реки "Ха́рьков"/"Ха́ркiв" (как и реки Уды) восходит к эпохе индоевропейского единства, то это значит, что на берегах этой реки в ту эпоху жили именно индоевропейцы. Иначе река не получила бы индоевропейское название. А если бы индоевропейцы поселились здесь позднее, то и это название звучало бы по-другому. Таким образом, древние индоевропейцы именно шесть тысяч лет назад жили в бассейне рек Харьков и Уды. Т. е. мы имеем все основания утверждать, что территория современного города Харькова шесть тысяч лет назад была населена древними индоевропейцами.
Раньше Харьков жил, не зная, что он — Серебряный Город. Изменится ли что-нибудь в душах харьковчан, когда они осознают величие своей древней истории?
В предыдущей главе уже шла речь о загадочных подземельях Харькова [рис. 88]. Для сравнения: в Ирландии «огамические надписи обнаруживаются при раскопках, обычно в так называемых подземельях (souterrains), где камни с надписями использовались для укрепления стен и потолков. Функции и происхождение этих подземелий остаются неясными; в тех случаях, когда там обнаруживаются различные предметы, они датируются раннехристианским периодом (V–VII вв.)» [161, с. 22].
Известен рассказ, что «во время пожара на Мордвиновском переулке (сейчас пер. Кравцова) был обнаружен подземный ход. События относятся к 1852–1857 гг. Городские власти предложили двум преступникам, приговоренным к смерти, произвести обследование этих ходов и найти, где они заканчиваются. Те согласились и, взяв продукты, отправились в подземное путешествие. Через три дня они вышли к церкви Святого Николая, которая находилась на Николаевской площади (пл. Конституции, на углу улиц Пушкинская и Короленко). Вновь спустившись в лабиринт, они на этот раз выбрались на поверхность на Екатеринославской улице во дворе губернатора (вблизи Екатеринославского сквера) [т. е. прошли под дном реки Лопань. — И.Р.]. Третий и последний выход на поверхность состоялся на Холодной горе возле острога [на окраине Харькова. — И.Р.]. Преступники заявили, что ходов больше нет, и в награду получили помилование. В подземелье якобы находили большой каменный стол, возле него 12 стульев, а на столе раскрытая книга с предсказаниями» [293, с. 21–22].
Даже если двое безымянных преступников вообще выдумали эту историю, ход их мыслей после трех дней блужданий по подземельям впечатляет. Они там явно что-то почувствовали.
Кстати, среди предсказаний Нострадамуса в его Послании королю Генриху II было и такое (не поручусь за точность перевода): «Затем выйдет из той ветви, которая считалась такое долгое время бесплодной, явится на 50-й параллели обновитель всей Христианской церкви. Будет установлен прочный мир. Союз и согласие будут царить среди детей противоположных идей, разделенных границами разных царств. И мир будет настолько прочен, что подстрекатель и организатор военных клик, порожденных различиями религий, останется прикованным в глубочайшем подземелье».
50-я параллель проходит через центр Харькова.
Некогда в Украине началось то, что затем стало историей Евразии и всего мира. Не Украине ли суждено завершить дело создания общечеловеческого единства, мира без войн и пограничников? В одной книге, помнится, сказано: «Я есмь Альфа и Омега»…
12. ДОПОЛНЕНИЕ. НОСТРАТИЧЕСКАЯ ПРАРОДИНА: ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ ГИПОТЕЗА
Задержка с публикацией данной книги дала автору время для дополнительных изысканий. Далее приводится их результат, который я успел включить в оригинал-макет книги.
Очевидно, что проблема прародины древних языковых семей — это «проблема-матрешка»: решив одну из них, тут же получаешь следующую, более сложную. Если признавать концепцию ностратической макросемьи языков, то неизбежно возникает вопрос о ностратической прародине — том времени и пространстве, в которых существовал народ — носитель ностратического праязыка, ставшего предком для всех народов как минимум индоевропейской, уральской, алтайской (включая корейский й японский языки), дравидской и картвельской языковых семей.
Именно в таком составе эта семья фигурирует в учебнике С. А. Бурлак и С. А. Старостина [195, с. 335–338]. Под вопросом они оставили ностратический характер эскимосско-алеутских, эламского, юкагирского, чукотско-камчатских языков [195, с. 334, 337, 382].
В то же время по мнению многих ученых «американскому исследователю Д. Макэлпину [322] принадлежит заслуга обоснования генетического родства эламского языка, представленного памятниками III–I тыс. до н. э., с дравидскими языками» [323, с. 39]. Т. е. доказано родство эламского языка не вообще с ностратическими, а конкретно с дравидскими. Насколько можно судить, среди специалистов по истории Древнего Востока концепция о родстве языков Элама и Хараппской цивилизации с современными дравидскими является общепринятой.
Безусловно, С. А. Старостин был великим лингвистом. Однако при всем уважении его статья о генетической принадлежности эламского языка [345] производит впечатление еще намного большей субъективности выводов, чем когда- либо позволяли себе Т. Гамкрелидзе и В. Иванов. Так, он не нашел никаких параллелей в ностратических языках эламским словам ba-ha "good", siya "see", i-iš-ti "meat", ki-ir-pi "hand". Мне почему-то кажется, что для этих слов есть прямые этимологические параллели даже в собственно индоевропейских языках. Да и в ностратических на сайте самого Старостина Starling читаем «bViV/baH "joy"» [346]. Но даже без этого сам С. А. Старостин среди 54 эламских слов из списка Сводеша нашел по 16 общих слов с афразийскими и прочими ностратическими языками и лишь 7 общих слов с сино-кавказскими [345]. Умножим эти цифры в два раза (100 слов вместо 54). и получим 30 % общей базовой ностратической лексики. Во всяком случае ностратическое происхождение эламского языка не вызывает сомнений.
Еще более непонятной «вкусовщиной» выглядит отрицание С. А. Старостиным принадлежности к ностратическим языкам афразийских (семито-хамитских). В данном учебнике он отделывается туманной фразой: «Афразийские языки некоторыми исследователями относятся к ностратическим, хотя по своей временно́й глубине они представляют собой вполне самостоятельную макросемью» [195, с. 334]. Однако это означает по сути полную ревизию ностратической концепции. Данная концепция по сей день основана на фундаментальной работе В. М. Иллич-Свитыча «Опыт сравнения ностратических языков (семито-хамитский, картвельский, индоевропейский, уральский, дравидийский, алтайский)» [131]. Причем согласно этой работе (Сравнительному словарю) среди ностратических языков наиболее близки между собой именно афразийский и индоевропейский! [324, с. 26–27]. Иначе говоря, выделение афразийских языков из числа прочих ностратических лингвистически никак не обосновано.
Таким образом, необходимо найти общую прародину для шести языковых семей: индоевропейской, афразийской, уральской, алтайской, эламо-дравидской и картвельской. При этом следует учитывать возможное родство с ностратическими языками еще некоторых языков Северо-Восточной Азии и Америки: эскимосско-алеутских, юкагирского, чукотско-камчатских языков, а также, возможно, индейских языков семьи пенути [323, с. 41–42]. Любопытно, что некоторые языки пенути демонстрируют особую близость как раз к индоевропейским [195, с. 155]. Ю. Л. Мосенкис приводит достаточно серьезный список лексических параллелей между ностратическими языками и самым известным из пенути — языком майя [341, с. 12].
Очевидно, в палеолите-мезолите Европа и Передняя Азия были не менее пестрыми в языковом плане, чем, скажем, индейская Америка или Новая Гвинея. В дальнейшем основная часть этих языков исчезла бесследно, и лишь некоторые оставили субстратные следы в известных нам языках. Ведь только за двадцать пять тысяч лет эпохи позднего палеолита языки Homo sapiens могли разойтись куда угодно, причем двигались племена, изменялся климат и т. д. Двадцать пять тысяч лет — достаточное время для расхождения языков до полного несходства.
Поэтому в лучшем случае нам удастся проследить «ниточку» преемственности археологических культур, предположительно родственных предкам носителей известных в дальнейшем языков. Но это будет лишь предположительный след в океане неизвестных нам этнических групп, не оставивших прямых наследников в культурном, а порой и в биогенетическом плане.
Результат работы в самом лучшем случае останется в виде наиболее правдоподобной и непротиворечивой гипотезы. Ведь в отличие от языковых семей типа индоевропейской здесь нет древней гидронимии, почти нет древних нарративно-мифологических источников, очень мало доказательных этнографических материалов.
По сути, в реконструкции прародины языковых надсемей типа ностратической, сино-кавказской, аустрической, нигеро-кордофанской мы можем опираться на четыре группы исторических источников. Во-первых, это сами данные лингвистической реконструкции. Однако они вряд ли могут адекватно воспроизвести природные условия прародины. Эти данные важны скорее в плане установления самого факта родства языковых семей и характера связей между ними.
Следующая группа исторических источников — это надежно установленные данные о прародине отдельных языковых семей и характере их формирования. При этом становится возможным установить связь таких прародин с конкретными археологическими культурами. Таким образом, подключается третий и важнейший для нас исторический источник — данные археологии.
Дальнейший ход реконструкции исторической прародины языковых надсемей состоит в поиске археологической ретроспективы — генетических корней указанных конкретных археологических культур в более ранние эпохи.
Наш шанс состоит в том, что необходимо непротиворечиво связать между собой исторической преемственностью все те археологические культуры, которые являются прародинами отдельных языковых семей надсемьи. В частности, в отношении ностратической надсемьи это как минимум индоевропейские, афразийские, уральские, алтайские и дравидские языки. Кроме того, данные реконструкции культурной лексики дают определенную привязку по дате существования такой прародины.