Н. Я. Мерперт специально подчеркивал, что как раз в конце энеолита на смену постепенному расселению племен пришли далекие походы и военные завоевания, причем решающую роль здесь сыграли как раз индоевропейцы: «К концу энеолита, на рубеже IV и III тысячелетий до н. э. (по калиброванной радиоуглеродной шкале — ближе к рубежу V и IV тысячелетий до н. э. — И.Р.) роль военного фактора еще более усилилась. Заметная культурная смена на больших, издавна заселенных и высокоразвитых территориях Юго-Восточной Европы свидетельствует о значительных перегруппировках населения с безусловным притоком крупных новых групп. Весьма показательны здесь резкие изменения в Балкано-Дунайском районе, где в этот период многовековое последовательное развитие взаимосвязанных раннеземледельческих культур было прервано и сменено формированием ряда также взаимосвязанных, но абсолютно новых культур с иной — центрально- и восточноевропейской — ориентацией импульсов и основных связей. К числу их могут быть отнесены баденская культура, культуры Бубани-Хум II, Чернавода I–III, Челей, Эзеро, ранний бронзовый век Македонии. С ними же и определившими их процессами передвижений европейского населения к югу и юго-востоку связано, как я полагаю, и формирование культур раннего бронзового века Эгейско-анатолийского района (Полиохни I–III, Троя I и последующие). В то же время сформировавшиеся в восточноевропейских степях большие скотоводческие группы (древнеямные племенные объединения) начинают активно вторгаться в раннеземледельческие центры.
Темп, направленность, масштабы передвижений конца энеолита, значительное усиление военного фактора заметно отличают их от предшествующих расселений…Теперь это уже не только сегментация с постепенным, последовательным и прочным расселением, но и быстрые перемещения значительных масс населения, объединенных в пусть временные, но мощные племенные союзы, созданные для ведения боевых действий… Целью войны становится как борьба за наиболее продуктивные территории, так и прежде всего за насильственное отчуждение прибавочного продукта (грабеж). Одной из основных форм миграций этой модели можно считать военное вторжение» [70, с. 26–27, 12–13].
X. Тодорова действительно рисует исключительно яркую картину гибели высоких культур расписной керамики на Балканах. Она специально подчеркивала, что энеолитическое население Балкан не знало коня. К началу IV тыс. до н. э. X. Тодорова относит первое массовое нашествие на Балканы кочевых племен среднестоговской культуры, которые оставили, в частности, в Болгарии погребения с охрой и каменные скипетры в виде конской головы. Наряду с ухудшением климатических условий она считает нашествие этих кочевников основной причиной гибели блестящих энеолитических культур Балкан. Нашествие из района среднестоговской культуры докатилось также до Олтении и Трансильвании [рис. 14]. Эти разрушительные нашествия и послужили историческим рубежом перехода от энеолита к раннему бронзовому веку. Причем X. Тодорова специально оговаривает, что это нашествие не следует смешивать со значительно более поздним вторжением носителей ямной культуры [67, с. 223–225, карта IX]. Д. Я. Телегин также четко отделяет первые индоевропейские нашествия на Балканы и Дунай от позднейшего вторжения туда носителей позднеямной культуры [229, с. 15].
«По единодушному мнению румынских исследователей, культура Чернавода I является результатом вторжения в Нижнее Подунавье степных пастушеских племен, которые в последней четверти IV тыс. до н. э. (по калиброванным датам — на рубеже V–IV тыс. до н. э. — И.Р.) потеснили, а местами сменили обитавшие здесь племена Гумельницы и Санкуцы…Это своеобразная культура. Керамика (миски, округлотелые горшки, амфоры с ручками) темного цвета, иногда лощеная, с обильной примесью ракушки в тесте. Орнаментированных сосудов мало, встречается узор в виде перевитого шнура; гребенчатого украшения нет. Население Чернаводы I было земледельческо-скотоводческим. Костей лошади мало, как и погребений, которые, видимо, были бескурганные…Генетическая линия Чернаводы I затем продолжается в культуре Чернаводы III, времени ранних курганов» [229, с. 12].
Чтобы попасть на Балканы, среднестоговцы должны были пройти через территорию трипольской культуры. Со своими ближайшими соседями — трипольцами — индоевропейцы торговали и воевали много веков. Очевидно, что часто их взаимоотношения бывали вполне мирными и дружественными. Характерно, что на многих поселениях среднестоговской культуры часто находят фрагменты керамики Триполья [2, с. 309]. Однако с течением времени, уже в среднетрипольский период, начинается массовое проникновение индоевропейцев на территорию трипольской культуры. «К концу среднего периода или на этапе перехода от среднего к позднему трипольская культура претерпевает резкий упадок, проявляющийся, в частности, в значительном сокращении территории ее распространения, а следовательно, и населения…Все известные к этому времени варианты локализовались на ограниченных, отдаленных друг от друга территориях. Основная же часть ареала, ранее занятого трипольскими племенами, к началу позднего периода пустовала» [266, с. 147].
Скорее всего речь должна идти о завоевании, синхронном с гибелью высоких культур Балканского полуострова: «Третью группу среднего периода культуры Триполье-Кукутени образуют памятники сабатиновского типа в Южном Побужье. (…) Отмечаются их тесные контакты со степным населением Северного Причерноморья. (…) Это сосуды, изготовленные из глины с примесью дробленой раковины, нередко остродонные, украшенные орнаментом, аналогичным среднестоговскому. В отдельных случаях они явно привозные, в других — местные подражания иноземным образцам. Со степными влияниями связывается и распространение на трипольских памятниках каменных наверший булав и скипетров в виде стилизованной головы коня, обычно трактуемых как символ власти [рис. 15]. Они обнаружены как на памятниках Побужья (Березовское), так и далеко на западе (Хэбэшешти I). По мнению отдельных исследователей, скипетры воспроизводят голову коня с примитивной уздой типа намордника» [65, с. 204]. «Их находки совпадают по времени с распространением «ракушечной» керамики. Именно в это время весьма ощутимую роль в процессе развития карпато-дунайских культур начинает играть степной компонент» [227, с. 12].
Вообще вызывает сомнение правомерность отнесения значительной части т. н. «позднетрипольских» памятников именно к трипольской этнокультурной общности. Скорее всего это уже были «метисные» культуры, возникшие в результате индоевропейских завоеваний. Относить эти культуры к трипольским так же неправомерно, как если бы мы относили Мексику XVII–XVIII столетий к «позднеацтекской» культуре:
«Тесным взаимодействием с древнеямными племенами и влиянием традиций последних исследователи объясняют появление курганного обряда у позднетрипольских племен, распространение в их среде ряда специфических форм инвентаря и шнуровой орнаментации посуды, само формирование сложной и многокомпонентной усатовской группы. Сложение усатовской группы для данной территории явилось завершением длительного процесса инфильтрации степных скотоводческих групп в среду энеолитических земледельцев. (…) Бескурганные (Выхватинцы I, отдельные могилы Усатово I) и курганные (Колодистое, отдельные курганы Усатово I) могильники позднего периода открыты пока только в южных районах, где практиковался обряд трупоположения. (…) Хорошая сохранность черепов из Выхватинского могильника позволила установить, что антропологический тип трипольцев сходен со средиземноморским типом, распространенным в то время на Балканах и в Подунавье. Вместе с тем в краниологическом материале содержатся признаки влияния со стороны племен степной полосы Восточной Европы [рис. 16]. М. С. Великановой выявлены и различия антропологических типов женских и мужских черепов, что может свидетельствовать о механическом смешении разноэтничных групп населения» [65, с. 230, 223].
Между прочим самые авторитетные зарубежные археологи, такие, как М. Гимбутас, Т. Сулимирский, В. Думитреску, вообще отрицали трипольский характер «позднетрипольских» культур [304, с. 154]. По мнению Т. Сулимирского, позднетрипольские городская и киево-софиевская группы принадлежат к кругу культур шнуровой керамики [305, р. 79–82].
В специальной монографии о «позднетрипольской» усатовской культуре, указано, что в ее керамике кухонная посуда с примесью измельченных створок раковины абсолютно преобладает, составляя свыше 80 %, причем значительная часть этой посуды украшена шнуровым орнаментом. Подчеркивается, что «некоторые черты усатовского керамического комплекса могут быть объяснены лишь как результат внешних влияний. Прежде всего это относится к кухонной посуде. Кухонная керамика с примесью ракушки привнесена в трипольскую среду племенами среднестоговской культуры» [124, с. 80, 100]. Если 80 % обычной бытовой керамики имеет отчетливо индоевропейские этнические черты, то можно утверждать, что и население здесь было минимум на 80 % индоевропейским. Тем более, что в домашнем стаде лошади составляли 10–15 % [124, с. 112]. Усатовцев иногда считают предками древних греков [128, с. 35]. Между прочим, в «позднетрипольскую» эпоху (на этапе С II — γΙΙ) и на тех 20 % посуды трипольского вида происходит «почти полный отказ от господствовавшей до этого знаковой системы …полный отказ от схем росписи и форм посуды, употребляемых до этого» [231, с. 226]. Так что усатовскую и подобные ей культуры следует называть не позднетрипольскими, а индоевропейскими послетрипольскими, посттрипольскими.
«Возможно, это касается не только усатовских памятников Одесской области, но и родственных им т. н. позднетрипольских го́родских материалов Восточной Волыни, о чем свидетельствует значительное повышение роли скотоводства (в частности, коневодства) и численное преобладание керамики с веревочным орнаментом» [267, с. 40].
Такой же «метисной», индоевропейской по языку была, по нашему мнению, и более ранняя