шнему парламенту послушания, потому что покушений оных всякая неудача могла бы несогласие сие в наибольшее еще привесть разстроение» <31>.
Взгляды британских политиков на способы разрешения американского вопроса различались. В июле 1768 г. Мусин-Пушкин сообщал в Петербург об этих разногласиях: «Часть народа, к партии дюка Бедфорда принадлежащая, была всегда по американским делам согласна с мнением Джорджа Гренвила собирать с заморских поселений налоги во что бы то ни стало, и если не добровольно, то хотя бы и с принуждением. Дюк же Графтон, аглинской канцлер, лорд Кампден, лорд Чатам столько насупротив того за оных стояли, что по представлению последнего, а особливо по различию внутренних налогов от внешних, стамп-акт и действительно уничтожен. Лорд Шелборн того же мнения держится и поныне» <32>. Историки, изучавшие английскую политику в Америке в 1760– 1770-е гг., придерживаются сходного мнения о кабинете Графтона. Как писал К. Перри, правительство, составленное из «ястребов» и «голубей», было обречено «на колебания между угрозами навести порядок и поиском мирных решений» <33>. Летом 1768 г. Хиллсборо предлагал применить силу, прислав в колонии два полка из Ирландии, а Кэмпден утверждал, что обложение колоний налогом «нецелесообразно» и он более всего опасается войны с Америкой. В этих условиях только что созданный Американский департамент не играл ведущей роли в формировании правительственной политики. Американский историк М. Спектор, специально изучившая деятельность этого органа, отмечала: «Его образование имело большее значение для собственно английской, чем для колониальной политики, так как знаменовало триумф королевской системы. Поэтому трудно было ожидать от него умеренных и либеральных решений» <34>.
Споры по поводу американской политики проходили и в парламенте. Берк, отстаивая путь согласия с американцами, полагал, что применение силы приведет только к опустошению карманов английского налогоплательщика. Он заявил: «Положение в Америке не отрегулировано совершенно; туда посланы дополнительные войска, произведены перемещения, но это вряд ли сократит потребность в дополнительных налогах, что мы почувствуем если не в этом, то в следующем году» <35>. Берк утверждал: ни армия, ни военные корабли, посланные туда, не принесут никакой пользы «в получении сборов, если их законность не будет признана колониальными ассамблеями. Единственное средство произвести сборы в Америке – сделать это при самом свободном и доброжелательном согласии самих американцев» <36>.
В условиях нараставшего сопротивления в колониях (пиком противоборства стала «бостонская бойня» в марте 1770 года) кабинет Графтона склонялся в отношении актов Тауншенда к тому же решению, что и кабинет Рокингэма в отношении гербового сбора в 1766 г. Речь шла о полной или частичной отмене актов в связи с их «коммерческой нецелесообразностью». Когда в начале 1770 г. Графтона в качестве руководителя правительства сменил лорд Норт, контуры такого решения уже вырисовывались. В литературе иногда высказывалось мнение, что приход к власти Норта означал усиление политики «давления». А. Ю. Зубков считал, что колониальная политика нового кабинета определялась личными желаниями Георга III, а сам Норт являлся сторонником жесткого курса. С последним утверждением трудно согласиться. Будучи членом правительства Графтона, Норт никогда не выступал за применение в Америке силы для подавления бойкота английских товаров <37>. Ослабление кампании бойкота после 1770 г. невозможно объяснить репрессивной политикой. Предлагая отменить акты Тауншенда, Норт выступил за сохранение единственного из таможенных сборов – сбора на чай. В начале 1770 г. А. Мусин-Пушкин доносил императрице, что «министерство попечительно трудится о восстановлении прежней между Англией и американскими селениями доверенности… Вся трудность состоит в том только, чтоб сообразить права и вольности американских поселений с достоинством короны и властью парламента» <38>. В то же время русский дипломат предполагал, что оппозиция на заседаниях открывающегося парламента предпримет «сильное на министерство нападение» именно «при разсуждениях о американских делах» <39>.
Норт не считал возможным идти на полную отмену всех таможенных сборов, потому что это означало бы такое поражение метрополии, которое поставило бы под сомнение ее суверенитет над колониями. Норт осознавал, что ни полная, ни частичная отмена актов Тауншенда не удовлетворит американцев, их требования будут умножаться, а противоборство продолжится. Можно согласиться с точкой зрения Такера и Хендриксона, которые так оценивали позицию кабинета Норта: «Скорее преемственность, чем изменения знаменовали его политику. Министерство, которое привело Великобританию к войне с колониями в 1775 году, начало свою деятельность в надежде, что углублявшийся конфликт с Америкой будет как-нибудь приостановлен, а отношения между метрополией и колониями стабилизированы» <40>. Перри заметил: «Норт был одним из самых способных британских премьеров в ХVIII веке, правивших в мирные времена. Компетентный администратор и финансист, в отношении Америки он выступал за умеренность» <41>. Сторонники Чэтэма и Рокингэма подвергли политику Норта критике. Обе эти группировки выступали за полную отмену актов Тауншенда. С другой стороны, партия Гренвила продолжала доказывать, что в колониях было необходимо действовать твердо, а частично отменить сборы Тауншенда возможно только в тех колониях, которые не проявили открытого неповиновения. Сторонники «жесткой линии» были и в самом правительстве: Хиллсборо разрабатывал план изменения хартии Массачусетса, то есть той колонии, которая оказалась в центре сопротивления. Лорд Дартмур, сменивший Хиллсборо в августе 1772 г., придерживался, однако, более умеренных взглядов.
Период между частичной отменой актов Тауншенда и новым подъемом кампании бойкота, последовавшей в 1773 г., иногда называли «спокойным». Спокойствие было кажущимся. 16 декабря 1773 г. произошло знаменитое «бостонское чаепитие». Оно стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Лондона. Перри заметил, что после «бостонского чаепития» ни одна из сторон не могла уже свернуть с пути конфронтации» <42>. Реакция на события в Бостоне в английском парламенте была такой острой, что, как сообщал Панину в январе 1774 г. Мусин-Пушкин, сторонники «примирительной» политики опасались, что могут подвергнуться преследованиям. Парламентом был создан специальный комитет для изучения американских дел, и «комитет сей столько походит на криминальный трибунал, что славной лорд Чатам и маркиз Рокингам немало уже опасаются какого-либо сим изследования; первый за то, что сильное его велеречие было причиною уничтожения в Америке известного налога гербовой бумаги; а второй за то, что уничтожение сие возпоследовало во время его администрации; откуда и отродились все последующие тому в Бостоне неустройства, а здесь затруднения» <43>.
В течение весны 1774 г. парламент по предложению правительства принял так называемые «нестерпимые» законы о закрытии порта Бостона и отмене хартии Массачусетса. Можно согласиться с А.Ю.Зубковым, который отмечал, что ни министры, ни большинство членов парламента не допускали, что «нестерпимые законы», относившиеся к Массачусетсу, приведут к объединению различных американских колоний из-за обиды на метрополию» <43>. Несомненно, что Квебекский акт, обстоятельства принятия которого будут подробно изложены ниже, также был утвержден с учетом ситуации, сложившейся в 13 колониях. В парламенте звучала критика «нестерпимых законов». Мусин-Пушкин сообщал в Петербург, что Чэтэм назвал их «несправедливыми и скоропостыдными» <44>. Позицию Чэтэма точнее раскрывает выступление по поводу принятия акта о постое: «Я в самой жесткой форме обвиняю американцев за буйные и ничем не оправданные действия в ряде случаев, особенно во время последних бунтов в Бостоне, но, мои лорды, тот способ, который утверждается для приведения их к осознанию своих обязанностей, диаметрально противоположен принципу здравой политики» <45>. Подавляющее большинство членов парламента проголосовало за законы.
«Нестерпимые законы» обычно рассматриваются в историографии Американской революции как крупный просчет администрации Норта, в результате которого и правительство, и американцы были загнаны в угол, и у колоний не оставалось другого средства, кроме вооруженной борьбы. Эта точка зрения идет от работ радикальных идеологов Американской революции, прежде всего Дж. Адамса <46>. Между тем шок в Америке вызвало не столько содержание «нестерпимых актов», сколько осознание того, что метрополия решилась действовать. И все же представляется, что даже в критический момент в конце 1774 – начале 1775 года кабинет Норта не был до конца последователен в продвижении по «жесткому» пути, на который он вступил с принятием «нестерпимых законов». Командующий британскими войсками в Америке требовал немедленных подкреплений (не менее 20 тысяч солдат), а получил одну тысячу <47>. Дартмут установил контакт с Франклином, фактически заявив о согласии разблокировать порт Бостона. Даже после начала парламентских дебатов в феврале 1775 г. Норт предполагал пойти на некоторые уступки колониям в вопросах налогообложения.
В ходе начавшихся тогда дискуссий в парламенте оппозиция предлагала искать пути примирения с Америкой. Чэтэм настаивал на выводе из Бостона войск в качестве первой меры для успокоения колоний. Он предложил передать вопросы налогообложения на усмотрение ассамблей. Чэтэм говорил: «Я не потворствую Америке, а настаиваю на справедливости к ней. Я утверждаю, что американцы должны быть послушны нам, но в ограниченной степени. Они должны быть послушны законам о торговле и навигации, но нельзя ставить знак равенства между целью этих законов и их внутренней собственностью» <48>. Берк, относившийся тогда к фракции «рокингэмитов», оправдывал сопротивление американцев «любовью к свободе», которая, по его словам, унаследована колонистами от самой метрополии. Он призывал к примирению, предсказывая, что результатом жесткой политики не обязательно будет повиновение. Анализ выступлений Чэтэма и Берка, двух видных лидеров парламентской оппозиции, подтверждает важный вывод, сделанный Такером и Хендриксоном: «Нет оснований сомневаться, что оппозиция была искренна в своем намерении сохранить суверенитет Великобритании над колониями»