Да одно у нас на небеси-де солнце красное,
Да один на Руси могуч богатырь,
Да старой-де казак Илья Муромец,
Да кто-де с им смее бороться,
Тот боками отведает матки тун-травы.
Илья Муромец – главный былинный богатырь. Ему посвящено наибольшее число былин. Потому и интерес к происхождению его образа и возможным историческим прототипам был и остается запредельным. Между тем, до сих пор у исследователей русского героического эпоса на этот счет не сложилось единого мнения.
В сознании русского человека образ Ильи неразрывно связан с двумя другими знаменитыми богатырями – Алешей Поповичем и Добрыней Никитичем. Этому во многом поспособствовала знаменитая картина Виктора Михайловича Васнецова «Богатыри». Традиционно всех трех витязей относят к числу старших богатырей, действовавших в одно время. И этому, казалось бы, есть объективные основания. Вот, к примеру, зачин былины «Илья Муромец и сын»:
И ай на горах-то, на горах да на высоких,
На шоломе было окатистом,
Эй там стоял-постоял да тонкой бел шатер,
Эй тонкой бел шатер стоял, да бел полотняной.
И эй во том во шатри белом полотняном
И эй тут сидит три удалых да добрых молодца:
И эй во-первых-де старой казак Илья Муромец,
И эй во-вторых-де Добрынюшка Никитич млад,
Во-третьих-де Олёшенька Попович.
Они стояли на заставы на крепкое
И эй стерегли-берегли да красен Киев-град.
Они стояли за веру за христианскую,
Що за те же за церкви всё за божьи…
Какие тут могут быть возражения? Все вроде бы предельно ясно: три богатыря охраняют пределы Киева, на Руси восторжествовало христианство, и если только у каждого из персонажей былины существовал реальный исторический прототип, то вот вам и доказательство, что жили они и действовали приблизительно в одно и то же время. Однако, в отличие от Алеши и Добрыни, богатырь Илья ни разу не упоминается в летописях. Правда, еще дореволюционные ученые пробовали отождествлять Илью с героями, упоминающимися там под другими именами. В качестве возможных прототипов назывались известный по Никоновской летописи легендарный богатырь Рогдай, который в одиночку выезжал на 300 врагов и смерть которого оплакивал сам князь Владимир; суздальский посол в Константинополе Илья, упоминаемый в Лаврентьевской летописи под 1164 годом; Олег Вещий русских летописей, но все эти сопоставления были отвергнуты как необоснованные.
Уже в советское время поиски летописного прототипа Ильи продолжил академик Рыбаков. В книге «Язычество Древней Руси» он писал: «Верховного жреца, государственного «руководителя религиозной жизни» страны мы должны представлять себе похожим на летописного Добрыню, брата матери Владимира Святославича. <…> Все былины, связанные с именем Добрыни, попадут в первый, языческий раздел княжения Владимира. Время после крещения заполнится былинами с именем Ильи Муромца. Можно подумать, что главный богатырь Руси 970–980-х годов – Добрыня – крестился, приняв имя Ильи, и действовал, примерно, до 996 г. под новым христианским именем». Версия, предложенная нашим выдающимся академиком, безусловно, очень неудачная. Мало того что он ниспровергает Илью Муромца с пьедестала главного былинного богатыря, что само по себе является действием вызывающим и противоречащим былинной традиции. Выдвигая на первый план Добрыню, Рыбаков подстраивает, «подгоняет» факты летописной истории под содержательную часть былин, делает их, по существу, абсолютными историческими документами с точной датировкой времени создания. С такого рода упрощениями, конечно же, трудно согласиться. Странно, что столь уважаемый учёный решился опубликовать такую слабую гипотезу. Но в этом поучительном заблуждении нам важно выделить другое обстоятельство: фактически академик признал невозможность связать образ Ильи Муромца с каким-либо историческим лицом, зафиксированным летописями.
Хорошо, но как же быть тогда с мощами Муромского богатыря, сохраняемыми нашей Церковью, возведшей его в ранг святых? Но и тут история весьма темная и запутанная. Предоставим слово Льву Прозорову, автору книги «Богатырская Русь»: «Жизнь этого «святого», чьи «мощи» недавно были перевезены «на родину», в Муром, церковь относит к двенадцатому веку. Однако жития его, что показательно и что признают даже церковные авторы, не существует. В «Киево-Печерском патерике», подробно описывающем жизнь обители в том самом двенадцатом столетии, нет и намека на пребывание там Муромского богатыря – хотя жизнеописания гораздо менее примечательных иноков дотошно пересказываются на десятках страниц. <…> Первые известия о богатырских мощах в Киево-Печерской лавре также не называют их обладателя Муромцем. Посол австрийского императора Рудольфа II к запорожцам, иезуит Эрих Лясотта, первый описывает в 1594 году останки «исполина Ильи Моровлина». Двадцатью годами ранее, вне связи с мощами и лаврой, оршанский староста Филон Кмита Чернобыльский в письме Троцкому кастеляну Остафию Воловичу упоминает былинного богатыря Илью Муравленина». Как видим, под вопросом не только сам факт существования святого, но и форма его полного имени. В двух прозвищах Ильи одинакова лишь корневая основа.
Понятное дело, до сведения широких масс все эти недоразумения не доносятся. В Муроме установлен памятник богатырю, к нему водят экскурсии, укрепляя патриотический дух нации, и это, по большому счёту, прекрасно. Но подлинная правда о происхождении образа нашего великого богатыря при этом уходит на задний план. А ведь в том же XII веке простой народ отождествлял покойного «инока» со знаменитым богатырем Чоботком. Прозвище «Чоботок» (сапожок), по сведениям Лясоты, было присвоено ему оттого, что, будучи застигнут врагами безоружным, богатырь смог отбиться от них одним сапогом. Телосложения Чоботок был крепкого, рост его составлял 178 см, а погиб он от колотой раны, нанесенной в область сердца. На протяжении столетий мощи Чоботка-Ильи Муромца в открытом гробу выставлялись на всеобщее обозрение как одно из свидетельств святости древних обитателей монастыря. Вместе с другими погребенными в Киевских пещерах монахами в XVII веке он удостоился канонизации. Илья Муромец – единственный герой русского эпоса, причисленный к лику святых (князь Владимир Святославич тоже был канонизирован, но не как былинный герой). В православных календарях память «преподобного Ильи Муромца в XII в. бывшего» отмечается 1 января.
Следуя тексту былин, традиционно принимают, что Илья Муромец родился в селе Карачарове, находящемся неподалеку от Мурома. Жители села с давних пор указывали место, где стояла изба Ильи, а также рассказывали, что часовни в их округе возводились над родниками, которые богатырский конь выбивал из земли своими копытами. Однако известный исследователь былин В. Ф. Миллер еще в XIX веке обратил внимание, что название «малой родины» богатыря в былинах («село Карачарово», «Карачаево», «Карачево») близко по звучанию с названием старинного русского города Карачева Брянской области. Его жители, как и муромцы, тоже считали Илью своим земляком. Здесь богатырь, уверяли они, сразился с Соловьем, и в качестве важнейшего доказательства своей правоты демонстрировали пень, оставшийся от девяти дубов, на которых сидел разбойник. К этому важно добавить, что в рукописях XVIII века, содержащих прозаические пересказы былины об Илье Муромце и Соловье-разбойнике, богатырь назван Муравцем, уроженцем города Морова. На основании всего этого В. Ф. Миллер предположил, что город Муром в былинах явился как замена города Моровска Черниговского княжества. В пределах древней Черниговской земли находился и город Карачев, и река Смородинная, а сам Чернигов чаще других городов упоминается в былине о Муромце и Соловье. Популярность образа Ильи Муромца в белорусских сказках, отличающихся большой архаичностью, также делает вероятным предположение о более ранней привязке к этому ареалу. Именно здесь, в южной Руси, по мысли ученого, начал формироваться былинный цикл о славном воине-победителе, и лишь потом былины о Муромце «перекочевали» на север.
Лев Прозоров выдвигает даже предположительный сценарий, как это могло произойти. Он пишет: «Еще в конце XIX – начале XX века русские ученые Д. И. Иловайский и Б. М. Соколов убедительно доказали, что причиной превращения Муравленина в крестьянского сына Муромца стало появление в начале XVII века сподвижника Ивана Болотникова, казака-самозванца Илейки Иванова сына Муромца, выдававшего себя за несуществующего «царевича Петра». Многочисленные местные муромские легенды, связывающие названия урочищ, возникновение родников и пригорков с деятельностью Ильи Муромца, изначально, видимо, посвящались разбойному казаку. <…> Вот про других былинных богатырей – Алешу, Добрыню, Святогора и прочих – подобных легенд нет, и муромские предания о ключе, забившем из-под копыт коня Ильи, или о холме, вставшем там, где он бросил шапку, примыкают не к былинам, а к разбойничьим историям. И только позднее их связали с былинным тезкой-самозванцем. Сам же богатырь много древнее (выделено мной. – А. А.)». Но что значит «много древнее»? К какому историческому времени можно отнести рождение его образа?
Для начала подчеркнем, что богатырский статус Муромца, если подобное выражение вообще уместно, несомненно, выше, чем у тех же Добрыни, Алеши или любого другого богатыря их круга. В стихотворении Алексея Толстого «Илья Муромец» его герой укоряет князя Владимира:
Все твои богатыри-то,
Значит, молодежь —
Вот без старого Ильи-то
Как ты проживешь!
«Старый казак» – прозвище Муромца, он – украшение богатырского воинства, самый авторитетный и наряду со Святогором наиболее древний его представитель. Встреча Муромца и Святогора и знаменательна, и символична. Богатырь более древнего времени уходит из жизни и передает свои функции более юному преемнику. Илья Муромец не так могуч, как Святогор. Для него удары палицы Ильи вообще нечувствительны, он даже не просыпается от них, да и удары сорокапудовой шалапуги малочувствительны, все равно что мухи кусают. И по «габаритам» своим Святогор выглядит значительней: