Можно признать, что действия Парка, направленные на ограничение законодательных ассамблей и концентрацию власти в руках генерал-губернатора, расходились с теми принципами, которые лежали в основе первой Британской империи. Характерно мнение современника, публициста Д. Томаса, который, признавая целесообразность сплочения колоний и усиления Генеральной ассамблеи, в то же время полагал, что путь к этому открывается только через добровольное согласие местных законодательных собраний. Он писал: «Без санкции и решения каждой из отдельных колоний, выраженного актом их ассамблей, подобное предложение несостоятельно и не может быть реализовано. Это могут легко обнаружить те, кто попытается сделать это» <44>. «Дело Парка» явилось наиболее острым политическим конфликтом в отношениях между губернатором и ассамблеями на Подветренных островах.
В годы войны за испанское наследство у Комитета были трения с Казначейством, во главе которого стоял сам лорд Годольфин. Комитет настаивал, чтобы Казначейство выделяло деньги на оборону колоний из государственного бюджета. По мнению Годольфина и Мальборо, оборона колоний, прежде всего, являлась предметом заботы самих колонистов. Так, весной 1703 г. Комитет просил у Казначейства выделить ядра и порох для форта Ньюкастл, но безуспешно. Здесь важно вспомнить, что и Годольфин, и Мальборо были сторонниками той стратегии военных действий, которая предполагала развертывание войны преимущественно в Европе. Война в колониях не занимала большого места в их военных планах. Разногласия с Адмиралтейством у Комитета обострились после того, как последний представил в декабре 1703 г. доклад, в котором обосновывалась необходимость отправки в американские воды 44 кораблей; из них 24 были необходимы для конвоя купеческих судов. Адмиралтейство, во главе которого находился супруг королевы принц Георг Датский, немедленно отказало.
После прихода к власти вигов в 1707 г. влияние Комитета еще более ослабло. Единственный серьезный вопрос, касавшийся североамериканских колоний и находившийся на его рассмотрении, затрагивал судьбу немецких эмигрантов, поток которых возрос после вторжения французских армий за Рейн. Первая группа, отосланная в Нью-Йорк, насчитывала 55 человек. Когда эмигрантов из Германии в Англии были уже сотни, Комитет предложил отправить их в Нью-Йорк, причем губернатор колонии Р. Хунтер намеревался использовать их при строительстве верфей и кораблей. Хунтер надеялся, что и устройство переселенцев, и организация производства будут возможны при финансовой поддержке Казначейства. Хотя Комитет по торговле всецело поддерживал ходатайства губернатора, его расчет не оправдался, а после прихода к власти тори от идеи и вовсе отказались.
С именем губернатора Хунтера связано еще одно предложение, которое прямо экстраполируется на дальнейшую историю Британской империи. Известно, что вплоть до 1760-х гг. английский парламент почти не вмешивался в налогообложение колонистов – это считалось прерогативой местных ассамблей. Оборотной стороной такого порядка была постоянная нехватка средств у колониальных администраторов. Тот же Хунтер, прибыв в Нью-Йорк, был вынужден оплачивать расходы аппарата из собственного жалованья. В ноябре 1710 г. он представил Комитету по торговле доклад, в котором обосновывал возможность установления косвенных налогов на предметы экспорта и импорта, а также квит-рент, доходы от чего могут быть использованы на нужды администрации <45>. Другой способный колониальный чиновник, губернатор Виргинии А. Спотсвуд, утверждал в 1715 г., что королевское правительство вправе взыскивать квит-ренту, доход от которой пойдет на военные нужды <46>. В советской историографии квит-рента обычно рассматривались как феодальная рента, внедрение которой отражало общую тенденцию насаждения метрополией старого порядка – феодализма <47>. Аргументы и Хунтера, и Спотсвуда показывают, что за внедрением квит-ренты скорее угадываются фискальные мотивы.
После 1714 года уровень руководства Комитетом по торговле снизился. Возглавлявший его в 1714–1715 гг. лорд Беркерли даже не входил в Тайный королевский совет. Сменившие его графы Саффолк и Холдернесс не считались знатоками колониальных вопросов. При графе Уэстерморленде (во главе Комитета в 1719–1735 гг.) имела место попытка активизации колониальной политики, в чем, однако, не было заслуги самого президента. После двухгодичного президентства лорда Фитцуотера должность перешла к Дж. Монсону, при котором Комитет был ни чем иным как «информационным бюро». Дискерсон утверждал, что «весь период с 1714 по 1748 год характеризовался тем, что в Комитете служили люди незначительные. Среди них не было тех, кто имел прочную репутацию в сфере колониальных дел» <48>. Среди наиболее квалифицированных членов Комитета называют Аддисона, Полтни, сторонника Сандерленда, позднее видного представителя оппозиции, и особенно полковника М. Блейдена, прослужившего в нем 28 лет. С именем последнего связаны наиболее важные инициативы в колониальной политике. Позднее важную роль в Комитете играл Дж. Поунэлл. Престиж Комитета по торговле поднялся, когда во главе его с 1748 года стал граф Галифакс. Будучи энергичным и честолюбивым руководителем, Галифакс стремился играть роль государственного секретаря по колониальным делам. Американский историк М. Сэвилл так писал о нем: «Убежденный империалист, Галифакс провел серию колониальных реформ, направленных на укрепление влияния короны в колониях. Их цель состояла в том, чтобы усилить контроль метрополии над экономикой колоний, расширить королевскую прерогативу, осуществляемую в колониях губернаторами» <49>.
Уже в 1715 году в парламенте возобновилась атака на хартии и права собственников колоний. Начало ей было положено многочисленными жалобами со стороны купцов, в которых говорилось об упадке финансов, о беспомощности владельцев Каролины в войне с индейским племенем ямасси, об их нежелании возместить потери фермеров. В одной из петиций, поступившей из Южной Каролины, отмечалось, что положение в этой колонии после вторжения индейцев столь опасно, что требуются «срочные и действенные меры» <50>. После заседания Тайного совета Комитет обратился к собственникам обеих Каролин с письмом; в нем излагались условия, по которым эти колонии могли перейти под прямое королевское управление. В ответ поднялась волна протестов со стороны защитников хартий, особенно усилившаяся, когда в палату общин поступил соответствующий билль. Агент Массачусетса и Коннектикута И. Даммер подчеркивал; хартии этих двух колоний предоставлены короной, и колонии не совершили ничего, что могло бы оправдать покушение на их права. Что же касается Массачусетса, то это владение и сейчас уже находится в полной зависимости от короны, которая сама назначает туда и губернатора, и всех других важных должностных лиц <51>. Агент Род-Айленда Р. Патридж указывал, что хартия Карла II предоставляла этой колонии право избирать губернатора и совет; колония всегда защищала себя от французов и индейцев за собственный счет и была покорной короне Великобритании <52>. В парламент также поступили прошения от собственников Каролин Скипвита, Гранвилла, Тротта и лорда Гилфорда, обращавшегося от имени юного владельца Мэриленда лорда Балтимора. Особое значение имела позиция лорда Картерета, влиятельного политика, одного из собственников Каролины. В результате этого давления билль был снова отложен. Тем не менее, давление на собственников Каролин не прекратилось, хотя и осуществлялось теперь не через парламент. В 1719 г., воспользовавшись продолжением распрей между колонистами и собственниками, правительство заявило о временном переходе колоний под управление короны и о роспуске местной ассамблеи. Дальнейшие шаги были предприняты через несколько лет.
Представители привилегированных колоний опасались, что за Каролинами могут последовать и другие. Агент Массачусетса и Коннектикута Даммер в 1721 г. опубликовал памфлет «Защита хартий Новой Англии», в котором изъятие хартий называлось «делом отвратительным с точки зрения разума и справедливости». Автор возражал на критику, звучавшую в адрес привилегированных колоний: когда говорят, что колонии пренебрегают защитой населения, забывают, что именно Массачусетс играет важную роль в деле совместной обороны. Утверждение, что в колониях существуют деспотические порядки, не соответствует действительности: достаточно сравнить свободы Новой Англии с тираническим режимом, установленным губернатором Эндрюсом во времена Якова П. Несправедливы и обвинения в нарушении законов о торговле и навигации, так как в колониях действуют все суды, предусмотренные ими. Законодательные акты, принимаемые колониями, вполне соответствуют нормам британского права, но даже если противоречащий этим нормам закон принят, средство для исправления под рукой – колониальное законодательство контролируется метрополией <53>.
После отставки Стэнхопа в вопросы колониальной политики в Америке активно вмешивался лорд Тауншенд, который еще при Картерете, занимавшем пост секретаря по южному департаменту, в 1721 году, потребовал от Комитета по торговле представить доклад по колониальным вопросам. Этот доклад, названный Хенреттой «вспышкой интеллектуальной энергии» британских колониальных администраторов, разрабатывался на протяжении нескольких месяцев. Это был обширный 135-страничный документ, в котором давалось описание географического положения, торговли, управления каждой из североамериканских колоний Великобритании от Новой Шотландии на севере до Южной Каролины. Авторы объясняли причины затруднений, с одной стороны, внешней, главным образом французской, опасностью, а с другой стороны, недостатками, вытекающими из колониальных хартий. Говорилось о необходимости поддержки колонии Нью-Йорк, находившейся в соседстве с французской Канадой. Отмечалась опасность французской экспансии в долине реки Миссисипи. Недостаток хартии Массачусетса авторы видели, в частности, в том, что она позволяла местной ассамблее избирать членов губернаторского совета и препятствовать выплате постоянного жалованья губернаторам. В целом хартии и собственнические