Как только дочь поднялась с колен и ушла, шурша полами плотного одеяния, Сильный Духом сомкнул глаза, сразу же погрузившись в сон. Он очень устал, битва вымотала его.
Он победил, выполнив завет своего деда, но если бы не эти двое, то всё его племя навеки бы осталось на этом поле, и никто не вспомнил старого вождя. И только его старые кости белели бы на этой земле, очищенные от плоти сухим морским ветром, да пыль постепенно заволакивала бы их своим серым саваном. Но всё обошлось, и теперь вождь мог с чистой совестью смежить веки, отдавшись в объятья Морфея, наблюдая во сне за своим внуком, так не похожим на него.
Второй раз я очнулся через сутки. Меня снова напоили отваром, дали съесть растёртую маисовую кашу, и я опять заснул. Пока я болел и страдал от ран, Алонсо проводил подготовку к нашему отъезду. Пользуясь полным доверием и помощью индейцев, нашёл нашу шлюпку, вытащил на берег и подремонтировал.
А потом вволю похозяйничал в лагере основного племени и в логове жрецов. Его добычей стало немало ценностей. В основном, это был жемчуг, довольно крупный. Золота и серебра, а также драгоценных камней, у жрецов не было, по понятным причинам. Всё же, это остров, а не материк, и здесь не могло быть ничего подобного.
Оружие он тоже нашёл, оставив себе дагу и мой стилет. Найденные им сабли, ножи и копья он вернул индейцам. Были у жрецов и аркебузы, но в очень плохом состоянии, порох к ним отсутствовал, так же, как и пули, давно разобранные на мелкие нужды. Ко мне он приходил каждый день, хвастаясь приобретенными ценностями, раскладывая их поровну по холщовым мешочкам. Мне было не до того, но я шёл на поправку, и всё имело смысл.
Когда состояние моего здоровья перестало вызывать опасения и приблизилось к полному выздоровлению, руки Кли-Кли стали всё нежнее и нежнее, что, даже находясь в своём состоянии, я стал это замечать. А непривычная и редкая улыбка, на строгом лице индианки, недвусмысленно показывала, что от меня что-то хотят. — Вот только что? — недоумевал я.
Вопрос вскоре разрешился. Я уже стал почти догадываться, когда, в один из вечеров, индейская девушка проверила моё самочувствие и, напоив очередным отваром, вкус которого отличался от предыдущих, осталась рядом, ярко блестя своими чёрными глазами в свете костра.
Причину того, что она осталась рядом со мной, а Перес был ею выгнан к другому костру, я узнал чуть позже. Неожиданно для меня, после принятия отвара, я стал ощущать возбуждение и индианка, сидящая рядом, стала становиться, буквально с каждой минутой, всё привлекательнее и привлекательнее. Хищные черты её резко очерченного лица с каждой секундой становились всё милее и милее, а её тонкое и гибкое тело, прикрытое самодельной тканью из волокон местных растений, всё более соблазнительным.
Дождавшись нужного эффекта, о котором Кли-Кли догадалась, взглянув на мое лицо, и не только, она одним грациозным движением скинула с себя всё одеяние, представ передо мной в своей первозданной красоте грациозного тела, не обременённого тяжёлыми родами.
Длинные, жёсткие, как проволока, чёрные волосы тонкими змеями откинулись ей на спину. Жаркое дыхание зазвучало в моих ушах, пробуждая ответные эмоции. Не то, чтобы я не хотел индианку, скорее, я не был готов к таким форсированным поступкам с её стороны.
В голове, отуманенной возбуждающим зельем, мелькнула мысль, что не только искушённые европейки могут соблазнять мужчин, но и природные недотроги также могут быть вооружены многими знаниями, необходимыми для покорения мужских сердец, пусть и столь тривиальными способами.
На этом все здравые мысли напрочь вылетели у меня из головы, впрочем, как и всегда, когда держишь в руках упругое женское тело. Целоваться индианка не умела, да у них это и не принято было. Но она не препятствовала моим губам, желающим поглотить её губы.
Дальше она всё взяла в свои руки, как в прямом, так и в переносном смысле. Соединившись, наши тела вжались друг в друга, наслаждаясь первобытным и самым главным, после еды, инстинктом. От отчаянных усилий двух тел пот потёк между грудей девушки, стекая и смешиваясь с моим.
Девушка старалась, показывая во всей красе свою природную женственность. Её длинные волосы водопадом охватывали тело, временами оказываясь то на земле, то на мне, то свисая вниз, когда она оказывалась надо мной.
В полном изнеможении, от неоднократных повторов горячей любви, я откинулся на подстилку из мягких южных растений и пуха диковинных птиц. Индианка поняла, что больше подвигов от меня она не дождётся и, быстро одевшись, исчезла в ночи, оставив после себя лишь лёгкий цветочный запах волос, вымоченных в секретном отваре.
Впору было гордиться собой, но что-то моя гордость забилась куда-то далеко внутрь. Резко навалилась смертельная усталость, и я мгновенно заснул, широко раскинув руки и ноги. А надо мной перемигивалось разноцветными искрами далёких звёзд ночное небо. Немного насмешливо, немного сочувственно, и немного сожалеюще, как мудрая мать, говорящая: — Ну что же ты, сынок?
Наутро, как будто бы ничего и не было, дочь вождя снова явилась ко мне, принеся очередное лечебное питьё, и замечая, как я осторожно принюхиваюсь к нему, звонко и озорно рассмеялась, проведя рукой по моим отросшим за это время тёмно-русым волосам.
Вечером она снова пришла, но уже не пыталась меня опоить, а просто разделась, желая повторения вчерашнего, уже без всяких афродизиаков. Мы повторили, а потом ещё раз, и она снова ушла, быстро исчезнув в ночи, как тёмный ангел.
Так продолжалось почти каждый день, в течение двух недель, пока я выздоравливал и готовился к отъезду, а потом, в один из дней, она не пришла и неожиданно исчезла из моего поля зрения. Весьма удивленный, я отправился её искать, но так и не смог найти, и, решив, что что-то случилось, обратился к её отцу. Старый вождь также сидел у едва горевшего костра и дремал.
— Сильный Духом, — побеспокоил я его своими словами. Он очнулся, поведя головой, и заметил меня.
— Я слушаю тебя, Морской Филин. Ты уже подготовился к отъезду? Мы давно собирались отблагодарить тебя, и я ждал, когда ты ко мне придёшь. Вот там, — и он показал рукой на несколько кожаных мешочков, — лежат жемчужины, которые собрали со всего острова мои люди, это то, чего не было у жрецов. Возьми их, они твои.
Я с благодарностью приложил руку к сердцу и, молча забрав предложенные мешочки, положил их перед собой и уселся напротив вождя.
— У тебя есть ещё ко мне вопросы, Морской Филин?
— Да, я ищу Кли-Кли.
— Не ищи, ты всё равно не найдёшь её, она стала женщиной и проведёт время вдали от тебя.
— Но почему, ведь я ещё не уплыл с острова.
— Вот именно поэтому она и будет далеко от тебя. Каждый день, который ты проводишь с ней, всё более привязывает её сердце к тебе. Но наступит тот день, когда ты уплывёшь с острова и бросишь её. Не возражай мне, я знаю это, и потому, если ты настоящий мужчина, не ищи её. Ты ранишь её сердце и, в конце концов, заберёшь его с собой. А что останется мне?
Ты скоро уплывёшь, и мы всегда будем помнить о тебе. Я подберу моей дочери подходящего мужа, а твой ребёнок станет когда-нибудь вождём. Но тебе не стоит больше появляться на этом острове. Это ни к чему. У тебя свой путь, у нас свой. А теперь, ступай, и помни мои слова, белый пришелец! — и вождь снова прикрыл свои морщинистые веки, отрешившись от этого мира и уйдя в свой, наполненный старческими грёзами.
Что оставалось мне делать? Старик был во всём прав и, пребывая в самых мрачных раздумьях, я пошёл к Пересу, который тоже не терял время даром и обзавёлся индианкой, но из тех, которых наше племя захватило в плен, чтобы насладиться местью и даром победителя. И мы стали готовиться к отъезду.
Интерлюдия.
«La Gallardena» Гасконца возвращалась от Кюрасао, когда её застал очередной шторм. Корабль только что выдержал бой с голландским кораблём, который его несколько потрепал, и который они так и не смогли взять на абордаж. Но Гасконец сильно не расстраивался.
Трюмы его корабля были полны, а кроме того, один из пиратов его команды проговорился, что он три года назад делил награбленные сокровища на острове Парагуана. Пока не помешали индейцы, внезапно напавшие на них. Впопыхах пираты затопили часть серебряных слитков в одной из неглубоких бухт острова, почти рядом с берегом, и сквозь прозрачную морскую воду они были хорошо видны на дне, где лежали небольшими, потемневшими от окисла, кучками. Пираты так и уплыли с острова, не рискуя поднимать на поверхность, собираясь вернуться за ними позже, на обратном пути.
Но корабль, на котором пиратствовал этот флибустьер, затонул в бою с испанцами, а с ним погибла и почти вся команда, а те, кому посчастливилось выжить, остались либо в тюрьме, либо исполнили пляску Святого Витта, на пеньковой верёвке, в испанской крепости.
А вот ему посчастливилось сбежать, пока судьба не привела его в Пти-Гоав, который находился во французской колонии Сен-Доминго. Всё это время пират молчал, не желая делиться своей тайной ни с кем из коллег. А тут, очутившись в широтах, неподалёку от которых находился пресловутый остров, с утопленным в его лагуне награбленным серебром, решил всё рассказать, рассчитывая на увеличенную долю.
Гасконец пообещал Жюлю-искателю тридцать процентов от найденного и поднятого на его борт серебра, что было справедливо, и Жюль согласился на это щедрое предложение, что было с его стороны очень рассудительно. А, кроме того, кораблю был необходим мелкий ремонт.
Остров обоснованно пользовался дурной славой, но почти сотня отборных головорезов, не считая ещё двадцати человек собственно команды, давали Гасконцу реальную надежду на то, что он сможет отбиться от индейцев, тем более, что вглубь острова он идти и не собирался. Запасы воды у пиратов ещё были, а на берегу везде жили морские черепахи, которые могли обеспечить их едой. Да и времени нужно было немного, два, максимум три дня, и всё серебро будет поднято на борт, а корабль получит необходимый ремонт.