149.
В сентябре 1950 года в Ленинграде состоится судебный процесс. На выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР к смертной казни будут приговорены шестеро обвиняемых: Н.А. Вознесенский, А.А. Кузнецов, П.С. Попков, М.И. Родионов, Я.Ф. Капустин, П.Г. Лазутин. Причем предложения о мерах наказания будут заранее согласованы со Сталиным150. 1 октября 1950 года, через час после вынесения приговора, все шестеро будут расстреляны. Других обвиняемых приговорят к различным срокам тюремного заключения.
«Зачистка» Ленинграда на этом не закончится. В 1950–1952 годах Военной коллегией Верховного суда СССР и Особым совещанием при МГБ будут осуждены и приговорены к расстрелу и различным срокам заключения 214 человек, из них 69 – «основных обвиняемых» из числа партийных и советских работников Ленинграда и 145 человек – их близких и дальних родственников. Кроме того, двое умерли в тюрьме до суда. 23 человека из числа осужденных были приговорены к высшей мере наказания151.
Назначенный секретарем обкома Андрианов обеспечит чистку рядов, в результате которой более 2 000 работников будут освобождены от занимаемых должностей, подвергнутся тем или иным формам преследования. Гонения коснутся не только представителей партийного и советского аппаратов управления. Поменяют руководство силовых структур Ленинграда, командный и политический состав Ленинградского военного округа. Репрессированы будут и «бывшие» ленинградцы, такие, как первый секретарь Крымского обкома партии Н.В. Соловьев, второй секретарь Мурманского обкома партии А.Д. Вербицкий и многие другие.
Интенсивность и масштабность предпринятой в рамках «ленинградского дела» атаки на кадры, вероятно, в существенной степени объясняет имевший место в 1948 году эпизод, о котором рассказывает в своих воспоминаниях А.И. Микоян: «Как-то Сталин позвал всех, кто отдыхал на Черном море в тех краях, к себе на дачу на озере Рица. Там при всех он объявил, что члены Политбюро стареют… Показав на Кузнецова, Сталин сказал, что будущие руководители должны быть молодыми… и вообще, вот такой человек может когда-нибудь стать его преемником по руководству партией и ЦК». «Это, – отметил Микоян, – конечно, было очень плохой услугой Кузнецову, имея в виду тех, кто втайне мог мечтать о такой роли»152.
Точно так же, по ряду свидетельств, Сталин высказывался и о Вознесенском – как своем преемнике по государственной линии. Желая того или нет, но Сталин прямо указал на мишени для атаки со стороны возможных конкурентов. Сигналом для ее начала станет смерть Жданова, патронировавшего в той или иной мере выходцев из Ленинграда, даже если они сами так и не считали. Смерть настигнет Жданова в начале сентября 1948 года во время его отдыха на Валдае. «Немедленно оживился Маленков – Сталин вернул его в Секретариат ЦК из Совмина», – зафиксировал Микоян. И заметил, что Маленков, «наверняка сговорившись с Берия, стал интриговать». Существо интриги, в интерпретации Микояна, заключалось в том, что реанимировалась идея региональных бюро ЦК, Сталину было предложено создать Дальневосточное бюро во главе с Кузнецовым. Вполне возможно, что в этом и заключались действительные цели этой интриги: скомпрометировать Кузнецова в глазах Сталина и «сослать» на Дальний Восток. «Это могло спасти Кузнецова», – отмечал Микоян. По его предположению, Абакумов, по заданию Берии или собственной инициативе, начал собирать компромат на Кузнецова и «к концу 1948 г. в Политбюро стало известно, что Сталин согласился на то, чтобы снять Кузнецова с работы в ЦК».
Ленинградская группа являлась самой заметной неформальной номенклатурной сетью, зримо представлявшей новый уровень консолидации класса управленцев. Неизбежно возникавший конфликт интересов между такими группами и центром в условиях сталинской модели управления мог разрешаться средствами «перетряски» аппаратов, не исключавшей и репрессивные акции. В последнее время в «ленинградском деле» многие усматривают еще и национальную подоплеку, трактуя его как акт подавления Сталиным проявлений тенденции русского национального самоопределения, поскольку в ходе разбирательств представителей ленинградской группы станут в том числе обвинять в стремлении создать Российскую коммунистическую партию с целью противостоять ЦК153. Действительно, председатель Совмина РСФСР М.И. Родионов 27 сентября 1947 года направил Сталину записку с просьбой «рассмотреть вопрос о создании Бюро ЦК ВКП(б) по РСФСР». Создание бюро, считал он, являлось необходимым «для предварительного рассмотрения вопросов РСФСР, вносимых в ЦК ВКП(б) и Союзное Правительство, а также для обсуждения важнейших вопросов хозяйственного и культурного строительства РСФСР…»154 По мнению А.Н. Поскребышева, этот вопрос был интерпретирован Маленковым и Берией «как вражеская вылазка против ЦК партии»155.
Следует, однако, иметь в виду, что для Сталина «национальные» и иные операции имели политический смысл, они были направлены не против этносов или этнических групп, их самосознания или культуры как таковых, они всегда преследовали цель устранить политические угрозы существованию режима. «Русский вопрос» в постановке ленинградской группы стал для Сталина еще одним маркером в ряду других, которые указывали на слишком большие риски для режима личной власти, возникавшие в результате амбициозных действий ленинградской группы, а также политического и аппаратного веса, который эта группа обрела.
Вопрос о роли Маленкова в «ленинградском деле» будет поставлен на июньском 1957 года пленуме ЦК, о котором рассказ еще впереди. Бывший заведующий его секретариатом А.М. Петроковский сообщит в КПК, что в 1957 году он произвел опись документов, изъятых из сейфа арестованного помощника Маленкова Д.Н. Суханова. В числе других там находилась папка с надписью «ленинградское дело», в которой имелись личные записи Маленкова, относящиеся к его поездке в Ленинград, и конспекты его выступлений там, проекты постановлений Политбюро, записки В.М. Андрианова, сменившего Попкова на посту первого секретаря Ленинградского обкома. В ходе работы июньского 1957 года пленума ЦК Маленков несколько раз брал эти документы. После того как он был выведен из состава ЦК КПСС, он не вернул материалы этой папки, заявив, что уничтожил их как личные документы. Сам Маленков подтвердит на пленуме, что действительно уничтожил эти документы156.
«Ленинградское дело, – запишет позднее Микоян, – вызвало у меня большую тревогу, что может вернуться время, подобное 1936–1938 гг., но только несколько в новой обстановке, несколько новыми методами, может быть. Одно было ясно, что Сталин хочет избавиться от тех руководящих кадров, которые решали судьбу всей страны после 1938 г., возглавляли хозяйственную работу и которые вынесли на своих плечах все трудности войны»157.
Некоторые историки считают, что нет точных доказательств того, что эти два взаимосвязанных дела были прямо срежиссированы Берией и Маленковым. Сыгравшие свою роль в уничтожении «ленинградцев», они, несомненно, чувствовали настроения Сталина и пытались использовать их в своих интересах158. В 1957 году Хрущев постарается именно Маленкова сделать ответственным за трагический финал судеб «ленинградцев». Эти обвинения Маленков отвергнет. Он будет настаивать: «Никогда организатором “ленинградского дела” я не был, это легко установить, да и здесь достаточно товарищей, которые могут сказать, что все это делалось по личному указанию тов. Сталина». «Что, я руководил Сталиным? Так сказать – смеяться будут»159.
Тем не менее включенность Маленкова и в это дело вряд ли может подвергаться сомнению, и свою долю ответственности он как его участник, конечно, несет. И свои бонусы он тоже получил. Позднее Молотов вспоминал, что Сталин «был Председателем Совета Министров СССР, и на заседаниях Совета Министров председательствовал не он, а Вознесенский. После Вознесенского Маленков…»160.
Дела тюремные
На не раз упоминавшемся нами июньском 1957 года пленуме ЦК Маленкову будет предъявлено немало претензий. Одним из важнейших станет обвинение в создании тюрьмы для особо важных политических заключенных. В феврале 1950 года на базе отдельного блока тюрьмы Московского управления МВД (ул. Матросская тишина, 18) создается так называемая «особая тюрьма». Создается она в прямой связи с «ленинградским делом», его фигуранты пройдут через ее застенки одними из первых.
Маленков подтвердит, что действительно принимал прямое участие в организации «особой тюрьмы», делая это по прямому указанию Сталина, потерявшему доверие к органам МГБ. О подозрениях Сталина относительно МГБ и Абакумова будет вспоминать Булганин161.
На «беседе» в Комитете партийного контроля (КПК), состоявшейся в августе 1958 года, Булганин станет утверждать, что никакой тайны для высшего круга партийного руководства в этом не было.
«Когда мы бывали у Сталина, – расскажет Булганин, – то там были Маленков, Берия, я, Микоян. Я не буду утверждать, был ли Никита Сергеевич, но много раз Сталин говорил об этой тюрьме и говорил о том, что надо создать такую тюрьму». Правда, о том, что она была в конечном итоге создана, Булганин, по его утверждению, знать ничего не будет.
– Зачем? – спросит одна из активных участниц процесса реабилитации репрессированных в годы хрущевской оттепели, член КПК О.Г. Шатуновская.
– Для партийных преступников, – ответит Булганин162.
Об «организованной Маленковым “особой тюрьме” по адресу Матросская тишина» даст показания помощник Маленкова Суханов163.
Сам Маленков прямо подтвердит и факт создания «особой тюрьмы», и свою причастность к ее организации. На вопрос Шверника, «для какой цели вы создали тюрьму при КПК, кто в ней сидел и кто ее обслуживал?», Маленков ответит: «Я имел к этому отношение следующее. Мне т. Сталин сказал и продиктовал тот документ, о котором шла речь, что он беседовал также со Шкирятовым.