<55>. В годы войны критика правительства была менее острой, чем в предыдущие годы. Кантемир сообщал в Петербург, что «противная двору партия не перестает повседневно издавать печатные листы, которыми тщится возмущать народ» <56>. Он рассматривал Полтни как лидера оппозиции и весной 1733 г. указывал на то, что переход многих парламентариев к Полтни сделали его более сильным. Кроме того, «милорд Болингброк, милорд Кяртерет (который был послом в Швеции, а потом статским секретарем), милорд Финч, которые три действительно сторону держат, также милорд Честерфиль и милорд Скарберо за лучшие головы во всем королевстве почитаются». Кантемир делал вывод, что «народ так рассердитован, что английский король не может надеяться, чтоб предбудущее избрание было его» <57>. Как видим, Кантемир, как и французы, недооценивал прочности позиций Уолпола, которому парламентские выборы 1734 г. дали успех.
Хотя по второму Венскому договору Англия должна была поддержать Австрию в войне, этого не случилось. Даже король и королева Каролина считали, что должно вступить в войну, но Уолпол сумел убедить их и большую часть членов кабинета, что сразу после завершения острого внутреннего кризиса, связанного с Биллем об акцизах, и накануне парламентских выборов этого не следует делать. В начале 1734 г. он говорил королеве, что за 1733 г. в Европе полегло 50 000 человек, но среди них ни одного англичанина <58>. В середине 1734 г. Кантемир так оценивал политическую ситуацию; «Если бы все могло сделаться по королевскому желанию, я не сумневаюся, что Англия не долго бы мешкала объявить войну Франции, а г. Вальполь одну бы комиссию имел клонить голландцев к той же резолюции, но министерство здешнее для своего безопаства различного с королем мнения, потому чаятельно, что Вальполь о тихих и мирных мерах еще трудиться будет, к крайнему вреду цесарских интересов, понеже неприятели его долее времени иметь будут к распространению своих побед» <59>.
Главным предметом критики в парламенте во время войны были решения о численности вооруженных сил и другие подобные вопросы. Кантемир рассказывал, что еще в начале 1733 г. Уолпол доказывал в парламенте, что «хотя Англия со всеми в миру и заключенные трудами Его Величества трактаты тишину ей обещают, однако ж неблагоразумно одной Англии было бы убавлять свое войско, когда прочие европейские державы свое приумножают. На это один из сторонников оппозиции смешным образом представил, что оного войска содержание нужно для театров, оперы и комедий, понеже де он иного употребления и сыскать не может, и ту шутку в поважной разговор переменив, просил членов каморы прилежно остерегаться, чтоб те солдаты, которые теперь наполняют театры, напоследок не утеснили в собственных своих домах» <60>. В марте 1734 г. лорды, принадлежавшие к оппозиции, попытались утвердить представление против увеличения армии. Тогда же поводом для дискуссии стал вопрос о смещении с командования полками герцога Болтона и лорда Кобхэма. Оппозиция утверждала, что это могло быть сделано только с ведома военного совета. А.Кантемир заметил по поводу поражения оппозиции в данном вопросе: «По общему мнению, противная партия довольно предвидеть могла, что представления ея уничтожено будет, но однакож оное учинить не оставила, затем только, чтоб подлому народу изъяснить, что Его королевское Величество своими партизанами наполнил весь парламент, что члены того не могут давать свободно свой голос, когда он двору противен, что Его Величество двух помянутых господ лишил полков своих за радение к интересам отечества и что вольность народная в великом страхе находится» <61>.
Для Кантемира характерно скорее критическое отношение к политике кабинета Уолпола, что объясняется нежеланием англичан принимать участие в войне. Он считал, что эта политика полна противоречий: «Поступки здешнего министерства столько одно другому противны, что никаким образом их согласить между собою невозможно. С одной стороны, стараются мирными негоциациями прекратить войну и льстя себя в том преуспеть, пренебрегают нанятие шведских полков. С другой стороны, нанимают войско данное, прибавляют силы морские и сухопутные. Одно из всего заключить можно, что Англия думает в войну вступить, если того никоим образом избегать будет нельзя, но консеквенция та будет неправильна по состоянию других поступков здешнего министерства, которое свое безопаство предпочитает общему европейскому интересу» <62>. Кантемир считал действия английского правительства нелогичными, и на это же указывали и многие оппозиционные авторы.
В сатирическом памфлете «Описание эпидемии сумасшествия» говорится, что высокие государственные лица охвачены безумием, и им грезятся разного рода фантазии. «Они не озабочены реальными опасностями, а терзают себя мыслями о том, чего никогда не может быть. Такому придет в голову, что кафры и готтентоты с мыса Доброй Надежды объединяются с испанцами и индейцами-чироки, образовав собственный Четверной союз, способный собрать флот из 500 кораблей. Он представляет, как этот флот направляется в Англию, чтобы разрушить Церковь и установить квакерство» <63>. В памфлете говорится, что для таких «сумасшедших» министров «единственный способ сохранения баланса сил заключается в том, чтобы сделать наших самых отъявленных врагов такими сильными, какими они только могли бы стать» <64>. Во Франции для лечения подобных маньяков есть больница под названием Бастилия, здесь же они обладают правом «награждать всех, кто не согласен с ними, словами «идиот», «паяц», «предатель родины». Более всего они ценят патриотизм, и потому вы увидите их, торжественно въезжающих в города и поселки, раздающих деньги толпе, тогда как рабочие не получают денег, а их семьи страдают и голодают» <65>. Конечно, подобная критика Уолпола была в известной мере односторонней. В его политике были успехи, связанные с финансовой стабилизацией.
Он лишил якобитов возможности действовать эффективно и получать поддержку в европейских странах. Что касается нейтралитета в войне за польское наследство, то в историографии нет единого мнения, было ли это проявлением слабости правительства или мудрым государственным решением <66>.
После завершения войны правительство Уолпола по-прежнему стремилось избегать прямого вмешательства в европейские проблемы, что не означает, будто бы эта политика была в полной мере «изоляционистской». После заключения англо-русского торгового договора в 1734 г. проходило и политическое сближение между двумя странами. Осенью 1738 г. в Петербурге получили следующее известие: «Принимая в соображение настоящее опасное положение дел в Европе и поведение Франции, среди полного мира, без явной для себя выгоды купившей так дорого союз со Швецией и готовой к подобной же сделке с Данией, король готов со своей стороны и желает немедленно вступить с Ее Величеством в оборонительный союз к общей выгоде России и Англии» <67>. Союзный договор, которого тщетно добивалась русская дипломатия четырьмя годами раньше, был теперь предложен самими англичанами. Переговоры об условиях союзного договора оказались, однако, весьма долгими. Начавшаяся в 1739 г. англо-испанская война заставила русских отложить переговоры, возобновившиеся только после подписания Белградского мира между Россией и Турцией. Договор был подписан только в апреле 1741 г., уже после смерти императрицы Анны Ивановны. Ценность его для Англии была в это время уже невелика, гак как Россия вступила в эпоху дворцовых переворотов, что снизило ее значение как союзника.
Главной проблемой для правительства Уолпола во второй половине 30-х гг. была приближавшаяся война с Испанией. Именно она стала главной темой для острейшей парламентской дискуссии, начавшейся уже в 1737 г. В 1736 г. Испания действительно несколько ужесточила действия своей «береговой охраны» в Вест-Индии против нелегальной торговли, но в самой этой практике не было ничего нового. Парламентский шторм перерос в бурю, когда капитан Дженкинс продемонстрировал депутатам свое отрезанное ухо, но этого уха он лишился еще в 1731 г. Спорные вопросы о Гибралтаре и Менорке не были новыми. В связи с созданием Джорджии обострились пограничные проблемы в Америке, но сомнительно, чтобы они могли привести к войне. В Англии и в ее вест-индских колониях не все поддерживали идею расширения колониальной экспансии в этом регионе, хотя, как показал Р. Парэ, часть представителей «вест-индского интереса» была согласна с идеей захвата отдельных пунктов на материке с целью расширения торговли Великобритании в «закрытых» для нее районах Испанской Америки <68>. В то же время историк Мак Лэхлан указывал, что больше британских купцов было занято не торговлей с Испанской Америкой, а торговлей с самой Испанией, и это большинство отнюдь не хотело войны. Мак Лэхлан объяснял антииспанскую истерию эгоистическими интересами Компании Южных морей, пытавшейся найти в войне выход из собственных финансовых затруднений <69>. Усиление антииспанских настроений дало оппозиции оружие для возобновления атак на правительство Уолпола. Такое же объяснение причин конфликта дал в конце 1740-х гг. и Г. Уолпол: «Война в действительности была порождена стремлением нескольких купцов, пользовавшихся сомнительными правами, утвердить эти права. Популистская партия поддержала эти требования, поскольку Министр избегал вмешиваться» <70>.
Поток петиций антииспанского содержания увеличился с начала 1737 г. Палата общин приняла адрес королю, в котором говорилось, что испанцы безнаказанно захватывают британские корабли, следующие в колонии, а экипажи подвергаются насилию. Палата заключала, что «эта жестокая нация сделала своим обычаем нападать и захватывать все британские торговые суда», и потребовала «срочного и действенного лечения» <71>. Лидеры оппозиции, как виги, так и тори, призывали в парламенте к войне. В марте 1738 г. Полтни заявил: «Я против того, чтобы вступать в открытую схватку, когда есть еще надежда на получение компенсации мирным путем. Но, ради Бога, господа, будет ли конец этим надеждам? Мы надеялись, надеялись и снова надеялись, однако все надежды обратились в ничто»