— Вот мы сейчас к вам зайдем в каюту с накладными, все обсудим и сразу перестанем волноваться, — заверила воинственная конторщица. — Порядок, знаете ли, есть порядок.
Аллиотейя вышла на ветреную палубу, не чувствуя под собой ног. Неужели вот сейчас⁈
— Идем к нам, берем мою папку, ты освежишь помаду и будешь вполне готова к объяснениям сердца, — прошептала Тиффани.
— Я не крашу губы, — машинально ответила Ал.
— Напрасно, но это твое дело. Папку все равно нужно взять. А ты можешь почистить зубы. Несомненно, мне не хотелось бы ни на что намекать, но частички маслин частенько застревают в зубах, что порой портит улыбку.
— Я не буду улыбаться, — глупо заверила Ал.
В каюте с нетерпением ждали развития событий: шуршулла, по такому случаю выпущенная из заточения, сидела на коленях служанки и, приоткрыв рот, вовсю таращилась на Ал. Блошша тоже смотрела во все глаза.
— Рот закройте, — буркнула Тиффани, беря свою папку.
Приказ она сформулировала неточно, но все равно подействовало. Служанка озабоченно заерзала, грызун сделал вид, что его неумолимо потянуло в сон. Выглядело это столь нелепо, что Ал стало невыносимо стыдно и она пошла чистить зубы. Этот зверинец полагал, что именно благородная леди Нооби — здесь самая экзотичная невидаль, специально выставленная в ярмарочной клетке для развлечения зевак. И у них, будь оно проклято, имелись для этого основания.
— Собственно, ничего такого не происходит, — сказала конторщица и оправила складки капюшона плаща Ал. — Мужчинам и женщинам свойственно оставаться наедине и беседовать. Обычно это не смертельно. Не стоит относиться к событию так уж серьезно.
Эта Тиффани, с ее убогим воображением, привычкой все переводить в цифры и строчки унылых учетов, абсолютно не понимала как жизненно-важен, как судьбоносен этот разговор! И все же Ал была благодарна компаньонке за сочувствие, за смешную попытку успокоить…
Конторщица стукнула в дверь капитанской каюты:
— Сэр, план разгрузки готов?
— Войдите, — отозвались изнутри и Ал ощутила, как вновь задрожали ее колени…
Ей еще не приходилось бывать в каюте капитана. На столе очень хорошая лампа, карты и прочие умные бумаги, ковер на полу, ширма, за ней ложе под сенью приспущенного балдахина. Яркий, возможно, слишком яркий, лимонный шелк. Видимо, этот тон что-то значит для Себастио. И аромат — именно тот, что и представлялся Ал — мужская парфюмерия и нечто воинственное, чуть едкое, наверное, это запах ножен клинков. Как здесь тепло и уютно!
— Садитесь, дамы, — пригласил хозяин каюты.
Капитан был без куртки, широкоплечий и гибкий, безупречно чистая сорочка заправлена в облегающие брюки, в распахнутом вороте светится медальон, но глаза куда ярче сияют сквозь непослушные медные кудри. Не слишком прилично встречать деловых гостей не полностью одетым, но боги, ах, до чего же он хорош!
Ал осознала, что не может вымолвить ни слова.
— Итак, — бесчувственная конторщица еще раз с сомнением оценила канареечные шелка алькова и раскрыла свою папку. — Значит, наш груз… Ой, а где же накладная на образцы масла⁈ Она же во второй папке! Как я могла забыть⁈ Одно мгновение, дамы и господа!
Через мгновение Аллиотейя Нооби осталась наедине со своей судьбой.
— Ваша спутница и приказчица порой бывает удивительно суетливой, — ослепительно улыбнулась судьба. — Признаться, не ожидал такой рассеянности от столь пунктуальной особы. Она здорова?
— Полагаю, вполне здорова и по-прежнему пунктуальна, — с трудом выговорила Ал.
— О, значит, через мгновение ворвется, размахивая бумажонками, — мягко засмеялся капитан.
Его синие глаза в полутьме каюты казались сгустками ослепительной ночной тьмы.
— Она не ворвется, — чувствуя как холодеют щеки, прошептала Ал. — Я попросила госпожу Нээт дать мне возможность переговорить с вами наедине. Она была столь любезна, что…
Дыхание перехватило — Аллиотейя с ужасом ощутила, что не может выговорить ни слова. Вернее, может, но не знает о чем говорить. Ей стало одновременно, и жарко, и холодно. Нужно было снять плащ. О, что за чудовищная мысль⁈
До него — до судьбы и смерти — оставалось два шага.
Он смотрел уже без улыбки — строгий и мудрый взгляд из-под густого росчерка бровей. Это мгновение оглушительной тишины юная леди Нооби запомнила навсегда…
Потом он шагнул навстречу, взял руки девушки в свои ладони, и прошептал, глядя прямо в глаза:
— Молчите. Я все знаю…
У Ал закружилось голова.
Он поднес к губам ее запястье, кратко коснулся губами перчатки:
— Моя леди, вы лучший груз «Повелителя». Молчите, просто молчите…
Он поцеловал вторую руку и к холоду восторга Ал, добавился жар стыда — на левой перчатке зияли вполне очевидные следы починки. Но, конечно, капитан смотрел только в глаза девушке.
— Себастио, я не знаю, что мне делать, — нашла в себе силы признаться леди Нооби.
— Прежде всего, сядьте, — капитан осторожно подвел гостью к полукреслу у стола. — Да, мы в затруднительном положении. Вы и я…
Аллиотейя завороженно смотрела, как он ступает по каюте — каюта, не такая уж маленькая — казалась тесной для этого высокого, широкоплечего и сильного молодого человека. На миг задержавшись у двери, он вернулся к столу и взял графин с ликером.
— О, я не могу, — прошептала Ал, когда в ее руке оказался небольшой, но тяжелый старинный кубок. — У меня кружится голова…
— У меня тоже, — признал капитан. — Я безумно долго ждал этого момента. Я молил богов и надеялся, что этот миг настанет. Выпей, нам нужно собраться с мыслями и сказать друг другу правду.
Ал полагала что пьяна и так. Впрочем, какой же смысл тогда колебаться?
Ликер оказался крепок и сладок, а кубок впечатляюще вместителен. Потом случилось волшебное: пальцы Себастио осторожно взяли Ал за подбородок, повернули ее лицо к себе… Аллиотейя едва не ахнула — она полагала, что персты длани мечты прожгут ее кожу леденящим хладом волнения и глубины чувства — они же оказались горячими, если не сказать, потными. Впрочем, изумление этим несоответствием, тут же исчезло, ибо ее поцеловали…
Это был первый поцелуй леди Нооби. Ее целовал лучший мужчина из всех, кого она знала за свою жизнь, целовал нежно, страстно, и власть его объятий пьянила куда сильнее ликера. Улетая в звездную тьму, Ал не знала, куда деть руки, наконец, ее кисти, словно налитые расплавленным серебром, легли на мужские плечи. О боги, в этот миг она была готова немедля умереть…
Умереть не позволяли его объятия. Ну, не совсем объятия — видимо, настоящим объятиям положено быть повыше. Леди Нооби вообще не была уверена, что девушку можно обнимать за зад. Нет, «зад» — это невозможное слово… пусть за ягодицы. Какое странное чувство сладкого и покорного бесстыдства… нет, должно быть это от ликера. Плащ сам собою упал на пол…
— Себастио, мы не должны это делать, — выдохнула Ал, глядя в столь близкие синие глаза.
— Да, мы пленники своего долга, — признал капитан, на миг зажмуриваясь. Потом он поцеловал девушку в шею, и еще, еще… Ал решила, что сейчас не может ни о чем думать, и ей сразу стало легко. Она оказалась сидящей на капитанских коленях, Себастио ласкался лицом о ее грудь, невнятно шептал о свежести весеннего тюльпана, о долгих годах исканий и надежд… Запрокидывая голову, Аллиотейя не слышала и десятой доли строф этой путаной саги признаний и обещаний, да это было и неважно. Она обнимала голову возлюбленного, шелковистая густота кудрей ласкала грубость кожаных перчаток. Леди Нооби опьянела отнюдь не от вишневого ликера, и у нее даже мысли не возникло противостоять напору умелых рук. Ей захотелось повизгивать и подставляться, возможно, она даже делала нечто такое, хотя и без непозволительного щенячьего повизга…
…Она взлетела в крепких руках и тут опустилась под желтую сень балдахина. Лорд Лиино был рядом, ни на мгновенье не отпускал, целуя и делая иные невозможные вещи. Ал совершенно не хотелось возражать. На миг ей стало прохладнее: руки капитана гладили ее бедра — к счастью шелк лучшей пары чулок был относительно новым…
— Ты великолепна, особенно эта прическа. Будь прокляты любые сети, силки и путы нашей жизни, — шептал он, задыхаясь.
Дальше произошло то, о чем юная леди Нооби имела очень смутное представление. Нельзя сказать, что этот краткий миг что-то прояснил, открыл и утвердил девушку в ее нерешительных догадках. Она считала, что готова ко всему, хотя и не знала к чему именно. Но…
Потом произошло что-то еще — Ал помнила, как опиралась на подушку локтями и опасалась что свободная прическа, которая ему так понравилась, спуталась и уже не столь хороша сзади. Было немного больно, и очень-очень странно. Особенно когда Себастио потерял дар голоса и захрипел как озверевший орк…
— Ты великолепна! И как горяча, — навалившись на спину, капитан потерся головой о плечо возлюбленной.
Немыслимым напряжением сил расцепив объятия, он соскользнул с постели, сделал несколько шагов назад, рухнул на стул и принялся приводить в порядок свои брюки. Осознав, что и ей нужно привести себя в надлежащий вид, Ал поспешно одернула юбки. Как все это странно…
— Аллиотейя, мы не можем делать ничего подобного, — прошептал капитан, сжимая ладонями свое разгоряченное лицо, и облизывая пересохшие губы. — Только не сейчас! Я обязан доставить тебя в Дюоссу. Это мой долг! Долг капитана.
— Что ж, я тоже помню о долге, — прошептала Ал, садясь приличнее на неудобной постели. — Я сойду с корабля и стану леди Волпи. Но этот вечер я никогда не забуду!
— Не забывай! — капитан сжал загорелые кулаки. — Ради всего святого, не забывай! Ты мне нужна. Клянусь, ни одна девушка, никогда в жизни не была мне столь нужна! Я умоляю, запомни этот вечер!
Лицо его сияло, он конвульсивно стискивал кулаки и прикрывал глаза, словно его слепила некая, вновь открывшаяся ослепительная истина.
— Себастио, я… — Ал в отчаянии сплела пальцы — рукам было так жарко в плену совершенно ненужной, чуждой этому мгновению кожуре перчаток.