Через пару минут Тринадцатый приказал замедлиться — свита потеряла направление. Они колесили по окрестностям не меньше часа, но так ничего и не засекли. Единственное, что можно было утверждать с точностью — объект двигался с приличной скоростью и попросту оторвался в условиях городских улиц.
Чапай плюнул на палец, после чего на миг прикоснулся к жалу паяльника. Отдернув руку, потряс ею в воздухе, удовлетворенно констатировал:
— А ничего паяльник, работает прямо как зверь. Китайский, но нам-то какая разница? Или предпочитаешь отечественные товары? Что молчишь?
Робинсон не мог бы ответить при всем желании. Его тело было надежно привязано к роликовому стулу, а рот заклеен полоской скотча. Максимум, что он мог сделать: выпучить глаза или глухо замычать.
Бровкин тем временем продолжил тему:
— Игнорирование собеседника является признаком неуважения. Выходит, ты меня не уважаешь.
Куратор затряс головой, замычал, выпучивая глаза, всем своим видом пытаясь доказать, что Чапай для него самый уважаемый человек современности.
Тщетно.
— Ну раз такие дела, то и церемониться с тобой я не буду.
Рыцарь перестал возиться с инструментами, выдернул паяльник из розетки, выпрямился, неторопливо стянул рясу, оставшись в костюме, некогда реквизированном у Ягоды. Разглядев одеяние Чапая, Робинсон замычал еще сильнее. Бровкин, оценив его потуги, произнес короткую речь:
— Итак, господин куратор, надеюсь, ты осознал, что сложившаяся ситуация серьезно угрожает твоему драгоценному здоровью. Не буду тебя разубеждать, ибо так оно и есть. Так вот, сейчас мы с тобой побеседуем, причем правила этой беседы устанавливаю я. Они просты: говорю только я, ты лишь отзываешься без малейших попыток перебить или сказать что-то вне очереди; на вопросы отвечаешь четко, без увиливаний или затягивания времени; при разговоре прилагаешь все силы, чтобы быть искренним, и проявляешь здоровый энтузиазм. Если ты понял мои правила, кивни.
Робинсон энергично встряхнул головой.
— Вот и хорошо, мне очень приятно встретить столь понятливого собеседника. И последнее, что тебе стоит осознать. Не факт, что выполнение всех моих правил действительно поможет сохранить тебе здоровье. Видишь ли, тут наши с тобой интересы несколько расходятся, так что не буду тебя напрасно обнадеживать и приму за должное, если ты начнешь играть в молчанку. Но учти, в таком случае я, в свою очередь, начну играть в «будни гестапо», твое здоровье при этом не только испортится, а испортится крайне болезненными способами. Понял ты или нет, мне безразлично, воспринимай это как рутинный инструктаж по технике безопасности. Итак, приступаем к беседе.
Чапай безжалостно потащил полоску скотча в сторону, не обращая внимания на слезы, выступившие на глазах жертвы. Едва рот освободился, Робинсон, сильно искажая речь, взмолился:
— Господин Бровкин, я…
Чапай немедленно вернул скотч на место и горестно вздохнул:
— Робинсон, Робинсон!.. Я-то думал, что ты запомнишь мои несложные правила с первого раза. Жаль. Но не грусти, это не смертельно. Если что-то не получается на сознательном уровне, то можно попробовать сделать требуемое условным рефлексом.
Рыцарь подошел к журнальному столику и начал вдумчиво перебирать зловещие предметы. При этом он не терял нить беседы, если этот монолог можно было назвать беседой:
— Слышал про собачек Павлова? Хотя, откуда вам, саксам, знать про такие вещи, вы ведь до сих пор уверены, что радио изобрел Маркони, а про Попова и не вспоминаете. Типично жидовские у всех вас замашки. Робинсон, ведь ты жид? А? Можешь не отвечать, мне, в сущности, все равно. Не бойся, я не антисемит и не националист какой-нибудь, я все нации ненавижу одинаково. Будь ты негр или китаец, без разницы; хотя нет, негр это что-то новое, не доводилось мне с ними работать… Стоп! Вру! Было дело, но давно, лет двадцать назад. Эх, молодость, молодость… Робинсон, ну почему ты не негр? А? Ладно, не тряси головой, это я тебе как-нибудь прощу. Что мычишь? Хочешь что-то сказать? Извини, мне некогда, да и правила нельзя нарушать, один раз ты это уже сделал. Кстати, о нарушениях, а не пора ли нам взяться за дрессировку одной непослушной собачки по имени Робинсон?
Чапай прекратил возиться с инструментами, сделал погромче звук телевизора, после чего направился к стулу с жертвой, держа в руках топорик для рубки мяса и разделочную доску. Робинсон замычал, явно пытаясь показать, что осознал свою ошибку и больше такого не повторится. Но рыцарь не обратил на его красноречивый взгляд ни малейшего внимания. Он освободил куратору правую руку, легко справившись с ее сопротивлением, вытянул вдоль стола и, накинув на запястье кусок бечевки, надежно закрепил.
Полюбовавшись на результат работы, Чапай постелил на стол газетку, просунул под ладонь разделочную доску, скупо прокомментировал алгоритм зловещих действий:
— Полировка хорошая, не хочется портить. Сейчас такую мебель нечасто увидишь, одно дерьмо строгают. Робинсон, ну что притих? Никак в штаны наложил? Ничего, бывает, но вообще я против подобного в моем присутствии. Так что учти, если в ходе беседы ты позволишь себе столь нетактичное поведение, то я буду вынужден наказать твою нехорошую задницу. Заодно и паяльник в деле испытаю, не зря же я его покупал на поповские денежки. Ладно, я несколько отвлекся от темы: итак, Робинсон, предоставляю тебе право выбора. Сейчас твоя рука сжата в кулак. Есть два варианта дальнейших событий: я ломаю тебе всю кисть, либо ограничусь одним пальцем, причем выбор пальца любезно предоставляю тебе. Ну и?
Куратор зажмурил глаза и медленно, по миллиметру, вытянул мизинец, чуть приподняв его над доской.
— И что мы видим? — умиленно произнес Чапай. — Мальчику не нужен мизинчик? С этим мальчиком все ясненько, он думает, что беседа у нас продлится недолго, и все остальные пальчики останутся в целости и сохранности. Святая наивность!
Коротко замахнувшись, Бровкин врезал обухом топорика точнехонько по кончику пальца. Тело Робинсона выгнулось дугой, глаза вылезли из орбит, а скотч едва не лопнул, надувшись пузырем от дикого вопля. Чапай терпеливо дождался, пока пройдет первая реакция на боль, после чего назидательно покачал пальцем:
— Итак, повторяю: все вопросы задаю я, сам без разрешения не произносишь ни слова. Правило простое, надеюсь, после этого маленького урока ты все же его запомнишь.
Потянув в сторону полоску пластыря, Чапай освободил рот куратора и поинтересовался:
— Скажи-ка мне, друг любезный, что ты делаешь в этой квартире?
— Свен оставил меня у себя пожить несколько дней, — дрожащим голосом ответил Робинсон.
— Пожить? Вы что, педики? — поинтересовался рыцарь.
— Нет, нет, все не так, — перепугался куратор: гомофобия Чапая была одним из анекдотов Ордена и прослыть сейчас голубым значило серьезно осложнить и без того непростую ситуацию.
— А как? — уточнил Бровкин.
— Ни я, ни он здесь почти не бываем. Очень много работы, я сюда пришел первый раз за три дня… Принять душ и немного поспать.
— А Свен когда появится?
— Я не знаю.
Чапай молниеносно заклеил Робинсону рот и, взглянув в его перепуганные глаза, улыбнулся:
— Не бойся, ты не нарушил мои правила. Вообще, я тобой доволен, одного урока вполне хватило. Но, видишь ли, проблема в том, что слова «не знаю» я не считаю полноценным ответом. А неполноценные ответы я очень не люблю, так что ты меня серьезно огорчил, за что и будешь сейчас наказан. Итак, Робинсон, выбор за тобой. Какой пальчик не жалко?
— Итак, вы их упустили, — констатировал Ланс.
— Да, — признал Кимов. — Никаких следов. Мы нашли машину, которую они захватили, покинув поезд, но дальше проследить их не смогли. Сейчас прорабатываем все варианты, сотрудники обходят район, беседуя со всеми, кто мог видеть девушек.
— Как могло получиться, что они ушли от семнадцати наших агентов?
— Пока не ясно. Странностей хватает, так, некоторые уверяют, что стреляла только Ветрова, причем из пневматического пистолета, точнее двух. Один нашли на перроне, что подтверждает их слова.
— Отравленные иглы? — уточнил Ланс.
— Нет. Простые стальные шарики с медным покрытием. Такие пистолеты можно приобрести в любом спортивном магазине, разрешение не требуется. Из них серьезную рану не нанесешь.
— И как же она смогла убить наших людей?
— Не знаю, скорее всего, очевидцы ошиблись, и у нее или других девушек был мощный пистолет или обрез. Вскрытие еще не провели, но по предварительным отчетам два сотрудника убиты пулями крупного калибра. Еще один в реанимации: ему отрезало ногу колесом поезда и много других травм; несколько человек незначительно пострадали от шариков, один ранен в руку метательным ножом.
— Напоминает сводку потерь с театра военных действий, — констатировал магистр. — Кстати, если погибла Снегова, то остальные могли получить ранения. Этот вопрос проработали?
— Да. В салоне угнанной машины кровь не обнаружена. Точнее, обнаружена, но отдельные пятна. Скорее всего, девушки просто выпачкались в ней, когда возились со Снеговой.
— Понятно. А телефон? Больше не объявлялся?
— К сожалению, его обнаружили на месте событий, вероятно потерян.
— А может, Ветрова сама от него избавилась?
— Может, и так, — согласился Кимов. — Но что это меняет?
— Ничего, — кивнул Ланс. — Итак, мы потеряли и ее, и остальных двух девушек?
— Не все так плохо, — возразил майор. — Все гостиницы предупреждены, их описание получила милиция и Госавтоинспекция, не так-то просто будет скрыться. Москва город немаленький, но найти здесь укромную нору нелегко. Насколько я понял из вводной, все они не местные?
— Да, — подтвердил Ланс. — Но это верно лишь отчасти. Ветрова и правда в Москве не бывала, но про остальных мы не знаем ничего. Сейчас пытаемся установить их личности, хотя, к сожалению, наши люди их плохо рассмотрели.
— Это уже хуже, — нахмурился майор. — Но мы сделаем все, что в наших силах.