— А, ну ясно. Только держи себя в руках, Хадид нам живой нужен. Он же клад информации. Если из него все вытянуть, это поможет закончить войну.
— Все нормально! — ответил офицер.
Генерал тоже все понимал, но от рвущейся из него ненависти, никаких других эмоций не показывал — ни страха, ни раскаяния. Зверюга, вот и все. Собака бородатая.
— Командир, есть связь со штабом! — отозвался радист, выглянув из-за камня.
Горелов плюнул под ноги моджахеда, затем направился к радиостанции. Я за ним.
— Беркут, это Гюрза! Прием!
— Слышу тебя, Гюрза. Что там у вас?
— Командир группы погиб. Несчастный случай. Но это не самое главное… На наши позиции вышла часть группы «Зет». У них живой пленный. Очень серьезный. С собой еще важная информация, документы. Просят срочной эвакуации. Прием.
— Гюрза, какая эвакуация? У вас караван скоро пойдет! — раздалось оттуда.
— Не будет каравана! — ответил я, а Горелов продублировал.
— Гюрза, вы там что, на солнце перегрелись? — голос был ленивый, сонный.
— Никак нет. Докладываю, как есть. Каравана не будет. У противника другие планы.
— Что за ерунда⁈
Я выхватил переговорное устройство из рук старшего лейтенанта.
— На связи Громов. Слушай ты, крыса штабная, нам немедленно нужны вертушки. У нас с собой живой Али Хадид и документы на оружие, которым сбивают наши вертушки. Это твоя голова способна понять? Живо сюда эскадрилью, усиливайте ее, чем хотите, ясно? Мне все равно как!
— Какой еще Громов? Гюрза, что происходит? — связист то ли тупил, то ли пытался устроить концерт.
— Группа «Зет». Докладывай наверх, живо! — рявкнул я. — Нам нужна эвакуация! Иначе я сам до твоей задницы доберусь, мало не покажется. Ты понял?
Тишина. Помехи. Горелов смотрел на меня слегка изумленным взглядом.
Наконец, радиостанция снова ожила.
— Гюрза, прием. Понял тебя. По результатам дам знать. Конец связи.
Я вернул ему микрофонно-телефонную гарнитуру.
— Ну, что скажешь?
— Если и пришлют, то не скоро. Пока он сейчас наверх доложит, пока они там примут решение. А Кудасов не захочет рисковать операцией, да и нарушать запрет на полеты тоже.
— Я прекрасно знаю, что запрет на вылет это чепуха! — уверенно заявил я. — Ради того, чтобы доставить на базу Али Хадида, они легко пойдут на это. Район небезопасный, но духов с ПЗРК мы тут не видели. Если отправят сюда три-четыре вертушки, угроза для них минимальна.
— Может ты и прав. А ты точно, старший сержант? — Горелов смерил меня удивленным взглядом.
— Также точно, как и тот факт, что у нас живой Али Хадид.
— Тогда остается только ждать…
Вдруг справа раздался одиночный выстрел. Мое ухо обожгло болью.
Я интуитивно качнулся вправо. Лишь мельком успел заметить откуда стреляли — там, среди камней была окровавленная фигура подполковника Шевцова с пистолетом в руке — тот стрелял в меня.
Уцелел, собака паршивая. Хотя вид у него был очень плохой. Единственный вариант — сам себя обколол обезболивающим и на морально-волевых поднялся по тропе. Значит, ноги целы. Пистолет держал одной рукой — вторая висела плетью.
Снова выстрел — мимо.
Совсем рядом раздалась автоматная очередь, прошившая обезумевшего комбата насквозь. Он выронил оружие, затем завалился обратно и вновь полетел в ущелье, только теперь уже навсегда.
Стрелял снова Корнеев. Среагировал так, как требовала ситуация.
Но не прошло и десяти секунд, как прозвучал истошный крик кого-то из разведчиков:
— Духи! К бою!
Глава 10В афганском плену
Глядя на катящийся к нему по сухой песчаной земле темно-зеленый кругляш, майор Кикоть похолодел. Он в ужасе замер, потому что еще никогда не оказывался в подобной ситуации — ведь чекист, это вовсе не штурмовик, а сотрудник КГБ СССР. Бесспорно, его обучали некоторым основам ведения боя, защиты, атаки — исключительно для особых случаев. Но, как ни крути, а подготовка совсем не та. Выводить людей на чистую воду, искать диверсантов, подмечать детали — это его стихия. А тут…
Время как-то само собой замедлилось настолько, что всего за пару мгновений у майора перед глазами промелькнула вся его прожитая жизнь. Служба. Взлеты и падения на ней. Успехи и поражения.
Сейчас эта проклятая граната взорвется и все закончится. Быстро и окончательно. И никто из его друзей, знакомых, коллег по службе, немногочисленных родственников… Никто даже не узнает, куда же делся майор Виктор Викторович Кикоть… Был такой офицер, летел в Афганистан на АН-24, на новое место службы, что находилось на севере республики, на советской авиабазе в Мазари-Шариф… Но не долетел. Пропал без вести. Его самолет сбили душманы, причем глубоко на территории противника, вдалеке от расположения позиций советских войск и союзной правительственной армии ДРА.
Здесь его тело просто не найдут. Никогда. У него не будет могилы, не будет таблички с именем и фотографией. Не будет почетного караула, салюта, не будет трогательной речи. Не будет вообще ничего. Никто не придет.
В лучшем случае сами же местные жители выбросят где-нибудь за границей этого кишлака и может быть, прикопают.
Кикоть знал, что таких случаев в Афганистане было много, просто их не предавали огласке.
А умирать, после всех злоключений, после долгого пути через земли душманов, совершенно не хотелось. Слишком рано. А ведь у него даже семьи ещё не было и майор втайне надеялся, что это скоро произойдет.
А от осознания того, что конец вот он — у офицера откуда-то из глубин сознания полезло лютое, просто неистовое желание жить. Во чтобы то ни стало. И с полным набором конечностей, желательно.
Изловчившись, майор быстрым движением руки отпихнул от себя гранату в сторону, а сам успел заслониться телом ранее убитого им душмана. Даже одной рукой ухо успел прикрыть.
Громыхнуло. Сильно.
Сыпучий песок, тело мертвого врага и рельеф местности всё-таки поспособствовали тому, чтобы офицера не разорвало на части. Тем не менее, от взрывной волны Виктора вместе с телом душмана с силой толкнуло. По ушам больно ударило, да так, что он едва не оглох. В глазах заиграли тысячи крошечных разноцветных искр и огоньков. Все тело мгновенно налилось болью, какой-то смертельной тяжестью. Стало как-то странно, необычно. Ничего подобного он ранее не испытывал. Словно что-то сломалось. Что-то серьезное, важное. Все вокруг внезапно потемнело, а сознание будто бы выбило из головы, отчего чекист провалился в вязкую и темную яму небытия… Но он был жив!
Очнулся майор далеко не сразу. Постепенно, с трудом. Неизвестно, сколько прошло времени, но последствия явной контузии никуда не делись.
А ещё все вокруг тряслось, скрипело и громыхало. Тело жутко болело, пошевелиться было практически невозможно. Казалось, каждая косточка готова взорваться от боли, каждая мышца лопнуть от перенапряжения. Голова раскалывалась, тошнило. Майор ничего не видел — только кромешная темнота, потому что глаза были закрыты. А по лицу хлестали сильные порывы ветра, частицы песка.
Сквозь далёкий звон в ушах, он смутно различил шум работающего двигателя, глухой звук колес перемещающихся по твердой поверхности. Скрип и лязг металла, особенно на кочках.
Отсюда ясно одно, майор все ещё жив и его куда-то везут. Близкий взрыв гранаты не оказался фатальным, хотя и не прошел бесследно. Такие вещи всегда имеют плохие последствия в виде осколочных ранений, контузий и других проявлений, но по ощущениям казалось, что руки и ноги целы. Возможно, в теле есть осколки. Майор слышал истории про обманчивые фантомные боли у тех, кто вернулся с войны без… Впрочем, наверное, сейчас совсем не тот случай.
И к тому же, зачем душманам брать с собой раненого? Причем, судя по одежде и отсутствию документов, даже не ясно, солдат он или офицер. Да его куда легче просто пристрелить и бросить.
Виктор Викторович по-прежнему ничего не видел, вернее, видел только темноту, потому что всё ещё не мог открыть глаза. Уж не ослеп ли он?
Внезапно «включилось» обоняние — в нос ударил сильный запах солярки и дорожной пыли. Ещё он понял, что связан и весьма крепко.
А на кой-черт связывать раненого?
Офицер вспомнил, что на точке перегрузки оружия, вместе с группой душманов был американец — вероятно, его прихватили с собой по его указанию. Значит, майора приняли за разведчика и посчитали, что он может быть полезен… И верно — ведь из появления в том кишлаке действительно никто не ждал. Американский агент наверняка захочет узнать, что они там делали и что удалось узнать.
Это хорошо, хотя тут тоже возможны различные варианты, вплоть до вербовки. Но как же остальные? Где капитан Петровский? Где офицеры десантники и остальные члены экипажа из самолёта?
Во время начала заварушки, майор слышал, что где-то рядом была стрельба, вот только кто был ее инициатором и участвовали ли там его знакомые? Либо же Петровский не стал влезать в мясорубку и все духи стреляли только по КГБ-шнику?
Кикоть вдруг ощутил, что на лбу и правой щеке начала нарастать тупая и ноющая боль. Наверняка, осколком от взрыва гранаты зацепило.
КГБ-шник попытался разлепить глаза, но из этого ничего не получилось — веки словно слиплись, да и кожу лица тоже что-то стянуло. Вместе с этим Виктор Викторович почувствовал, что его лицо словно стянуло какой-то тонкой липкой пленкой. Вероятно, это подсохшая кровь из раны на лбу — не нужно быть гением, чтобы догадаться.
Ещё, помимо звона в ушах и мелких ран, майору сильно хотелось пить. В горле пересохло, на зубах скрипел песок, а язык с трудом ворочался во рту. Кое-как сглотнув, он попытался облизнуть свои потрескавшиеся губы, но ощутил только слабый привкус крови.
Самочувствие не очень, чего уж тут. И пока он приходил в себя, машина продолжала движение по бездорожью — судя по всему, она была не одна и двигалась достаточно быстро. А ещё майор понял, что лежит в кузове и он тут не один. Интуитивно ощущать человеческое присутствие рядом, майор умел, и жизнь показывала, что это чувство его обманывало редко.