<66>.
С проблемой упадка значения вест-индских колоний связан и другой дискуссионный историографический вопрос – о происхождении и причинах роста популярности аболиционистского движения в Англии. Вывод о связи между упадком экономического значения вест-индских владений в Британской империи и ростом антирабовладельческого движения был сделан в одной из самых известных работ по этой теме – в книге Э. Уильямса «Капитализм и рабство» <67>. Уильямс сформулировал четыре тезиса, которые и сейчас являются предметом споров историков <68>. Они состоят в следующем: 1) вест-индское рабство было феноменом экономическим, и расизм, следовательно, был не его причиной, а следствием; 2) основанная на рабстве экономика Вест-Индии являлась важнейшим источником для промышленной революции в Англии; 3) после войны за независимость в Северной Америке экономика Вест-Индии приходит в упадок и начинает терять свое значение для Великобритании; 4) запрещение работорговли и освобождение рабов вытекало не из филантропических или гуманитарных соображений, а диктовалось экономическими мотивами. Мнение Уильямса о том, что именно Вест-Индия дала инвестиции, необходимые для промышленной революции, оспаривается в настоящее время большинством специалистов <69>.
В то же время мнение историков относительно экономических истоков аболиционистского движения разделилось. Некоторые из них поддерживают тезис Уильямса. Английский историк Дж. Фейдж писал: «Британия к концу ХVIII в доминировала в мировой торговле, и для нее стали легко доступны новые рынки в Азии и Америке, где в силу ряда причин сахар и другие товары могли быть закуплены дешевле, чем обходилось их производство на вест-индских плантациях» <70>. Другая группа историков предпочитает более традиционный подход, в соответствии с которым аболиционистское движение имело главным образом гуманитарные и религиозные причины. Р.К. Ричардсон заметил, что Уильямс «не сумел показать, как экономические мотивы влияли на политиков или на гуманистов (то есть на сторонников отмены рабства – А. С.), и в чем заключалась взаимосвязь между экономическими изменениями и в высшей степени идеалистическим рабовладельческим движением» <71>. Некоторые исследователи даже подчеркивают, что не упадок вест-индской экономики вел к запрещению торговли рабами и института рабства, напротив, размах аболиционистского движения и соответствующие правительственные меры способствовали экономическому упадку Вест-Индии. Эта точка зрения наиболее последовательно выражена в работах американского историка С. Дресчера <72>, который отмечал, что первый серьезный успех аболиционистов – запрещение работорговли – имел место в 1807 г., когда экономика британских сахарных островов явно пошла в гору, а их значение для торговли Великобритании возрастало. Следовательно, моральный фактор имел наибольшее значение для роста аболиционизма, а само рабовладельческое движение было скорее причиной, чем следствием трудностей, переживаемых Британской Вест-Индией. Аргументы историков должны быть учтены при изучении политических споров по вопросам колониальной политики в Вест-Индии.
В колониальной политике Великобритании в Вест-Индии в завершающие годы Семилетней войны и после подписания Парижского мира обнаруживаются как прежние традиционные проблемы, так и новые трудности, вытекавшие из территориальных приобретений, сделанных во время этой войны. К «традиционным» относился, прежде всего, вопрос о взаимоотношениях губернаторов и колониальных ассамблей, и в его решении у метрополии по-прежнему не было твердой и последовательной линии. В 1760 гг., как и раньше, политический конфликт оставался особенно острым на Ямайке. Пик разногласий пришелся на 1762–1766 г., когда губернатором Ямайки был Г. Литтлтон (позднее барон Весткот). Первоначально имперские чиновники, в том числе в Комитете по торговле, всецело поддерживали действия губернатора, и было решено, что конфликт рассмотрит парламент Великобритании. Позднее, однако, Тайный совет утвердил новые инструкции губернатору, по существу предлагавшие пойти на уступки. Вскоре Литтлтон был и вовсе смещен. Этот конфликт продемонстрировал слабую и уступчивую позицию имперских властей. Меткалф писал: «Годы между Семилетней и Американской войнами были золотым веком для плантократии. Экономика была на подъеме, хорошие урожаи и высокие цены на сахар создавали атмосферу процветания. Это нашло отражение и в политической жизни. Ассамблея с триумфом победила Литтлтона и не была намерена терять инициативу» <73>.
В последующие годы имперская политика в отношении Ямайки была по-прежнему непоследовательной. Новый губернатор У.Трелоуни получил инструкции проявить твердость, когда в 1769– 1770 гг. вновь обострился вопрос о праве совета и самого губернатора вмешиваться в решение финансовых вопросов, в частности, связанных с обороной острова, что отвергалось ассамблеей <74>. Взаимодействие губернаторов и имперских властей в значительной мере подрывалось тем, что в Лондоне мало прислушивались к мнению губернатора, когда речь шла о новых назначениях в губернаторский совет. Трелоуни считал, что это вредит «успеху и стабильности» его администрации, но имперские чиновники руководствовались в этом вопросе соображениями патронажа. В ответ на жалобу Трелоуни Хиллсборо сообщил ему о «неудовольствии их господина короля» и потребовал пунктуально следовать королевским и министерским инструкциям <75>. Подобная практика «распределения» должностей вызывала критику и в метрополии. Как заявил в марте 1774 г. в палате общин Дж. Бинг, «стало модой назначать на эти важные посты сыновей, которые вовсе не имели опыта государственной службы». По утверждению оратора, такие назначения в конечном итоге вели к падению власти губернаторов <76>. Отмечая противоречия в политике властей в метрополии, Меткалф тем не менее заметил: «И все же имперское правительство временами демонстрировало логику и здравый смысл. Идея урегулирования споров с марунами путем соглашения, а не guerra a’utrance, по-видимому, принадлежала Комитету по торговле. Несмотря на все угрозы Хиллсборо и Дартмура, намерение «навести порядок» с ассамблеями тихо умерло, и так произошло даже после представления небезызвестной петиции во времена губернатора Кейта» <77>.
Меткалф имеет здесь в виду действительно беспрецедентную петицию ассамблеи Ямайки в адрес Георга III, принятую в декабре 1774 г., то есть в самый канун войны за независимость в Северной Америке. Данная петиция была принята не полным составом депутатов, значительная часть которых разъехалась на рождественские каникулы, а главным образом депутатами от Кингстона, представлявшими купцов, наиболее заинтересованных в торговле с североамериканскими колониями. Они открыто заявили о симпатиях к североамериканцам. В то же время даже наиболее радикальные депутаты ассамблеи отчетливо понимали, что условия острова и сама плантационно-рабовладельческая система вынуждают идти на соглашение с метрополией, помощь которой необходима, чтобы держать рабов в повиновении. Не случайно уже через год, в декабре 1775 г., когда вооруженный конфликт в Северной Америке начался, ассамблея Ямайки большинством голосов приняла постановление о том, чтобы выразить благодарность монарху за «те многочисленные преимущества, которыми мы пользуемся при правлении этого лучшего из королей», и «заявила о нашей лояльности и нашем возмущении тем неестественным восстанием, которое целенаправленно поднято в Америке несколькими искусными людьми, и вследствие этого континент находится в анархии и смущении» <78>. Борьба губернаторов и ассамблей продолжала оставаться серьезной проблемой и в других частях Британской Вест-Индии.
Парижский мир породил для имперских администраторов и новые проблемы в Вест-Индии. Возвратив французам три самых важных острова – Гваделупу, Мартинику и Сан-Доминго, дававшие столько же сахара, сколько десять британских островов, английское правительство в то же время сохранило захваченные в годы войны Тобаго, Гренаду, Доминику и Сен-Винсент (менее значительные из группы Надветренных островов). Ллойд рассматривал это решение как своеобразный компромисс между «вест-индским интересом» и общественным мнением страны, достигнутый при посредничестве правительства <79>. Переход Надветренных островов, крупнейшим из которых была Гренада, под власть британской короны, ставил перед имперскими чиновниками вопрос: каким образом должны управляться новые владения? Проблема заключилась в том, что острова были заселены французскими колонистами, поэтому введение на них институтов «старой представительной системы», и прежде всего ассамблей, порождало дополнительные вопросы: имели ли право поселенцы французского происхождения участвовать в их избрании; и если да, то не создаст ли это угрозу британскому господству? В то же время британские поселенцы, число которых быстро увеличивалось после 1763 г., особенно на Гренаде, последовательно настаивали на введении традиционных институтов самоуправления. По существу, на Надветренных островах англичане столкнулись с той же проблемой, которая еще более остро встала позднее в отношении Канады.
Проблема управления Надветренными островами имела и иной аспект, касавшийся степени централизации власти. Островной сепаратизм, который фактически свел на нет существование Конфедерации Подветренных островов, играл не менее важную роль и в истории британских Надветренных островов. Как заметил Гудлинг, план создать здесь Генеральную ассамблею так и не был реализован: «Организовать здесь сношения между островами было даже сложнее, чем на Подветренных островах, где колонии располагались ближе друг к другу, тем более, что колонисты, раздираемые взаимной местной ревностью, сами противились этому» <80>. Действия британских властей по отношению к территориям в Вест-Индии, захваченным в результате Семилетней войны, позволяют говорить скорее не о тенденции, направленной на устранение институтов «старой представительной системы», а об отсутствии четкой политической линии. Комитет по торговле, выступавший за централизацию власти и наделение генерал-губернатора Надветренных островов широкими полномочиями, в то же время признавал и необходимость создания ассамблей, что рассматриваюсь как важная мера для поощрения английской эмиграции.