Коридор был пустынным и темным. Вздохнув, поудобнее закинула сумку на плечо и поплелась в общежитие. Найти бы Таньку и упросить сварить какое-нибудь зелье. Успокоительное. А то так вскоре вообще на людей буду бросаться. Откуда, кстати, у меня взялась наглость так ответить ему про кольцо?
Размышляя над наглостью и внезапностью появления оной в самые неожиданные моменты, я доплелась до своей комнаты. Багрищенко куда-то удрала, поэтому даже пожаловаться на судьбу оказалось некому. Решив, что жалеть себя буду как-нибудь в другой раз, засела за учебники. Только мысли бродили где-то далеко. Нет, это не было причиной не выучить теорию построения заговора громовиц, но вот тошное состояние… да мерзкое настроение… Эти ребята никуда деваться не хотели.
Когда заговор начал отскакивать от зубов, я все же захлопнула учебник. Надо прогуляться, немного проветрить голову. А заодно и выбросить из нее всякие неприятные мысли о семействе ивано-франковских чугайстров.
Быстро переоделась и уже почти вышла, но потом вернулась, выудила из-под подушки сопилку и сунула в карман. Есть одно местечко, где можно спокойно посидеть и сыграть пару мелодий. Зачем? Не знаю, но последнее время музыка помогала вернуть хорошее расположение духа.
Во дворике, примыкающем к зданию общаги, вовсю гоняли мяч мальчишки. Ага, и наши там: Малявкин да Красавич. Хоть и потемнело почти, а голоса ни с кем не спутать. Конечно, весь вечер проиграют, а на утро будет: «Диночка, ну дай списать, а?» Тьфу.
Проскользнув мышкой мимо площадки, я направилась к заброшенному недостроенному корпусу. Вероятно, он тоже должен был стать частью общежития, но пока не случилось. Зато там находились очаровательные балкончики, вид на зеленый сквер и… тишина. Подозреваю, конечно, что многие из наших мотались туда: кто покурить, кто в поисках приключений. Курево и приключения меня не интересовали, а вот возможность побыть наедине с собой радовала донельзя. Никто не трогает, никто не зудит над ухом. Да и можно сплести простенькое заклинаньице, потренировать навыки, так сказать.
Взобралась на третий этаж я по боковой лестнице. Отыскала любимое место, тут даже досточка лежала, на которой вечно устраивалась. Уселась поудобнее, уставилась прямо перед собой. Ну пришла, молодец. А дальше-то что? Почему-то возникло странное ощущение, что совершаю жуткую ошибку.
Вздохнув, сунула руку в карман и достала сопилку.
– Это все магия, – пробормотала я и приложила ее к губам. Не буду ни о чем думать, буду просто играть.
Печальная мелодия разлилась в темноте, шепот ветра подхватил ее и понес прямо к звездам. Туда, подальше от безумного мира людей. К луне, звездам… за мерцающую алмазной пылью ленту Чумацкого Шляха, чтоб коснуться призрачных цимбал. И в какое-то мгновение показалось, что далекие цимбалы дрогнули, тоскливо вздохнули и зазвенели в ответ. Сердце сжалось, сопилка в моих руках заледенела. Хотелось ее отбросить, но пальцы словно приросли. Печальная мелодия все лилась и лилась, на глаза почему-то навернулись слезы, будто я играла песню вечной грусти и обреченности.
Тучи, закрывавшие до этого звезды, вдруг рассеялись. Выглянула пузатая луна, замерла, будто пыталась разглядеть меня. По коже пробежали мурашки, слух уловил знакомый и чуть насмешливый голос:
– Ну, что у тебя приключилось-то? Не плачь – иду уже.
Оторопев, я бросила играть. Прямо от луны потянулись серебристые лучи, сплетаясь причудливой лестницей. С каждой секундой они становились толще; сияние зачаровывало, не давая отвести взгляд. Сердце, кажется, даже забыло, как биться.
Лунная дорожка скользнула к моему балкончику, опутала перила десятками серебристых лучиков. Раздался беззаботный свист. Подняв голову, я увидела спускавшегося Богдана. В простой белой рубахе, штаны подкатаны до колена, словно он в каком озере бродил, руки в карманах, русые кудри лежат на плечах. Только в глазах: ухмылка и какой-то нечеловеческий огонь. Даже издали вижу. Ух, как красиво!
Он приблизился, ветер принес аромат горной свежести. На ярких губах мелькнула улыбка.
– Ну что? – невозмутимо спросил, чуть склонив голову набок. – Соскучилась? Или обидел кто? Чего ревешь?
Последний вопрос оскорбил. Это я-то реву? И не думала!
Увидев мое выражение лица, Богдан рассмеялся:
– Не обижайся, пошутил же!
А потом вдруг положил мне руки на плечи и притянул к себе. Первым позывом было дернуться и выскользнуть, но… вдруг осознала, что совсем не хочется этого делать. В его объятиях стало на удивление спокойно и уютно. А еще… ну хоть убейте, но не чувствовалось никаких пошлых намеков! Знаю, странно. Но даже несмотря на всю странность, факт оставался фактом.
– Ничего я не ревела, – все же сказала я, прижавшись щекой к его плечу. – Просто… настроение немного испортили.
– Да? – в его голосе прозвучало удивление, перемешанное с недовольством; объятия стали крепче. – И кто же это у нас такой умный?
– Чугайстрин-младший, – без малейших угрызений совести сдала я куратора.
Повисла тишина. Хоть я и не видела лица Богдана, но знала, что он хмурится. После той встречи в коридоре, когда он раскидал злыдневскую мелочь, я вообще осознала, что могу чувствовать людей. Правда, потом пришлось признать, что вовсе не людей, а исключительно Призрачного Цимбалиста. И пусть почти все наши встречи случались во снах, менее интересно от этого не становилось.
– Что ему надо было?
Ух, как холодно! Еще чуть-чуть, и сама в ледышку превращусь, тут даже сопилка обзавидуется со своей грустью.
Я покрутила пальцем с мосяжным перстнем:
– Это. Видимо, отец и сын мало говорили друг с другом.
Богдан только фыркнул:
– Прямо-таки. Андрюша не хочет мачеху, которая на несколько лет его младше?
На душе появилась какая-то тяжелая тоска. А ведь так оно и могло быть. Ну, если бы согласилась, конечно. Только раньше совсем не задумывалась об этом. Перед глазами возникло изумленное лицо Андрея Григорьевича, а я невольно захихикала, уткнувшись носом в рубашку Богдана.
– Смешно ей, – пробурчал он, – а ты хоть представляешь, какой стресс для твоего куратора?
Смех буквально душил, я впилась ногтями в его плечи, стараясь хоть сделать вид, что сочувствую.
– Ну и ладно! – неожиданно выдал Богдан тоном, далеким от раскаяния. – Так им и надо! Нечего рот разевать на хранительницу мольфарских сокровищ!
Смеяться резко расхотелось. Я серьезно посмотрела ему в глаза:
– А вот когда ты мне все нормально расскажешь, а? А то только и слышу, что сокровищница да сокровищница!
– Ну… – Богдан чуть нахмурился. – Ты и видела ее.
Обалдеть, аргументация! Видеть видела, но что с этим всем добром делать?
– Или все же хочется побыть мачехой вашего Андрея? – хитро усмехнулся Богдан. – Но тогда учти, матерью ты тоже станешь рано и…
Я пихнула его локтем, не дав договорить, а потом накинулась с щекоткой, коварно пытаясь отомстить за подколку.
– Ах, ты так! – возмутился он. – Ну, держись!
Мы заливались хохотом и извивались, пытаясь увернуться и в то же время защекотать друг друга. Если б посмотрел кто со стороны, то первым делом повертел бы пальцем у виска. Ненормальные, просто ненормальные. В какой-то момент я вдруг осознала, что никакой щекотки нет и в помине, зато губы у него безумно горячие, а от поцелуя голова идет кругом. И отрываться совсем не хочется. Наоборот, вплела пальцы в шелковистые русые пряди, прижалась крепче, ощутив его руки на своей спине. И вмиг где-то далеко остались все разговоры, неприятности и вопросы о сокровищнице. И…
– Что тут происходит? – неожиданно окатил ледяной водой из ушата голос Андрея Григорьевича.
Глава 5Забери меня из мертвых
Обернувшись, я увидела застывшего в дверях куратора. Первой возникла предательская и совершенно трусливая мысль: «Спасайся кто может!» Однако с такого балкончика особо не спасешься. А Чугайстрин – посмотреть страшно! Бледный как смертушка, глаза зеленым огнем аж горят. Ой, мама, чего это он так?
Самым логичным выходом было спрятаться за спину Богдана, что я, не раздумывая, и сделала. Все-таки нечисть среди нас он, пусть и держит ответ! Хотя бы первое время.
– А что-то не устраивает? – невинно уточнил мой «щит», кстати, становясь так, чтобы полностью закрыть меня. Мелочь, а приятно.
– Ты не устраиваешь, – объявил Андрей Григорьевич, чем заслужил короткое фырканье в ответ.
Богдана явно веселило такое положение дел, а вот меня… не очень. Ему-то хорошо – раз, и умчался на свой Чумацкий Шлях, а мне еще экзамен Чугайстрину сдавать! И вообще… Какой дидько меня дернул целоваться тут? Вот же ж дура!
Тем временем за спиной Андрея Григорьевича возникла странная дымная завеса.
– Тебе не стоит шататься по университету, – мрачно сообщил Чугайстрин, медленно приближаясь к беззаботно стоявшему Богдану.
То есть это я так думаю, что беззаботно. Невольно сжала его руку, Богдан полуобернулся и подмигнул мне.
– Что ты тут делаешь? – Андрей Григорьевич взял себя в руки, однако все равно не разделял восторга, что видит перед собой Призрачного Цимбалиста.
– Меня Хранительница позвала, – пожал Богдан плечами. – Сам же сопилку слышал. А я ж противиться зову не могу.
Чугайстрин перевел взгляд на меня. Стало вмиг холодно и неуютно. Дымовая завеса за его спиной обрела очертания, блеснули огромные перламутровые глаза, и я вздрогнула. Это ж… кот! Только очень уж большой, прям ужас!
Зверюга невозмутимо положила голову на плечо куратора и вдруг утробно заурчала.
– Дина, это правда?
Я вздрогнула. В его голосе прозвучало что-то такое, от чего хотелось поскорее спрятаться. Правда, это быстро исчезло, заставив думать о другом. Ведь я же не давала согласия Богдану! Все шло как само собой разумеющееся. Чугайстрин словно прочитал мои мысли и тихо выдохнул:
– Дина, ты соглашалась стать Хранительницей мольфарской сокровищницы?
Солгать не получилось. Огромный котяра почему-то оказался совсем близко и просительно заглянул в глаза. Черт, котики – это слабость! Вздохнув, я коснулась дымчатой шерстки и твердо, хоть и еле слышно, сказала: