За первые сутки ничего не произошло, и мы не встретили никаких кораблей, что было, скорее, нам во благо, чем во вред. С каждой морской милей, приближающей нас к берегу, шанс встретить испанское судно значительно возрастал.
На вторые стуки мы заметили сразу два корабля, мачты которых появились из-за линии горизонта с противоположных от нас сторон. Увидев наше израненное судно, тот, что шёл со стороны открытого моря, увеличил ход и начал стремительно к нам приближаться.
А другой, наоборот, замедлил ход, не решаясь подойти и осторожничая, но ни один из них не собирался пройти мимо просто так. А я ещё думал, что существуют какие-то правила на море и кодекс чести. Нет, увидев неспешно идущее судно, только с одной мачтой, окутанной парусами, да ещё и с белым флагом, оба корабля стали вести себя по-хищнически.
Как только корабли подошли ближе, на одном из них взвился чёрный флаг, а на другом мы смогли рассмотреть трепещущийся испанский. Возникла дилемма, как быть? Оставить белый? Нам конец! Пираты догонят, и дальше, только вплавь.
Узнав, что мы сделали, нас не просто убьют, нас казнят самым жестоким образом, чего бы совершенно не хотелось. А испанский корабль, возможно, и решится на бой, а, может, расценит свои шансы как не очень хорошие, оставит это намерение и уйдёт, спасая свою деревянную шкуру.
— Алонсо! — не в силах принять никакого решения, обратился я к товарищу. — Что будем делать?
— Сражаться, Эрнандо! И только сражаться!
— Хорошо бы, но с кем?
— Со всеми!
— Ясно.
Как обычно, у барона храбрость преобладала над рассудительностью. Вперёд, и в бой, кавалерия, вперёд! Морская инквизиция — форева! А я ещё планировал и Мерседес увидеть, пусть она этого и не хочет, а я, назло ей, собираюсь ещё встретиться. Страстно не хотелось умирать, да и вообще, я за мир. Миру мир, войны не нужно, вот девиз нашего корабля. Не трогайте нас, мы сейчас уплывём, и больше вы нас никогда не увидите. А?!
К сожалению, меня никто не услышал. Тяжко вздохнув и вытащив пистоли, я стал загонять в трюмную клетку наших недобровольных помощников, из числа пиратов. Под дулом четырёх пистолей и довольно жёсткой ухмылки, они повиновались, зайдя в клетку к Гасконцу, ещё не поправившемуся от ранения.
По их злым и жестоким лицам было видно, о чем они мечтают сейчас больше всего на свете. А глядя на их скрюченные, в виде железных когтей, пальцы, желавшие вцепиться нам в горло, было очевидно, что до того мгновения, когда они решатся это осуществить, всего ничего.
Но шансов у них не было, потому, как мы их крепко связали, по одному, и тогда уже отконвоировали в трюм. За всеми этими приготовлениями прошло довольно много времени, за которое пиратский корабль успел приблизиться к нам на расстояние пушечного выстрела. Мы шли своим прежним курсом, а пиратский корабль заходил для абордажа справа от нас. Все наши пушки были заряжены, и потому Алонсо отправился к ним, а я снова встал у штурвала.
Неожиданная мысль посетила меня, и я, бросив штурвал, как птица взлетел на грот — мачту, карабкаясь по вантам. Рядом со штурвалом красной тряпкой валялся пиратский флаг, его я и схватил, и теперь устремился к флагштоку, чтобы повесить там. Наскоро привязав обрывок материи, я успел заметить, как сверкнули яркими вспышками выстрелов пушки левого борта пиратского корабля, и стал быстро спускаться вниз.
Пушечные ядра просвистели мимо, либо, перелетев, либо, не долетев, но они не заставили наш корабль изменить курс. Да и как бы мы его изменили, вдвоём? Точнее, я один. Звиняйте хлопцы, не могём мы, никак, запараллелили нас пираты, увы.
Корсары, осознав, что мы, то ли донельзя храбрые или, наоборот, очень глупые, перезарядили пушки и дали второй залп по нам, и тогда только заметили на нашей грот-мачте пиратский флаг. В это время «La Gallardena» содрогнулась от первого произведенного выстрела, а Алонсо, подбегая по очереди к каждому из пяти орудий, стал поджигать порох, для нанесения ударов.
Прилетевшие пиратские ядра в щепки разбили планшир и продырявили насквозь оба борта нашего несчастного корабля, а одно из них, по закону вечной подлости, ударило в середину грот-мачты. Смачно хрустнув, мачта глухо обрушилась на палубу, со всей своей оснасткой, махнув на прощание красным пиратским флагом. Корабль повторно содрогнулся и резко сбавил ход, бессильно закачавшись на волнах, в одночасье став лёгкой добычей.
Положение стало аховым. Громко матерясь на всех доступных языках, а, особенно, на русском, со всей возможной экспрессией, я бросился к орудиям, установленным на верхней палубе. Рядом с ними стоял ошарашенный падением мачты Алонсо, не до конца понимая, что сейчас произошло. Слава Деве Марии, он был жив, и только лицо его кровоточило, поцарапанное ударом порвавшейся и упавшей с мачты пеньковой верёвки.
— Заряжай! — успел я крикнуть и, схватив первое попавшееся ядро, из числа раскатившихся по палубе, стал заталкивать его в жерло корабельного орудия. Но корсары, изрядно удивленные наличием на нашем корабле красного флага, прекратили огонь из пушек и все высыпали на палубу.
На пиратском корабле столпились многочисленные пиратские рожи, с удивлением всматривающиеся в палубу «La Gallardena», по которой бегали только мы с Алонсо. Тем не менее, их замешательство длилось недолго. Один из них крикнул нам по-английски.
— Э, братья, вы кто? Кто ваш капитан?
Кто, кто, от деда Пехто я, да бабка Тарахто наш капитан, усы и хвост, вот наш ответ на ваш вопрос. Но вслух я сказал.
— Nous sommes des pirates! (Мы пираты). Наш капитан Гасконец.
— О! А! Сказанное мною по-французски, тем не менее, было понято правильно. — Наши извинения! А где он?
— В капитанской каюте, он ранен.
— Три тысячи акул мне в глотку! Ему изменила удача?
— Сухопутные крысы подранили его, но ничего, он поклялся им отомстить. И он сделает это, ведь он настоящий Гасконец. О — ла — ла!
— Хорошо, наш капитан хочет засвидетельствовать ему своё почтение и оказать помощь своей командой. А где остальные моряки?
— Все погибли!
— Разрази меня гром! Что у вас случилось?
— Неудачный абордаж, много солдат и ожесточённая битва, — сухо ответил я.
Но у пиратов явно возникли сомнения в сказанном. Кроме того, им очень хотелось добычи, а пустить ко дну судно коллег, которых осталось очень мало, для них было, однозначно, выгодно.
Они стали совещаться между собой. Наконец, решение было принято и один из них, довольно осклабившись, прокричал нам.
— Ждите призовую команду, мы идём!
Всё ясно, жадность победила корпоративную этику, тоже мне, береговое братство! Братья… вашу мать!
— Алонсо, огонь! — как только я понял, к чему это ведёт, прокричал я своему другу.
Всё это время, пока длились наши переговоры с пиратами, я посматривал на другое судно, которое неспешно приближалось к нам, в любую минуту готовое отвернуть. Грохот двух орудий прервал наши несостоявшиеся переговоры, опрокинув кучку пиратов на палубу. Дальше мы стали выстреливать из оставшихся трёх орудий, добавив огня корсарскому кораблю.
В ответ громыхнули пиратские пушки, в клочья разорвав планшир и порвав рангоут. Мы упали на палубу, укрываясь от ядер и многочисленных мушкетных пуль, которыми стали осыпать нас пираты. И в эту минуту капитан испанской каравеллы, всё же, решился на атаку, видя, что мы схватились между собой в жестоком бою, посчитав эту ситуацию для себя крайне выгодной.
Он обогнал наши судна, уже скрепленные абордажными крючьями, и дал бортовой залп по атакующему пиратскому кораблю, а потом стал обстреливать его из аркебуз и фальконетов. Мы с Алонсо успели застрелить парочку особо наглых пиратов, когда они решили отступить, заметя перед собой нового противника. Попрыгав на свой корабль, пираты стали расцеплять его с нашим, чтобы спастись бегством.
Лишь несколько, особо на нас злых, решили отомстить, увидев, что нас, всего лишь, двое. И мы, одновременно с пиратами, разрядили друг в друга свои пистоли. Пули нашли своих героев. Алонсо получил пулю, скользнувшую по рёбрам, а я поймал пулю в верхнюю треть груди.
Два пирата получили то, на что напрашивались, но и мы оба были тяжело ранены, а Алонсо уже дважды. Выронив пистоль, окровавленными руками я схватился за «бумеранг» и послал его на наглых пиратов. Бой закончился в одну минуту, диск, пробив тело одного, сделал то же самое со вторым и, закончив на третьем, вернулся ко мне.
Кровь сочилась из раны, окрашивая мою грязную рубаху в красный оттенок. Алонсо пуля задела меньше, но он был уже дважды ранен, и ему было не легче, чем мне.
Капитан испанского тридцатипушечного корабля «Сан Пабло», Альберто Алехо Брисиньо-и-Лопес, приставив к глазам короткую подзорную трубу, внимательно наблюдал за ходом сражения двух, как оказалось, пиратских кораблей.
Через неё отчётливо было видно, как на палубе корабля, под белым флагом и только с одной мачтой, окутанной парусами, находились всего два смельчака, вступившие в бой с пиратами. Он уже было хотел отвернуть, чтобы не завязнуть в ненужной ему драке, как обстоятельства изменились так, что он был вынужден поменять своё решение.
На флагштоке корабля, где до этого развевался белый флаг, затрепыхался на свежем ветру кроваво-красный, с нанесённым на него белым черепом. Два пиратских корабля? Это было очень здорово, посмотреть, как они уничтожают друг друга.
Корабли обменялись залпами, потом произошло небольшое затишье, и снова залп пушек в упор.
— Не договорились! — мелькнула в голове у Брисиньо здравая мысль. Что ж, бывает… Всё это время его корабль неспешно подкрадывался к пиратским судам, готовый, в любой момент, отвернуть и уйти в сторону от них.
Но на палубе первого пиратского, по-прежнему, оставалось двое, тогда как с другого на абордаж пошли десятки корсаров.
— Прекрасный шанс! — снова мелькнуло в голове у капитана «Сан Пабло», и он отдал приказ увеличить скорость и готовить орудия к бою.