Он собирал пластинки и всё хвастался одной, на которой Джон Майл играет карандашом на бубне. Его убили потом. Или в армии — или в тюрьме. Или не его. А, не помню я…
Появляется Второй, он тащит огромный пустой мешок.
Где-то я работала, по выходным всей компанией часто ездили за город, куда-нибудь поближе к воде. Забудь своё имя и стань рекой. Шашлыки, гитары, палатки и прочая ерунда. Воскресным вечером — назад, в душной, вонючей электричке. Толкотня. Здравствуйте, товарищ понедельник!
Второйначинает складывать в пустой мешок разбросанные вещи. Старая женщинаподметает и кое-что относит в мешок. Первыйвыскребает из корзины остатки еды.
Однажды на соседнем озере произошел странный случай — из воды вынырнуло чудовище доисторического типа и стало громко, тоскливо выть. Ву-у-у!
Первый смеётся, Второй тоже.
Да, жизнь не сахар. Вызвали солдат, пожарных, омоновцев. Приехало несколько «Скорых». Кто-то сошёл с ума. Прощелыга-репортёр с лицом честного негодяя, сказал потом по ящику, что это была обычная массовая галлюцинация, вызванная большой концентрацией нитратов, соцнеравенством и софистикой демократов. Смотри, не сдохни, как собака!
Все трое смеются.
Теперь бы на такое мелкое событие никто бы и внимания не обратил. Ну, эназа брик ин зе вол… Делов-то! После появления Сэра Френсиса уже никто ничему не удивляется. (Пауза.) А я — иду! (Снова продолжает уборку.) Помню, застрявший всё спрашивал меня. «Ну, что там слышно новенького про Сэра Френсиса?» Очень его это интересовало. Да, он близко, Сэр Френсис, его уже много раз видели в черте города. Он не один, с ним его оруженосец Платини. Хотя и это уже никого не удивляет по-настоящему. Так, мелкая тусовка. Вот когда он только-только появился, тогда все были напуганы! Взбудоражены!
Первый настороженно застыл. Второй залезает в новый мешок.
Я тоже как-то здорово струхнула… когда ночью кто-то постучал в окно. Только прошла последняя электричка в сторону города, шесть минут второго, тишина — и вдруг… Ух! Но оказалось — это трое молодых ребят, они страшно проголодались после ночного купания и попросили чего-нибудь поесть. Веселый стёб, смехуёчки разные… Я как раз убирала со стола. Я угостила их чаем, бутербродами. (Остановилась, с улыбкой.) Один из них так пялился на меня, кто знает, в иной ситуации… Но в соседней комнате меня ждал он, я проводила ребят и пошла к нему. (Пауза.) Два дня он прожил у меня. Я угощала его яблоками, которые Татьяна привезла из своего сада, мы о чём-то говорили… иф ю вона… я вдруг поняла, что он не слушает меня, а только делает вид. Смотрит на мой рот. (Мстительно.) Я тоже взяла и отключила слух, сосредоточилась на его губах… (Хищно.) Солб… Где-то сбоку пролетали какие-то слова, которые, как всегда, ничего не значили. Вдруг он набросился на меня, стал вдавливать в стенку, терзать, кусать, мять! Он не любил меня, но какое это тогда имело значение?! (Заканчивает уборку и выходит на авансцену.) А рано утром прибежал взволнованный сосед, полковник в отставке. Он долго служил на Дальнем Востоке. Союз Нерушимый! Он любил рассказывать, как в молодости у него был роман с балериной. Однако на этот раз его было трудно узнать! Хорошо выбритый, с прекрасной выправкой, он шатался, брёл согнувшись, придерживал отстёгивающийся протез и что-то гневно, шепеляво кричал беззубым ртом, показывая рукой в сторону леса. Оказывается, только что, на опушке леса, мимо него промчался Сэр Френсис! Полковник побежал было дальше — собирать народ, звонить в милицию, но метров через десять поскользнулся, упал в некошеную траву, из горла у него хлынула кровь и он тут же умер. А Сэр Френсис так и не появился у нас, очевидно, у него были совсем другие планы. Болб!
(Пауза.) А я — иду. Я продолжаю идти. Пора кормить обжору-кота. Пора переходить площадь. (Собирается.) Пора пробиваться на ту сторону. Молб! (Неистово.) Я просто проваливаюсь куда-то!
Второйгромко чихает в мешке. Мерно шуршит метла.
Первый. Элен. Элен. Где ты была, Элен?
Старая женщина. Солб.
Первый. Это ты — не Элен?
Старая женщина. Молб.
Первый. Это не ты, Элен?
Старая женщина. Это я, не Элен. Это не я.
Первый. Где же ты, Элен?
Старая женщина. Я просто проваливаюсь куда-то.
Первый. Куда это ты проваливаешься? К чему эти проваливания?
Старая женщина. Я была в алмазных небесах. Я гуляла в застывшем лесу. Я видела душу подземелья. Я собирала цветы невозможности.
Пауза.
Первый. Я — голоден. Я — голоден!
Старая женщина. Ты — кот.
Первый. Ты принесла молока?
Старая женщина. Да, я принесла хлеба.
Первый. А масла?
Старая женщина. И молока.
Первый. А хлеба?
Старая женщина. И масла.
Первый. А воды? А огня? А света? А всего, что угодно? А чёрт знает чего?
Старая женщина. Да. Да. Да.
Первый. А соли? Ты обещала принести соль!
Старая женщина. Солб. (Пауза.) Ветер усиливается.
Первый. Нет никакого ветра.
Старая женщина. Нет, ветер усиливается.
Первый. Похоже, будет дождь.
Старая женщина. Дождь идёт постоянно.
Первый. Как его зовут?
Старая женщина. Не скажу.
Пауза.
Первый. Ты тридцать лет проходила на своих ногах.
Старая женщина. Расскажи что-нибудь.
Первый. Тебя интересует только это.
Старая женщина. Болб.
Первый. Искажённое страстью.
Старая женщина. Нигде-то я не была.
Первый. Что там слышно новенького?
Старая женщина. Я подкрадусь к тебе ночью.
Первый. Я уже рассказал тебе всё, что знаю.
Старая женщина. Я плохо знаю новую музыку.
Первый. Тридцать лет.
Старая женщина. Я видела боевик с философским подтекстом.
Первый. Фак ю.
Старая женщина. Я просто проваливаюсь куда-то. Я всегда проваливаюсь.
Первый. Любопытно.
Старая женщина. Я не хочу проваливаться. Я буду проваливаться. Как сладко проваливаться.
Первый. Забавно.
Старая женщина. Мне нравятся «Пинк Флойд» и «Джетро Талл».
Первый. У тебя только одно на уме.
Старая женщина. Банда саблезубых тигров. Лошадь с кинжалом в зубах.
Первый. Что там Сэр Френсис?
Старая женщина. Бумс.
Первый. Похоже на Сокурова.
Старая женщина. Его уже видели много раз.
Первый. Что делать, когда он придёт?
Старая женщина. Каждый должен решить это сам.
Первый. Что — решить?
Старая женщина. Что-то.
Первый. Пойми, в моём положении.
Старая женщина. Если он должен прийти, то он придёт. Сопротивляться этому — бессмысленно. Даже седой полковник — он воевал с белофиннами, освобождал Прагу, арестовывал Кальтенбруннера, выселял крымских татар, крутил роман с балериной, служил на Дальнем Востоке и лично допрашивал Буковского — но даже он ничего не смог сделать и упал с разорванной аортой в некошеную траву в половине девятого утра.
Пауза. Второйчем-то шуршит в мешке. Метла метёт.
Телефонный звонок. Первыйне сразу берёт трубку.
Первый. Да. Я слушаю. Откуда? Из Небесной Канц… Да, просил. Точно ничего неизвестно? Ну что ж… (Смеётся.) Не знаю даже. Может быть, будет? Прекрасно. Чудесно. А? Да, в общем-то, уже всё равно. Спасибо. Что? Что они просили узнать? Как тут обстоят дела? (Пауза.) А они, шефы эти ваши, не знают? Им бы и карты в руки. А, разладилась обратная связь… Ну, ясно. Я ещё тогда обратил внимание, что у вас хреново работает телефон. Что? Да, могу. Могу. Хотя сказать мне особенно нечего. Да и что тут может происходить? Я вот застрял… Да-да, по-прежнему. А вокруг — вокруг площадь. Асфальт растрескался и ни к чёрту не годится — ямы, выбоины и так далее. На театр лучше бы не смотреть вовсе — краска облупилась, штукатурка осыпается, похоже, скоро всё здание рухнет. На деревьях — пыль. Пыль! Из автобусов вываливаются вспотевшие туристы и глазеют на всё подряд. Вот так. Ну, а в целом — жизнь катится в обычном своем ритме… в обычном ритме, говорю. Ещё что? Ещё… А ещё по вечерам в окнах зажигается свет. Люди торопятся домой, хлопают двери парадных. Кто-то едет на лифте, а кто-то — если не слишком высоко и позволяет здоровье — идёт пешком. Люди заходят в свои квартиры, надевают домашние тапочки и кладут на место дверные ключи. Каждый из них всё знает в своей квартире — где лежат щётки, запасные тюбики с зубной пастой, старые газеты и чистые носки. Люди зажигают свет в ванной, моют руки и лицо, вытираются полотенцем и идут на кухню, ужинать. Они включают чайник, режут хлеб, достают из холодильника, что бог послал и начинают есть. Они — едят!
Старая женщина. Конечно, едят. Молб! Чего же им не есть-то?
Первый. Вот они и едят!
Старая женщина. Проголодались за день, как коты — вот и едят.
Первый. Да, они проголодались и хотят есть! Они ужинают!
Старая женщина. Что же им — завтракать вечером? Солб.
Первый. Шмолб! Долб! Волб! Они ужинают! Они приходят домой и ужинают! У кого-то вкусный ужин, у кого-то — не очень, но всё же и это лучше, чем ничего! Они ужинают! Дневные заботы съёживаются, отступают, откатываются прочь, не в силах противостоять мощному натиску сосисок и жареной картошки! Бесконечные тусовки, витиеватые проблемы, долги, очереди, звонки, рукопожатия — весь этот гон, всё это суетное многообразие каждодневности замирает, как парализованное, чухается где-то на задворках голодного мозга, подавленное порцией тушёных овощей с майонезом. Потом, после ужина, вновь зашевелятся неугомонные щупальцы дел и делишек, но это будет потом! А пока что они — едят! Они — ужинают!