Так и оказалось.
Три крепыша в одинаковых строгих костюмах были похожи, как родные братья. Несмотря на застегнутые пуговицы, Лина с первого взгляда определила наличие бронежилетов. Так же девушка пришла к выводу, что это простые исполнители приказов — на руководителей они не походили.
— Немедленно покиньте здание, — еще на ходу заявил передний.
— Сперва позвоните Антонову, — возразила Лина.
Больше она сказать ничего не успела — подошедший амбал ловко захватил ее руку, чуть повернул, толкнул, заломил. Лина, не ожидавшая такой подлости, согнулась в три погибели, чувствуя, что еще чуть-чуть и затрещит выворачиваемый сустав — от дикой боли слезы хлынули потоком. Нина, давно признавшая в выпускнице командира, действовала рефлекторно, по вбитой на занятиях программе — с ходу войдя в боевой режим, она на миг размазалась в воздухе, хлестко ударив рукой. Охранник, приближающийся к ней, с воем отшатнулся, хватаясь за ушибленные глаза, второй рухнул на спину от сокрушительного удара лбом в лицо — на этом Нина закончила одну из своих коронных связок и, шагнув вбок, метко вбила локоть в почку мордоворота, удерживающего Лину.
Болевой шок заставил его отпустить свою добычу, освобожденная девушка упала на колени. Понимая, что встреча не удалась и надо уходить, пока не начались настоящие неприятности, она попыталась приподняться, но сзади прогремел злобно-испуганный голос:
— Всем стоять! Не шевелиться! Я кому сказал!
Обернувшись, Лина увидела, что охранник у телефона стоит с пистолетом в руках, нервно водя им. Поймав его взгляд, она содрогнулась, увидев знакомое выражение: второй раз за этот нескончаемый день ей угрожали смертью. В этот миг в холл вошел новый персонаж — высокий мужчина ярко выраженного нордического типа. Он не спеша обвел открывшуюся картину взглядом ледяных глаз и спокойно произнес:
— Сергей, опусти пистолет и объясни, что здесь происходит?
— Павел Арсеньевич, вот… — запинаясь, начал охранник. — Какие-то фанатки, из христиан каких-то… Ну сами понимаете. Хотели их выпроводить, но они вот, драться начали…
— Недурственно, — констатировал блондин. — Неплохая у нас охрана, их всего-то надо посылать по десять человек с автоматами, чтобы справиться с тремя девочками. Надо пересмотреть месячные оклады в сторону уменьшения.
— Павел Арсеньевич… — начал было амбал с разбитым лицом.
— Тебе разрешали открывать рот? — холодно поинтересовался неизвестный, но явно уважаемый здесь мужчина.
— Нет, — уныло ответил охранник.
— Вот и держи его закрытым… гроза девиц и младенцев. — Блондин обернулся к девушкам: — Ну и? Только не говорите, что вы из ордена монашек-кармелиток и занимаетесь сбором средств на строительство нового абортария. Так уж вышло, что я прекрасно все видел и…
Договорить Павел Арсеньевич не успел — раскрылись двери огромного лифта, выпустив трех мужчин. Средний, с властным лицом человека, привыкшего командовать, а не подчиняться, прошел на середину холла, замер, окинул взглядом «поле боя», покачал головой:
— Паша, это что вы тут устроили?
— Мелкий инцидент, — оправдываясь, произнес блондин.
Всю его надменную невозмутимость как ветром сдуло — он выглядел как мелкий воришка, пойманный с поличным. Немудрено — кому захочется, чтобы начальство узнало о некомпетентности твоих сотрудников.
— Не знаю, что на этот раз, но с твоей способностью находить кучи дерьма в стерильном помещении ничему не удивляюсь.
Лина, стоя на коленях, опустив голову, баюкала пострадавшую руку, оценивая полученные повреждения — боль только начала утихать. На последних словах она встала, шагнула вперед, не обращая внимания на напрягшихся охранников и, посмотрев в глаза опешившего босса, тихо произнесла:
— Здравствуйте, Игорь Владимирович… Я ваша дочь.
Чапай уже несколько часов просидел в кресле, но видимого неудовольствия не проявлял. Его одиночество скрашивал тихо бормочущий телевизор, благо каналов здесь хватало и всегда можно было подобрать передачу на свой вкус. Перед креслом рыцарь установил журнальный столик, положил на него несколько разнокалиберных кухонных ножей, рулон скотча, топорик для рубки мяса, дробовик, паяльник, коробочку с зубочистками, все пиво, что удалось найти в холодильнике, и тарелку с нарезанной снедью. Держа в левой руке книжку на английском языке, он, морща лоб на труднопонимаемых фразах, читал, не забывая параллельно следить за событиями на телеэкране. Время от времени Бровкин бросал в рот ломтик сыра или колбасы, отхлебывал из банки и только после этого переворачивал страницу.
Он ждал.
КамАЗ стоял в очередной пробке, причем было ясно — это надолго. Со всех сторон его подпирали другие машины, в основном легковушки, разбавленные микроавтобусами. Время от времени этот поток дергался, продвигался на несколько метров, затем снова замирал. Ехать подобным образом было очень неудобно — лучше уж постоять лишние минуты, но затем преодолеть сразу солидную дистанцию. Но это было невозможно — дорога диктовала свои законы. Ничего не поделаешь, будний день, да и время неподходящее. Скоро жизнь города замрет, ездить станет полегче, водители будут работать, сменяясь по очереди, монотонно прочесывая огромный город.
Они ищут.
— Я маленький…
— Еда…
— Она была рядом…
— Опять не покормили…
— Плохо…
…
— И молчат…
Глава 12
Лина сидела на удобном вращающемся стуле, выпрямив спину, будто по стойке смирно и, умудрившись при этом опустить глаза, смотрела на кружку с кофе, обхватив ее двумя ладонями. Выпускница в разных вариантах прорабатывала, как бы потактичнее поинтересоваться, что с ее спутницами, оставленными в приемной. Хозяин кабинета, нервно меряя свое логово из угла в угол, внезапно остановился, обернулся к девушке:
— Ты пей, кофе очень хороший. Я… я же вижу, ты сильно замерзла. Как ты вообще догадалась выйти на улицу в этой распашонке? Не июль месяц!
Лина ничего не ответила, но послушно сделала микроскопический глоток. Кофе она пила первый раз в жизни и напиток очень не понравился — слишком горький. Сахар ей положить не предложили, а попросить девушка стеснялась, вот и давилась невкусной жижей, делая вид, что всем довольна.
— Знаешь, Алина, я не так представлял нашу встречу, — вздохнул Антонов. — Я тебя искал, ты даже не представляешь, как искал.
— Я слышала, — кивнула девушка.
— Как? — опешил мужчина. — Ты знала про мое существование?
— Да, мне об этом рассказали два месяца назад.
— И что?
— Ничего. До этого я думала, что полная сирота.
— Понятно, — разочарованно протянул Антонов и нерешительно добавил: — И ты… решила все же со мной встретиться?
— Нет, — честно ответила Лина. — Я не знала, о чем мне с вами говорить. Как-то это… неожиданно. Да и в тот момент мне было не до подобных разговоров. Я… болела. Сильно.
— И ты не могла со мной связаться?
— Могла.
— И?
— А зачем?
Покачав головой, Антонов горько усмехнулся:
— И вправду, зачем?
Открыв бар, мужчина достал початую бутылку коньяка, плеснул приличную порцию в пузатую рюмку, выпил просто, будто воду. Спохватившись, повернулся к дочери:
— Будешь?
— Нет, спасибо, я не пью.
— Ну да, тебе рано еще. Хотя… Вам что, запрещают пить?
— Вообще-то да, — призналась девушка.
— Неудивительно, — грустно улыбнулся Антонов. — Алина, я ведь очень многое узнал об этом вашем институте благородных девиц… И не только о нем. До сих пор не могу поверить, что даже десятая доля из всего этого бреда правда. Это действительно бред, но бред пугающе-реальный. И то, как со мной поступили, когда я попытался тебя оттуда вытащить, только подтверждает полученную информацию. Почему именно ты? Единственная моя дочь? Почему?
— Простите, но я не пойму, о чем вы спрашиваете?
— И не надо понимать, — отмахнулся Антонов. — Это я так, мыслю вслух… Не обращай внимания. И не говори мне «вы», это некрасиво. Я ведь все же твой отец. Хотя, откуда тебе знать, как разговаривать с отцом… Почему ты молчишь?
— А что мне говорить? — удивилась девушка.
— Алина, неужели ты настолько бесчувственна? — с грустью поинтересовался мужчина. — Ты даже сидишь неестественно, спина по линеечке. Неужели тебе настолько прополоскали мозги? Зомбировали?
— Что? — опять не поняла выпускница.
— Там, внизу, когда ты на меня посмотрела, я узнал тебя с первого взгляда. У меня есть твоя фотография, из Хабаровска, правда плохонькая, но узнал не по ней. Ты очень похожа на свою мать, очень. Когда я увидел слезы в твоих глазах, я понял, что обрел дочь. А сейчас… сейчас твои глаза сухие. Я, вероятно, ошибался… Алина, скажи мне хоть что-нибудь, только не молчи. Я хочу знать про тебя все, даже больше, чем ты знаешь сама про себя. Мне очень тяжело говорить с тобой и смотреть на тебя. Когда я говорю, то говорю со своей дочерью, а когда я смотрю на тебя, то вижу чужую девушку, которая сидит будто сжатая пружина. Господи, да что же с тобой там вытворяли, ты ведь и на девушку не похожа! Ты любила? Была любимой?
— Нет.
— Понятно: Монастырь, а это обязывает. Тебе девятнадцать, ты красива и умна, но при этом одеваешься безвкусно, не красишь губы и… Это ты избила охранников?
— Нет, — возразила девушка и уточнила: — Но я бы могла их избить, если вам это так важно знать.
— Опять «вы»!
— Извините, мне трудно воспринимать вас как близкого человека.
— Да, я понимаю… Алина, скажу тебе одну вещь, возможно, для тебя это будет важно. Я догадываюсь, что ты пришла не просто так, а была вынуждена это сделать. Что ж, я и впрямь не лучший отец и другого обращения не заслуживаю. Но запомни, что бы тебя ни привело ко мне, я очень рад. Очень. Все же в трудную минуту ты вспомнила, что не одна, что бы ни было потом, это останется одним из самых приятных событий в моей жизни. Я нашел свою дочь.
Лина с удивлением поняла, что еще немного и расплачется. А еще она поняла, что если это произойдет, то отцу будет очень приятно, и, возможно, после этого она уже не сможет говорить ему «вы». Но в то же время ей нельзя ни на секунду расслабляться, тот стержень, что держал ее в напряжении, был хрупок и мог преломиться от столь сильного эмоционального толчка. После этого она неминуемо изменится, и кто знает, в какую сторону? Да, не исключено, что выпускница просто выплачется и пойдет дальше. А если нет? Если это опасно размягчит ее стальной характер? Да еще и в такое время, когда весь привычный мир рухнул, сменившись жутким лабиринтом, кишащим неизвестными опасностями. И думать приходится не только о себе — на ней жизни двух воспитанниц. Нет, машины смерти не плачут или делают это та