они не один год, ибо вредили они во всех отраслях работы»103. В связи с массовыми арестами Яковлев до 11 августа будет единолично руководить партийной организацией Белоруссии. Кадровые чистки в целом завершатся (но не прекратятся совсем) с приходом на пост первого секретаря ЦК компартии Белоруссии П.К. Пономаренко, заместителя заведующего ОРПО, которым, напомним, был сам Маленков. Шаранговичу, Голодеду и Червякову навесят ярлыки «польских шпионов». Руководитель комиссии ЦК, выезжавшей в Белоруссию, Яковлев, тоже закончит жизнь под катком Большого террора. В октябре 1937 он будет арестован, в июле 1938-го – расстрелян.
По совпадению или нет, но в этот же день, 5 августа, Ежов выпустил печально знаменитый приказ по НКВД № 00447. Приказ гласил: «Приказываю с 5 августа 1937 года во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников».
Согласно этому приказу репрессированные были поделены на две категории. К первой относились «наиболее враждебные элементы», подлежавшие немедленному аресту и расстрелу. Все остальные «враждебные элементы» подлежали аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет. Приказом также были определены лимиты для репрессий по республикам, краям и областям. Приговоры должны были выноситься специально создававшимися внесудебными органами – тройками104.
В июле 1958 года на заседании Комиссии партийного контроля Маленкову предъявят обвинения по «белорусскому делу». Один из наиболее известных деятелей процесса реабилитации О.Г. Шатуновская скажет: «Вы приехали 18 июля, а 21 июля Сталину даете такую шифровку: “…ночной передопрос арестованных установил, что Гуревич (нарком внутренней торговли) состоял членом контрреволюционной организации и хлебные очереди организовывал по ее поручению. Вчера Гуревич по нашему предложению арестован…” И дальше: “Разрабатываем мероприятия по ликвидации вредительства, организуем передопрос ряда лиц, ранее арестованных с целью выявления, нет ли какого-либо “запасного центра”. Вы еще не установили, есть ли там антисоветский центр, и уже намереваетесь открыть “запасной центр”. Это ваша шифровка?» – «Наверняка была директива арестовать, – ответит Маленков, – что, разве без Сталина действовали?» В целом ряде конкретных случаев Маленков будет повторять: «Извращения были, я не хочу снимать с себя ответственности»; «Я это не отрицаю, если при проверке выяснилось. Возможно, такой факт был»; «Не хочу оспаривать» и пр. Не обошлось, конечно, и без ссылок на отдаленность событий по времени, плохую память и т. д.105 Приглашение в комнату, где проходило заседание, участников событий тех лет вызвало спонтанную реакцию Маленкова: «Зачем сюда свидетелей? Зачем это надо?»
Секретарь Полоцкого окружного комитета партии и член ЦК компартии Белоруссии Лихачев в деталях расскажет об обстановке на пленуме и после него, исключая свою личную историю. По его мнению, он тогда избежал ареста только потому, что туда его направлял Маленков и «ему неудобно было меня пока исключать из партии». Очная ставка подтвердит его слова. «Я полностью согласен с тем, что товарищ здесь рассказывает», – признает Маленков106. Инструктор Отдела печати ЦК Лукьянович расскажет о том, что Маленков развернул работу и на местах с целью «расчистить осиные гнезда вредительства».
Районы делились на группы по 5–6 районов, куда по заданию Маленкова выезжали специально подготовленные «специалисты» под предлогом проверки состояния дел в партийной организации. Собирали бюро райкома. Направленный Маленковым инструктор информировал собравшихся о членстве секретаря райкома в контрреволюционной организации, которую возглавляли Голодед и Шарангович. Далее сообщалось, что есть мнение исключить секретаря райкома партии из ВКП(б). Тут же проводилось голосование с заранее известным результатом. «После того как исключили секретаря райкома, переходили к председателю райисполкома. Прямо ставился вопрос – то, что творил секретарь райкома, не мог не знать председатель райисполкома, он же член бюро. Есть мнение исключить его из партии. Кто против? Нет. Принимается…» И далее по цепочке. Бывало так, «что некому было сдать печать райкома партии»