«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями) — страница 21 из 28

М.А. Алданов - В.А. Маклакову, 3 января 1953

3 января 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Я был не совсем здоров (прошло, - было что-то вроде гриппа) и потому долго не отвечал на Ваше письмо, - пожалуйста, извините меня.

От Екатерины Дмитриевны я получил только коротенькое письмо, но обещает на днях написать подробно. Не знаю, что именно произошло у нее с Мельгуновым. Стороной я слышал, что Сергея Петровича в самом Координационном Центре многие считают общественным бедствием, - да иначе и быть не может при его характере.

Сведенья об Александре Федоровиче расходятся. Едва ли Аджемов прав, сообщая Вам, что А.Ф. «абсолютно вне дела». Но, по-видимому, он в самом деле подумывает об уходе из «Народного Движения» и из всего Мюнхенского предприятия. Я ставлю это в связи с тем, что в Южную Германию (вероятно, именно в Мюнхен) вылетел Добрянский еще с четырьмя украинцами. Я лично этого Добрянского никогда не видел, но у него в Америке репутация (уж не знаю, заслуженная или нет) русофоба, сепаратиста (уж это наверное) и сторонника расчленения России. С год тому назад Ал. Фед. обменялся с ним весьма нелюбезными письмами в редакцию «Н.Й. Таймс». Теперь, недели две или три назад, «Н.Р. Слово» в простой информационной заметке сообщило, что Добрянский, виднейший украинский деятель, вполне сочувствует Координационному Центру и вылетел с товарищами туда для переговоров. Этот новый друг тем самым укрепит мнение, что Координационный Центр представляет собой победу сепаратистов и расчленителей. Быть может, Ал. Фед. этого не стерпел. А может быть он все же останется. Мне трудно поверить, что он окончательно откажется от всего этого.

О Чеховском издательстве и об Архиве по-прежнему никаких сведений не имею. Вреден мне давно писал, что он в марте будет в Париже. Если и я буду в Париже в то время, то непременно сведу Вас с ним. Он, конечно, и так захочет повидать Вас и, наверное, к Вам явится, если пробудет в Париже несколько дней. Но никаких подробностей об его поездке в Европу я не знаю пока.

Как встречали Новый Год? Мы дома.

Шлю самый сердечный привет, лучшие мои пожелания.

Ваш М. Алданов

Читали ли Вы интересную статью P.A. (Абрамовича) в последнем номере «Соц[иалистического] Вестника»? Это вроде ультиматум К. Центру.

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

В.А. Маклаков - М.А. Алданову, 4 января 1953

4 Янв[аря 1953[1310]]

Дорогой Марк Александрович!

Пишу Вам, чтобы сказать одну «забавную» вещь. Слово «забавную» в кавычках. Когда я читал Вашу последнюю книгу, меня страшно заинтриговала «Тони» тем, что очень напомнила мне одну мою хорошую знакомую, погибшую в немецких лагерях. И в то же время - внешне ее жизнь ничего общего с ней не имела, начиная с того, что не была морфиноманкой. И я хотел сделать проверку; я дал этот роман прочитать одной ее близкой подруге, не говоря о том сходстве, кот. я нашел, и не упоминая имени той; сказал только, что не найдет ли она в книге знакомых. Третьего дня она вернула мне книгу и сказала, что «Тони» ей напоминает такую-то «Аню», хотя ничего в их жизни общего нет. Но это я вспомнил, когда прочел отзыв Адамовича, кот. в своей критике слишком «литературный» критик[1311]. Я думаю, что Вам дано подмечать и показывать в людях самое существенное, и в то же время «индивидуальное». Потому наряду с романом Вам так удались «характеристики» - конкретных людей. «Современники». «Портреты»[1312]. - Я перечитывал их во время моего «недомогания», от кот. одно «кусковское» лекарство излечило меня так же, как библейская «силоамская» купель[1313].

Когда Вы писали «Тони» - имели ли Вы в виду живое лицо? Это не [indésirable[1314]]. Ведь ее в живых уже нет.

В Америке, по словам Кусковой - сенсация с уходом Стивенса. О том, что это будет, меня предупредил недели две [назад] один мой знакомый, только что оттуда приехавший и проживший там 2 месяца. Но по его оценке это к лучшему. Вообще он надеется на Eisenhaur[1315]. На мой скептический взгляд - «tout peut arriver, excepté ce qu'on prévoit»[1316], - как говорил Clemenceau.

Как интересно сейчас перечитывать мемуары того времени (тот 20 год) - с их оценками и предсказаниями.

Вас. Маклаков

В Русс. Мысли сегодня интересная перепечатка статьи New York Times - об Украине и Амер[иканском] Комитете[1317].

Автограф.

BAR. 5-11.

B.A. Маклаков - М.А. Алданову, 5 января 1953

5 Янв[аря 1953[1318]]

Дорогой Марк Александрович!

Наши письма разошлись. Вчера писал Вам. Оказывается, Вы тоже были больны. Тоже - так как в Париже болеют все поголовно. Вот уже пятый день моя сестра сидит дома, кашляет и задыхается. У нее грипп, стал бронхит [так!], а это при астме и прошлом туберкулезе вовсе не рекомендуется. Совсем потеряла голос. Но теперь, кажется, лучше.

Я вчера Вам написал - или только собирался - по поводу Американского Комитета. Кускова с ужасом писала мне об уходе Стивенса. Об Добрянском я прочел в субботней Русской Мысли перевод статьи из New Y[ork] T[imes], о его присоединении к Коорд. Центру, мимо Американского] Комитета[1319]. Я не знал точно позиции Стивенса. Но один мой «приятель» - pour ne pas le nommer[1320] - С. Гербильский, только что приехавший из Америки, где пробыл два месяца, очень радовался победе Eisenh[ower], - и предрекал перемену политики в пользу России. Я его спросил, как он расценивает уход Стивенса. Он про это не знал; но дал ему шанс обрадоваться, т. к. [он] считает его одним из «расчленителей». Прибавлю, что Гербильский совсем не «политик», а «businessman», очень способный и удачливый; так что к его личному суждению надо относиться очень сдержанно. Он отражает определенно «правые настроения». Тогда уход Стивенса получает политическую окраску. Кускова писала, что не Коорд. Ком. [слово нрзб] «Советы», требуя прекращения их деятельности, и прибавляет: «Еще не известно, как к этому отнесутся американцы и немцы?» У Кусковой скорее проглядывает сожаление к уходу Стивенса. Она пишет: «А Стивенс, шеф Амер[иканского] Комитета, подал в отставку. Ни один шеф не удерживается в этой каше». Судя по письму Кусковой, ее сведения идут от В.Г. Иоллоса. Не знаю, в какую сторону его пристрастия.

Новый год мы никак не встречали, из-за общих болезней. Хотя я лично после инъекций того средства, кот. мне рекомендовала Ек. Дм. -сразу отделался от всех «ревматизмов» и «ишиасов» и могу, как лягушка, прыгать на корточках. Очевидно, это временно, но хорошо, что было возможно.

Сегодня получил письмо от Карповича. Он меня просил дать ему статью для Нов. Жур. (главу из Воспоминаний) и разрешение об этом сделать анонс. Это была полоса, когда я совершенно запутался с «Воспоминаниями» и был готов совсем от них отказаться; я и ответил, что не могу сказать, дам ли я для Нов. Жур., и главное, что поэтому прошу анонса не делать. На это он мне отвечает с сожалением, но просьбой без анонса в течение года что-нибудь дать. Это возможно, но я совершенно не знаю их, т. е. «издательских» намерений. Когда Терентьева меня заторопила, и зря, я тотчас через Штейхера послал 13-ю главу: она, по его словам, ушла на «Liberté». A потом я послал авионом 14-ю главу. Получил от Терентьевой письмо, что 14-я глава получена; а о первых тринадцати не знаю ничего. С «Liberté» были какие-то «осложнения». Из Нов. Рус. Сл. заключаю, что Александрова выздоровела. Тогда я решил молчать, никому ни о чем не напоминать и предоставить им делать, что хотят. Но правду сказать, я сам очень недоволен тем, что написал, и не буду в претензии, если они все бросят в корзину. Тогда бы я из выброшенного мог бы дать главу и Карповичу. Не хотел бы только возвращать задатки! Плевако говорил, что адвокаты не любят возвращать авансы; «получать чужие деньги, а возвращать свои». Это довольно житейское соображение, особенно в наше время.

О статье «Абрамовича» мне писала Е.Д.: «Конец ее неумный, но вся статья важна, как показатель, с какими темными элементами в этих наших ди-пи приходится иметь дело». До чего «партийная политика» нам самим портит мозги. Вы где-то написали - «партийные игры - организованная нечестность мысли». Это не только метко, но правильно. А ведь это все увеличивается и «крепчает».

Простите, что написал от руки, и нехорошо, что сейчас, с болезнью сестры, не могу отдать переписать.

Но утешаю себя тем, что это неважно, что только будете «догадываться», о чем я пишу. Так выйдет лучше.

Я думаю, что скоро общий маятник куда-то качнется, неожиданно, но решительно.

Вас. Маклаков

А когда же Вы сюда собираетесь?

Автограф.

BAR. 5-11.

М.А. Алданов - В.А. Маклакову, 7 января 1953

7 января 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Мы очень огорчены нездоровьем Марьи Алексеевны. Надеемся, что оно благополучно проходит, правда? Пожалуйста, передайте ей непременно от Татьяны Марковны и от меня самый сердечный привет и пожелание поправиться возможно скорее.

Зато как не порадоваться тому, что Вы хорошо себя чувствуете. Если я правильно разобрал, Вы можете и «становиться на корточки»! Вы и в отношении и физической крепости, как во всех отношениях, человек редкий и даже исключительный. От души поздравляю.

Наши письма действительно разошлись. Сердечно Вас благодарю за те очень добрые слова, которые Вы сказали в письме от 4-го. Очень ими тронут. Я никогда, повторяю, существующих или недавно существовавших людей в своих романах под псевдонимами не изображал. Не могу догадаться, кто была та, похожая на мою Тони, дама, погибшая в концентрационном лагере. Собственно, почему Вы ее не называете, если ее больше в живых нет? Вдобавок, морфинисткой эта дама, Вы говорите, не была. Не думаю, чтобы я ее знал. Но, во всяком случае, я никого не имел в виду, хотя небольшие черточки, смешав и потопив их во множестве других, взял у одной давным-давно умершей дамы-морфинистки, которую я знал (не близко) в Петербурге, будучи еще молодым человеком. Она мне говорила о своем морфинизме. Да и ее никто никак в Тони узнать не может: я взял только ощущения от впрыскивания морфия, она об этом рассказывала.

Получил длинное письмо от Екатерины Дмитриевны. По ее сведениям, редактором создаваемой в Париже ежедневной газеты будет не Денике, а Юрьевский (Вольский), хотя он пока отказывается. Он уже как будто ведет переговоры с Зеелером и Водовым[1321], - не знаю, о чем? Верно не об их участии в газете? Не понимаю, почему они медлят. Если Американский Комитет дал много денег, то газету создать легко.

Об адмирале Стивенсе я ничего не знаю. Слышал только, что человек он очень приятный. Каковы его взгляды вообще и на Россию в частности, мне не известно. Думаю по совести, что у него, военного человека, ничего о России не знающего и никогда прежде, насколько мне известно, русской политикой не занимавшегося, очень определенных взглядов быть не могло. По всей вероятности, Американский Комитет просто получает на этот счет инструкции от Государственного Департамента. Абрамович как будто намекает, что действуют и какие-то закулисные американские силы, и я понял его статью в том смысле, что это разведка (как поняли Вы?). Однако Стивенс, по-моему, мог получать инструкции только от Стэйт Департмент. Таким образом, гораздо важнее уход не его, а Эчисона[1322]. Очень скоро инструкции им будет давать Деллес[1323] и сам Айзенгауэр. Какие? Я не думаю, чтобы Айзенгауэр мог теперь уклониться от свидания со Сталиным, сделавшим «авансы». Как ни странно и ни забавно, главным препятствием к их встрече будет ее место. Американское общественное мнение едва ли позволит, чтобы, после Ялты, свидание опять состоялось в СССР. А поедет ли Сталин в Швейцарию или в Вену или в Тегеран или в Калькутту? Если свидание состоится, то верно какие-либо временные результаты будут. Сталин, вероятно, что-то хочет предложить. Если б Айзенгауэр согласился прилететь в Москву, то для Сталина свидание было бы полезно даже если он ничего предложить не хочет: просто ради престижа. Если же свидание будет в нейтральной стране, то для престижа оно ничего ему не даст, а без всякой пользы ему нет смысла уезжать. Предложит, верно, пустяки, да и то с твердым намерением обмануть. Вероятно, в смысле атомных вооружений и радарной сети Москве хочется оттянуть войну (иначе война была бы давно). От всякой же затяжки войны мир, во всяком случае, выиграет.

Не все разобрал в Вашем сообщении о рукописи Ваших «Воспоминаний». Надо ли понимать так, что контора Штейхера первых 13 глав еще не доставила?! Но уж совсем не понимаю Ваших сомнений, касающихся качества и интереса Вашей книги. Неужели Вы серьезно думаете, что издательство может бросить ее в корзину?! Она будет издана, мы ее прочтем, она останется в литературе, и историки будут на нее ссылаться, - хотя бы даже просто потому, что она ВАША. А о возвращении и авансе и просто говорить не могу Вы шутите.

У Вас, верно, бывает немало людей. Таким образом, Вы о газете можете знать больше, чем Кускова.

Мы увидимся самое позднее через три недели. Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Вам Карпович хоть написал. Мне не пишет ни слова уже с полгода.

Машинопись. Копия.

BAR. 6. F. Letters to V.A. Maklakov from M.A. Aldanov, 1953-1954.

М.А. Алданов - В.А. Маклакову, 16 января 1953

16 января 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Спасибо, что переслали Екатерине Дмитриевне сведенья Лунца и статьи Николаевского. Получил от нее письмо. Она совершенно уверена, что ничего не выйдет ни из Координационного Центра, ни из его газеты. Не объясняет, на чем именно основана ее уверенность. Я склонен думать, что К. Центр не закроется: Американский Комитет этого не допустит, так как этим он был бы в Вашингтоне скомпрометирован и сам. А если отпущены большие деньги, то не может, по-моему, не быть созданной и газета. Но весьма вероятно, что их, так сказать, «амплитуда» очень уменьшится. После статей Абрамовича и Николаевского можно предположить, что они и их единомышленники, не только марксисты, но и левые вообще, не будут работать ни с Добрянским, ни с теми, о ком пишет Абрамович. Если Американский Комитет заставит их включить, то левые уйдут, и, быть может, он этим не будет особенно огорчен. Что ж, тогда будет выходить ежедневная газета, близкая по направлению к «Русской Мысли» во всем, кроме вопроса о целостности России. И такого же направления будет и Координационный Центр. Мельгунов ведь капитулировал. Вероятно, он вчера и сегодня делал и делает еще в Мюнхене попытки как-либо загладить этот вопрос, особенно для него неприятный ввиду того, что он говорил всю жизнь, начиная с 1917 года приблизительно до осени 1952-го. Едва ли национальные меньшинства, даже и без Добрянского, очень пойдут тут ему навстречу. Не исключаю возможности, что он не выдержит и возьмет свою капитуляцию назад, т. е. выйдет оттуда, только потеряв свою прежнюю репутацию принципиального человека. А может быть, и проглотит, т. е. останется и будет дальше в этом вопросе катиться уже прямо к Добрянскому. Но в обоих случаях, с ним или без него, Координационный Центр, думаю, будет существовать в течение известного времени. Дальнейшее будет зависеть от переговоров между Эйзенгауером и Сталиным.

Прилагаю письмо Двинова[1324], только что мною полученное от Лунца.

Екатерина Дмитриевна опасается, что все это дело (парижско-мюнхенское) кончится «скандалом». Не знаю, что она имеет в виду. Уход тех или иных лиц скандалом ведь назвать нельзя.

Мы чрезвычайно рады, что Марья Алексеевна чувствует себя лучше.

Скоро увидимся ― в конце месяца. Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 18 января 1953

18 Янв[аря 1953[1325]]

Дорогой Марк Александрович!

Ваше письмо и вырезку Лунца я послал Е.Д. на другой же день после Вашего письма. Она мне тоже ответила и в том же смысле, как Вам. Она же сообщила, о чем я Вам написал, что Стивенс из Американского Комитета уходит, и считает это большой сенсацией, не поясняя ― хорошей или дурной.

Статья Николаевского меня очень порадовала, хотя возможный разрыв с Американцами, такой, как и у Абрамовича ― если он произойдет, будет не в плоскости сохранения России, как единого государства, а скорее на вопросах неприемлемой внутренней политики, т. е. слишком реакционной без демократического объединения. Я их понимаю, но о такой мотивировке жалею; как меня «возмущали» те, кто против большевиков не хотел защищать «Керенского», и теперь из-за «его» присутствия или присутствия «марксистов» поносят К. Центр. Так меня огорчает, что теперь, когда речь идет о том, быть ли России, можно считать делом важным внутренние партийные несогласия, т. е. отвержение недостаточно демократических элементов. Я это особенно чувствую, т. к. не уверен, что я сам достаточно «демократичен» для них; и мне кажется, что сейчас и те, и другие делают ошибку.

Хорошо понимаю, что невозможно идти теперь к тем, кто Вас ругает, как Чухнов ― Николаевского. Но одно дело к ним не идти, а другое -их отлучать от России, как это склонна делать «демократия». Ведь и Николаевский правильно указал, что «украинцы» гораздо виноватее перед «Великороссами», чем обратно, что довольно объяснимо.

Здесь, кроме «политики», очень неутешительная злоба дня ― болезнь. Газеты пишут и правы, что это заболевание не опасно, но оно надолго вырывает человека из жизни и долго тянется. В Новый Год -мои именины, и по традиции мы никого не зовем, но «приглашаем». Бывало человек до 60, в этом году ― около 15 оказались больны и телефоном или письмом об этом уведомили. Да и мы сами раздумывали, не отменить ли прием и «закрыть двери»; но так как не только мне, но и сестре лучше, сегодня в первый раз она вышла ― ибо не решалась; и было около 45 человек.

Пока я хворал, и не было охоты заниматься ― хоть очень много дел, отчасти неприятных, ― и я не знаю, не уйду ли я сам из Офиса, ― решится на будущей неделе, ― то я доставлял себе удовольствие перечитывать знакомые вещи, журналы и переживать второй раз то, что переживал уже. Я перечитал и Ваш «Чортов Мост»[1326]. Как Вы ясно показали, что такое «Революция и гражданская война»; и как же Вы после этого удивлялись, что я не люблю Революцию, несмотря на все, что в них может увлекать. И ведь Ваш Ламор[1327] умный человек. Он тогда уже видел и понимал то, что нашли и установили позднее серьезные исследователи этой эпохи, вроде Taine[1328] или Madelin[1329]. Все зло у нас, что каждый в душе Самодержец. Помню, как Бальфур[1330] сказал в 1908 на завтраке, кот. нам давали в Парламенте: «чем государственный строй совершеннее, тем труднее им управлять». Это мы сейчас видим и будем видеть во Франции. Она не справляется с тем, с чем могут справиться тоталитарные государства. И это т. н. «достоинства» демократии.

А ведь это серьезно, что я может быть уйду из Офиса и стану свободным. Это зависит уже не от меня. Тогда я буду свободен и мог бы писать больше. Но еще проще пожить в свое удовольствие. Но я до сих пор не знаю, дошла ли моя рукопись до назначения. Она пошла на Liberté, с кот. были затруднения; а к тому же не знаю, вернулась ли Александрова? Но я больше писать им и спрашивать их не стану. А сами они молчат.

Как это верно, что как ни старается Революция прежнее изничтожить, этого им никогда не удастся. Меняются только «личности» и «названия», а существо есть неизменно, под другими этикетками.

Но я заболтался, а потому Вы моего письма не разберете. Не беда!

А когда же Вы все-таки собираетесь сюда?

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-11.

M.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 23 января 1953

23.I.53

Дорогой Василий Алексеевич.

Пишу кратко, так как очень скоро увидимся, и новостей нет. Получил сообщение из Нью-Йорка, будто Александр Федорович поставил ультиматум Народному Движению, ― предлагает им не идти ни на какие дальнейшие уступки «правым и сторонникам Добрянского». Еще пишет Лунц, что «большей ерунды, чем теперь в Мюнхене, говорят, не было» и что туда выехал для работы на радиостанции Кадомцев, а одним из руководителей этой радиостанции, не из главных, будет будто бы Лоллий Львов[1331]. Так ли это?

Если я правильно разобрал, Вы находите, что главное препятствие для вступления в Координационный Центр ― это вопрос о расчленении России. Я сказал бы, что важным препятствием служит и «амплитуда» в обе стороны, и прошлое участников. Стали бы Вы работать, например, с Жеребковым, если б он перестал скрываться, как и Лоллий Львов, и стоял на позиции неделимости России? Я не стал бы, например, работать и с троцкистами, если бы Американский Комитет «убедил» их войти. Конечно, и Жеребков, и троцкисты ― это пока не «реальность», но все теоретически возможно. В общем же мне о нынешнем состоянии мюнхенских дел ничего не известно. Если Вы что-либо узнали, пожалуйста, сообщите.

В вопросе о любви к революциям у нас с Вами никогда разногласий не было. Я и не только когда писал «Чертов Мост» и еще раньше «Девятое Термидора»[1332], но и до того их терпеть не мог, а уж красоты в них не находил ни малейшей. Насмотрелся 33 года тому назад в Петербурге. Все же бывают положения, когда ничего кроме революции не остается.

Александрова к работе в Чеховском издательстве вернулась. Издательство скоро выпускает воспоминания Чернова и Зензинова, а потом даже Вишняка. А Вы сомневаетесь в том, интересны ли Ваши!

До свидания через 7-8 дней. Шлю самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

М.А. Алданов ― B.A. Маклакову[1333], 24 января 1953

Aldanov, 16, av. G. Clemenceau

Monsieur V. Maklakoff

5 rue Péguy Paris 6

[24 января 1953[1334]]

Дорогой Василий Алексеевич.

Вчера Вам написал и не поздравил Вас с именинами, о которых узнал из Вашего письма! Пожалуйста, извините меня и примите наши сердечные поздравления. Искренний привет Марье Алексеевне.

Ваш М. Алданов

Автограф

HIA. 2-20.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 2 марта 1953

2 марта 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Согласно желанию Екатерины Дмитриевны, посылаю Вам только что мною полученные «Обзор», а также ее письмо.

Когда будете писать ей, пожалуйста, верните «Обзор» прямо ей. А ее письмо отдадите мне, когда увидимся.

Шлю самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 3 марта 1953

3 Марта [1953[1335]]

Дорогой Марк Александрович!

Спасибо за присланные письма. «Кр[аткий] Обзор» я Кусковой отослал и без комментариев, т. к. хотел бы написать очень много, но мой почерк не для ее здоровья. Но когда с Вами встретимся, очень [буду] рад поговорить об этом. Не понимаю, куда они гнут, чего добиваются и кто там кого «предает».

Но дело оборачивается еще хуже, чем можно было ожидать поначалу. Я не думаю, чтоб там, в Центре, сидели «советчики», как пишет Е.Д., но если б они сидели, то не мог бы им посоветовать более выгодной тактики: разложить всех врагов Кремля, их же руками их компрометировать. Ведь вначале речь шла все-таки о спасении России, ценой некоторых уступок, отчасти необходимых, отчасти безвредных, хотя бы и доходящих до федерации; а ведь теперь кажется этот Коор. Центр ― считает, что спасти Россию от Кремля можно, только уничтожив Россию, и ставит ставку на ее врагов. Я мог бы такой политики ждать и от Германии, и от Англии, и от Америки; ведь в иные минуты истории это бывало. Но под этим флагом объединить русскую демократию ― что-то невообразимое. А ведь дело клонится именно к этому, судя по Обзору.

Но и Вам мой почерк ― с моей стороны невежливо. Надеюсь, что мы с Вами еще как следует встретимся.

Удручает меня здоровье и настроение Ек. Д. Тем более что я теперь и ее, и других хорошо понимаю.

В. Маклаков

Из Обзора я понял теперь загадочные слова А.Ф., в его последнем письме ко мне, о том, что «совсем недавно тройка ― Антонов[1336], Курганов, Мельгунов, впервые после года сплошных "ретирад" добились некоего нравственного торжества, не отступив перед ультиматумом Ам[ериканского] К[омитета] и добившись его отмены...» И эта победа была в том, что самостийники согласились на то, чтоб считать украинцев-несепаратистов ― [слово нрзб] с 30 Апр[еля] !

Автограф.

BAR. 5-10.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 9 марта 1953

9 Марта [1953[1337]]

Дорогой Марк Александрович!

Получил сегодня письмо от Аджемова; значит, самые свежие новости из Центра. Он оптимистичен, и это не так важно; интересно, как он судит об Американских настроениях. Вот его слова: «Есть два течения; одно ― Трумена, Эчкинсона[1338] [так!], кот. говорят, что надо Россию оставить в покое; все там само разложится. Другое, Eisenhauer'a и республиканского конгресса, что надо "ударить". Это течение взяло верх. Если б не было в Потсдаме и Ялте подписано соглашение, демократы сейчас пошли бы к республиканцам. Но это значило бы осудить Рузвельта и Трумена. Потому их резолюция о необходимости "ударить" затягивается. Нашли другую формулу, что понимание соглашения в Ялте и Потсдаме истолковано Советами неверно. Но все это с течением времени уладится. Вести активную внешнюю политику без согласия одних народов невозможно. Потому в ближайшем будущем никаких перемен ожидать нельзя».

Так думает Аджемов. Почин мог бы идти от сателлитов, от сепаратистов, кот. могли бы втянуть Америку или Советы. Но сразу это не сделать.

Но как понять поведение Французов? Кого и зачем они обманывают своим лицемерием? Спусканием флагов, забвением того, что Сталинское соглашение с Гитлером ― было причиной войны. Все это можно было простить в день смерти. Но выставлять его спасителем Франции, одновременно понося Америку ― это неприлично. Молчать всегда можно и очень легко.

Вас. Маклаков

У столетней дочери Герцена ― кровоизлияние в мозг, и она еще жива.

Автограф.

BAR. 5-26.

М.А. Алданов ― B.A. Маклакову, 12 марта 1953

12 марта 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Спасибо за письмо, но многого не разобрал. Как жаль, как жаль, что Вы не можете вернуться к пишущей машине! Если я правильно понял, Аджемов думает, что взяла верх в Америке «военная партия», -но вместе с тем пишет, что «удара» ждать не приходится? Если так, то эта военная партия не страшна. Я уверен, что 99,99 процентов населения С. Штатов войны не хочет, и то же самое относится к населению всех стран, включая СССР. Но советское правительство все-таки может объявить войну вопреки воле народа (хотя сейчас это сделать труднее, чем было при жизни Сталина). Американское же правительство без Конгресса объявить войну не может. Оно могло бы лишь создать инцидент, который побудил бы общественное мнение принять войну, а Конгресс ― ее объявить. Однако едва ли Айзенгауер на это решится, я верю, что он искренно хочет мира. Да вот вчера такой инцидент произошел, ― этот аэроплан, сбитый «чешскими» аэропланами[1339]. Вижу по «Хералд Трибюн», что американцы им чрезвычайно раздражены (особенно тем, что их летчики не ответили огнем). Однако не видно, чтобы они думали об использовании этого инцидента для войны.

А что же означает оптимизм Аджемова относительно К. Центра? Если он хотел сказать, что Центр будет, то думаю, что он прав. Что лее в конце концов вышло с отставкой Мельгунова? По-моему, он ее возьмет назад. Теперь ему уже трудно психологически ― отказаться от тридцати пяти тысяч курьеров, от полетов в Мюнхен и в Нью-Йорк. Вполне вероятно, что он и Александр Федорович хотели бы перестроить Центр и остаться без Николаевского, Абрамовича и др. Но едва ли у них тогда найдутся «националы». Между тем адмирал Стивенс, вероятно, тоже был бы рад отделаться от «марксистов» и левых вообще, однако «националы» и ему нужны. Имеете ли Вы обо всем этом новые сведенья, в частности, об отставке Мельгунова и о газете? Пожалуйста, сообщите. Я думаю, ни одна организация в истории и не создавалась так медленно, ― это начинает походить на анекдот.

Совершенно согласен с Вами относительно действий французов (и не только их) по чествованию памяти Сталина. По совести, только американцы тут ведут себя достойно, ― с той поправкой, что если б это произошло пять-шесть лет тому назад, то они писали бы о нем еще трогательнее, чем «Ле Монд» теперь[1340] и тоже называли бы его гением, великим человеком, титаном, как теперь его называет де Жувенель[1341].

Как же дочь Герцена? Так мне и не суждено было ее увидеть.

Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

С.П. Мельгунов ― В.А. Маклакову, 13 марта 1953

13 Марта 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Приезжал на 4 дня. Сегодня уезжаю в Мюнхен, т. к. там адм. Стивенс, с которым придется серьезно говорить по поводу Коор. Ц. Об этом я хотел и с Вами побеседовать ― сделаю это после своего возвращения в конце Марта, когда окончательно выяснится вся обстановка.

С. Мельгунов Машинопись. Подлинник.

[Далее на записке СП. Мельгунова приписка рукою В.А. Маклакова]

Дорогой Марк Александрович!

Тороплюсь послать Вам выдержку из письма ко мне Мельгунова, полученного сегодня ― 14 Марта. От себя напишу на машинке, но потому позже. А то с моим почерком выходят недоразумения. Я Вам не писал, что Аджемов «оптимистичен» насчет Коорд. Центра. О нем, К.Ц., он вообще ничего не писал. «Оптимистичен» он относительно того, что нас ожидает, и от России, и от Америки.

Относительно газеты Тер мне вчера говорил, будто она будет. Откуда он это взял, я не знаю.

Дочери Герцена лучше. Вот это чудо. Ну пока до свидания.

Автограф.

BAR. 6. F. Maklakov V.A. to M.A. Aldanov, Paris and n. p., Sept. 1948 -

March 1953.

B.A. Маклаков ― M.A. Алданову, 16-17 марта 1953

Париж, 16 Марта [1953[1342]]

Дорогой Марк Александрович,

Не сетуйте, что и последнее письмо я написал от руки; мне хотелось поскорее ответить на вопрос о Мельгунове, сообщить самые свежие о нем вести. Беда в том, что и он недостаточно определенен. Курьезно, что написал он мне только в самый день отъезда; как, впрочем, и Николаевский ко мне не заехал и не позвонил, хотя собирался. Я согласен с Вами, что К.Ц. еще не кончился, иначе незачем было бы Мельгунову ехать в Мюнхен; согласен и с тем, что Центр будет, хотя об этом Аджемов ни слова не писал. Это, очевидно, мой почерк ввел Вас в заблуждение. Но Центр все же будет потому, что он желателен Американцам, а русские «охотники найдутся», как выразился доктор старого Безухова в «Войне и Мире». Вчера было маленькое собрание, где говорили, будто на положение Центра претендуют те, куда вошли и А.Л. Толстая, и Тыркова. Не знаю, будут ли у них национальности. Американцы же будут стоять перед выбором: или одни сепаратисты без русских, что недопустимо для одной их традиции, или одни русские без «националистов», что недопустимо для другой. Фатально будет необходимо остановиться на компромиссе, как необходимо для внешней политики ― соглашение обеих главных партий. Аджемов писал мне только об этом. Над этим соглашением будут и все хлопотать; А.Ф.К. тоже от него, вероятно, не отречется, ― и это моральное и идейное основание для того, чтобы не отказываться от «тридцати тысяч курьеров», по Вашему выражению. А пока Центр торгуется ― события будут развиваться.

И сейчас интерес, конечно, в этих событиях. И тут я опять с Вами согласен; войны никто не хочет и никто ответственности за нее на себя не возьмет. Но она может стать неизбежной, хотя бы на той дороге, на кот. произошли уже три авионных инцидента. Нельзя ограничиваться только протестами, кот. обе стороны подают одновременно, и заготовленными, может быть, ранее самих инцидентов. Ни Маленкову, ни республиканцам в Америке нельзя дать повода своим противникам утверждать, будто они «стерпят все». И вопрос будет решаться в зависимости от того, чего будут больше бояться: столкновения или обвинения в забвении своего достоинства? Конечно, на той стороне после смерти Сталина не все еще ясно. Мы не знаем, какой будет роль Жукова, кто его пригласил[1343], как сложатся отношения Маленкова[1344] и Берии[1345] и т. д. Все это пока ― загадка. Но и у сателлитов, кот., вероятно, принадлежит главная роль в ближайшем будущем, положение еще менее ясно. А на нашей стороне есть неудача в создании Европы, намерения Тито[1346] и Германии ― не говоря уже о Китае. Словом, все остается загадкой.

Вчера на нашем маленьком собрании было много оптимистов; к ним принадлежат и Вольский, и Кантор, и Татаринов, не говорю о Тере. Конечно, отрадно, что мы выходим из периода «неподвижности»; но какой сейчас план борьбы? Какие делать шаги, кроме попыток образовать Центр, соглашения его с националистами и пр. Тер по-прежнему уверен, что газета будет: никто кроме него это не подтверждает. Но какую линию вести этой газете и что внушать по ту сторону занавеса? И в этом у нас остается прежняя неподвижность. Я никого не виню; ведь когда начинают действовать, только чтобы что-либо делать, это не деятельность, а «суета», и из этого я прихожу к заключению, что начало борьбы пойдет не от нас, и нам нечего это скрывать. Мы напоминаем собой окопную войну 14-17 гг.: люди сидят в траншеях, ждут событий и боятся высунуть голову. И это для них была разумная тактика; но все таковы.

Не хочу злословить и инсинуировать; но Ведь кроме кутежей и авионов у них целый штат работников, недурно устроившихся. Опять вспоминаю Толстого в «Анне Карениной»: как убедить этих людей, что их деятельность бесполезна?

Кстати, Мельгунов написал мне в том же письме, что слышал, что я буду говорить речь на Петербургском юбилее, ― и просит дать ее в Возрождение. Я там говорить совершенно не собираюсь; вообще скоро дам себе отставку от всех выступлений. Но я слышал, что Вы обещали им написать речь. Вот это было бы хорошо, и тема по Вас.

Все мы чувствуем под собой больше почвы, когда вспоминаем о прошлом, особенно отдаленном, чем когда решаем, что теперь делать, т. е. решаем уравнение с очень многими неизвестными. . И привожу недавнее впечатление.

Ко мне пришел генерал О. по делу В.П. Трубецкого[1347], кот. будто бы преследуют за недолгое участие в «Обществе Сближения с Советской Россией». Оказалось, что преследуют его не в Америке, где он сейчас живет, а здесь, во Франции ― его прежние друзья и единомышленники. О. хотел его против них защищать и пришел узнать у меня подробности об этом «Обществе» и вообще о посещении Богомолова. И, когда я ему сказал, что после нападения Гитлера на Россию началось фактически сближение и объединение тех, кто желал победы не Гитлеру, а России над нами, что это было в основе нашего дальнейшего поведения, он с грустью сказал: а ведь эта победа была бы единственным способом избавить Россию от большевизма. Сейчас трудно сказать, что было бы, если бы Гитлер победил Россию, а затем и Европу. Но, помня тогдашние настроения, могу засвидетельствовать, что у нас ни малейших колебаний не было, и что если надежда на перерождение большевиков оказалась иллюзией, то победы Гитлера, кроме Жеребковых, никто не хотел, и мы о поражении его и об укреплении советской власти не жалеем, если она и не принесла того, на что можно было надеяться.

Но как на все это смотрели там, в России? Личных впечатлений у нас не было; о тогдашних и тамошних настроениях приходится судить по рассказам, по мемуарной литературе. Многие мемуары потрясают; они примирили меня с «Возрождением»; но мемуарная литература поневоле не может дать объективности; ее могут ей придать те, кто умеет, как Вы, воссоздать и сочинить людей более характерных и типичных, чем живые люди. От них наши потомки узнают, что в России происходило тогда, в эпоху войны, победы и потом поражения Гитлера и прихода Советов в Европу.

Теперь два слова о себе. Я свои воспоминания отослал. Они доведены до 2-ой Думы, а если к ним прибавить ее, то воспоминания дошли до переворота 3 Июня 1907 г. Третья и четвертая Думы, Революция и мое заграничное пребывание с 1917 по 1951 г. ― не затронуты ими. У меня нет ни малейшей надежды довести все до конца, но мне не хотелось кончить, так сказать, на полслове, не формулируя некоторых выводов. Но эти выводы не связаны с тем временем, о котором я в воспоминаниях говорил. Поэтому я долго колебался, включить ли их в эту книгу. Кончил тем, что сделал из них последнюю (15) главу, но она вышла не столько «мемуары», сколько отвлеченная философия. И посылая ее, я написал Терентьевой, с просьбой сообщить кому нужно и от кого это зависит, что не буду иметь ничего против того, чтобы эта глава не была напечатана, если «Издательство» это предпочтет. Может быть, все это противно обычаям и даже приличиям литературным, но я не смог бы ее послать без оговорок, но и не хотел уничтожить одним своим усмотрением. Ведь лично для меня эта глава всего интереснее, но только для меня, а едва ли для публики; и потому вопрос о том, сообщать ли ее публике, я предпочел предоставить издательству.

Ваш Маклаков

17 Марта

Сейчас узнавал по телефону о здоровье Толстой и Монод. Толстая, по словам С. Толстого, совсем хорошо. Монод ― без перемен, т. е. тоже хорошо, как может быть в ее годы после кровоизлияния.

Машинопись. Подлинник.

BAR. 5-26.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 20 марта 1953

20 марта 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Сердечно благодарю за столь интересное письмо и за то, что написали его на машинке, ― понимаю, что это и Вам неудобно, и Марье Алексеевне трудно, ― пожалуйста, и ее очень поблагодарите.

По-моему, лучше было бы Вам не писать Чеховскому издательству, что Вы предоставляете им решить, печатать ли 15-ую главу. Ни малейшего нарушения обычаев и литературных приличий (возможность которого Вы допускаете) тут, конечно, нет. Но это только дело автора, а не издателя. Я не видел ни 15-ой главы, ни книги вообще, но не сомневаюсь, что последняя глава с «отвлеченной философией» принадлежит к интереснейшим, ― если не для рядового читателя, то для читателей квалифицированных. Почему же вторых приносить в жертву первому! Надеюсь, что издательство не воспользуется предоставленным ему Вами правом, но если почему-либо воспользуется, то это будет весьма огорчительно.

Какое же может быть сомнение в том, что мы были в 1941-45 году правы, желая победы России, хотя бы большевистской? Я всей душой желал, ― хотя не очень надеялся на изменение политики Москвы в случае победы. В случае же поражения, кроме раздела России, была бы Гитлеровщина, т. е. нечто еще много худшее, идиотское и не менее жестокое, чем большевистский строй. Победы Гитлеру могли желать, как Вы пишете, лишь Жеребковы. Что чувствовали люди в России, я не знаю (искренно Вас благодарю за сказанные тут добрые слова). О какой именно мемуарной литературе Вы говорите?

С Вашей оценкой положения в Америке я согласен. Вполне согласен и с Вашей остроумной ссылкой на Толстого, ― с обеими ссылками. Поэтому думаю, что Координационный Центр будет,- именно «охотники найдутся». А вот Екатерина Дмитриевна в последнем письме ко мне уверяет, что его не будет. Увидим.

Кстати, я убеждал Екатерину Дмитриевну устроить консилиум врачей. Она не хочет устроить. Конфиденциально считаю долгом сообщить Вам, что приводит она против консилиума преимущественно денежные доводы: он с исследованьями обойдется в 200 швейцарских франков (около 20 000 французских). Это мне было очень тяжело читать; Вам будет тоже тяжело. Собрать столь небольшие деньги можно, но она не разрешит. Как Вы думаете, можно ли было бы дать ей из Вашего (б[ывших] послов, кажется?) «секретного фонда»?[1348] По-моему, это было бы для нее приемлемее, чем принять деньги от друзей или от чужих людей, и не было бы «огласки». Разумеется, я это пишу исключительно по своей инициативе. Но если Вы мне на это ответите тотчас, буду Вам искренно признателен. Кажется, «секретный фонд» иногда ей что-то посылал?

Александр Андреевич действительно просил меня прислать ему «речь» для прочтения на юбилее Петербурга. Он хотел, чтобы это было на полчаса чтения. По-моему, этого много, ― вполне достаточно было бы двадцати минут, тем более что ничего интересного в моей «речи» не будет. В связи с этим не дадите ли Вы мне справку? Вы тут неизмеримо опытнее меня. Если актер или председатель собрания читает чужую речь, то сколько надо написать страниц на машинке (точно таких же страниц, как эта), чтобы чтение заняло минут 20-25? По-моему, страниц 8-10. Однако Сабанеев мне сказал, что двадцать! Не знаете ли Вы? Почему-то A.A. требует, чтобы я прислал к 24 марта, хотя вечер будет много позднее. О Вас он мне говорил, что Вы будете почетным председателем.

Травля К. Центра в правой печати все усиливается. Не останавливаются перед совершенными грубостями личного характера. Вероятно, «борьба за существование». Правильно, увы, писала мне Екатерина Дмитриевна, что старая эмиграция (не вся) заканчивает свой век «позорно» (помнится, она употребила именно это выражение. Но это, разумеется, не для огласки).

Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 21 марта 1953

21 Марта [1953[1349]]

Дорогой Марк Александрович!

Вы просите тотчас ответить насчет Е.Д. Делаю это, но уже поневоле от руки. Сегодня же предприму нужные шаги. Но все эти средства так «засекречены», что возможность ими пользоваться зависит от нескольких лиц, кот. не встретятся раньше Мая. Постараюсь заменить встречу «корреспонденцией», т. к. по существу не жду возражения ни от кого.

Что касается до «продолжительности» чтения доклада, то советую сделать опыт. Прочесть по писаному одну страницу и отметить потребное для этого время. Здесь большой ошибки не будет. Но совершенно разное ― «читать по писаному» и говорить даже по очень подробному конспекту. Продолжительность этого очень субъективна и неустойчива.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-26.

М.А. Алданов ― B.A. Маклакову, 26 марта 1953

26 марта 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Только что получил письмо от Екатерины Дмитриевны. Я ей на днях написал, что если ее останавливает только расход по консилиуму и исследованиям, то этому делу легко помочь. Сегодня она ответила, что ей деньги не нужны, ― у них еще не целиком израсходован гонорар Чеховского издательства за книгу Сергея Николаевича и что она не хочет консилиума потому, что в его пользу не верит, а главное опять почувствовала себя лучше. Я ни слова ей не писал о «секретном фонде», да и думал, что 20 000 мы легко можем собрать и без него, если она только согласится принять от друзей. Но теперь после ее нынешнего письма, очевидно, помощь ей не нужна, так что я напрасно Вас побеспокоил с фондом. Дело, значит, отпадает.

Свою «речь» я послал Александру Андреевичу. По моему очень приблизительному расчету она должна занять 25-30 минут (9 страниц ― я одну страницу прочел, и это заняло три минуты). Но A.A. пишет, что она займет не более 20 минут, и отказывается от сокращений, которые я предложил. Боюсь, что он ошибается и что чтение утомит публику. Лишь бы чтец был хороший.

Сегодня пойду искать «Русскую мысль» от вчерашнего числа, она здесь продается только в одном русском ресторане, довольно далеко от нас. A.A. сообщил мне, что там должен быть отчет об огромном парижском митинге, где поносили Координационный Центр и Мельгунова (справа): за участие в расчленении России, т. е. за полное согласие на него[1350]. Если так, то люди говорили правду. Знаете ли Вы уже, чем кончился разговор Мельгунова с адмиралом Стивенсом? Ек. Дмитриевна еще не знает. Я склонен думать, что Стивенс какую-нибудь незначительную формальную уступку сделает, а они после этого станут кричать, что одержали полную победу и что они совершенно независимы. В действительности же они давно капитулировали и находятся в полной зависимости от Американского Комитета и тех, кто за ним.

Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 26 марта 1953

26 М[арта 1953[1351]]

Дорогой Марк Александрович!

Пишу только чтоб Вам сказать, что получил письмо из Женевы и деньги будут немедленно Е.Д. доставлены. Но, по-видимому, это нужно не для консилиума, а для лечения и питания. У Е.Д. ― сердце, а у С.Н. хуже ― белокровие.

Вас. Маклаков

Завтра оперируют Аджемова в Америке.

Это письмо я написал вчера, чтоб отправить утром, когда пришло Ваше. Едва ли есть смысл останавливать выдачу теперь; это не в первый раз; если она откажется ― ее дело. Но эта инициатива ее не удивит; о Вашей роли ничего не сказано.

О заседании 22 М[арта] самые разнообразные [слово нрзб]. Общий вывод такой: звали на создание Нац[ионального] Ком[итета], т. е. объединение всех во имя целости России, а превратили это в съезд Монархистов. Но подъем был большой. И недовольные всегда ругались. Потому Рус. М. старалась быть объективной и никого не задевать на том, но скорей, не стесняясь, ругала Мельгунова.

Все это с чужих слов. Предрекали, что Рус. Мысль ― [слово нрзб], но не решились. Ругать будут слева.

Мельгунова я не видел. Подожду его инициативы.

Автограф.

BAR. 5-27.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 30 марта 1953

30 марта 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Ну что ж, Вы, вероятно, правы, что не отменили выдачу денег Екатерине Дмитриевне. Надеюсь, она не рассердится на меня. Но если б рассердилась, могу ли я ей ответить, что не имел в виду Фонда и о нем Вам не писал, а Вы сами сочли себя обязанным сказать Фонду?

Мельгунов письмом от 25 марта известил Екатерину Дмитриевну, что и он, и его Союз вышли из Координационного Центра (причин не указывает), что он 30-го (т. е. сегодня) возвращается из Мюнхена в Париж, что ближайший номер его «Российского Демократа» будет посвящен К. Центру (верно, этот номер уже набран?), но следующий за ближайшим ― причинам их разрыва с Центром! Е.Д. задается вопросом, будет ли тогда К.Ц. вообще существовать, будет ли газета и т. д. Не знаю, продолжаю думать, что все-таки будет, но теперь, верно, не войдет и Керенский, ― у него тут, по-видимому, было что-то вроде блока с Мельгуновым и его группой. Как бы то ни было, уход Мельгунова, по-моему, делает ему честь, ― если этот уход окончателен, как думает Е.Д. Значит, теперь он не будет Вас приглашать.

Увы, не разобрал того, что Вы написали о вечере монархистов. Отчет в «Р. Мысли» прочел. Они написали уклончиво, верно, не хотели никого задевать, хотя бы изложением нападок.

Надеюсь, что операция Аджемова сошла благополучно?

Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 30 марта 1953

30 Марта [1953[1352]]

Дорогой Марк Александрович!

По Вашему письму я тотчас дал контр-ответ в Женеву, но он опоздал. Получил сегодня от Е.Д. письмо от 28 Марта, где она благодарит и отказывается по тем же мотивам, что сообщила и Вам. С этим уже ничего не поделаешь. Она пишет, кроме того, что получила письмо от СП. Мельгунова. Он и его Союз еще раз вышли из К. Центра. «Атмосфера оказалась непереносимой». 30-го он будет в Париже.

А читали ли Вы Рус. Мысль от 27 Марта о собрании 22? Там [фраза нрзб]. Лазаревский, Водов и даже Зеелер обрушились на устроителей за то, что они чисто партийное собрание выдают за объединение нац[иональной] России[1353]. Судя по их статьям, не одного Лазаревского, похоже, что там совсем потеряли голову, так что и Русскую Мысль чуть не стошнило.

В связи с этим отмечаю «надежды» Е.Д. на изменение курса в СССР, кот. она видит в так называемой амнистии. Кускова думает, что это начало чего-то большого. И не задавалась вопросом, искренно ли это или только «тактика» для данного момента, но она допускает, что этой тактикой они могут «соблазнить» Америку, кот. тогда в благодарность Советам разгонит все антибольшевистские организации, в том числе и К.Ц. Она пишет: «в этом отношении Американцы грубы и людей не жалеют. А что при новом курсе Маленков поставит условие -разогнать ― не подлежит сомнению. Надо теперь ждать выступления Вышинского».

Вчера была панихида по В.М. Волконскому[1354], только что умершему; я пошел на нее; было много других, в том числе по П.Н. Милюкову[1355]; я не хотел делать антимилюковской демонстрации, но все-таки ушел до нее; панихида так затянулась, что я вернулся домой в 2½ часа. Но меня поразило, что, кроме сына Милюкова, я не видел там никого из его «почитателей». Зеелер обещал написать статью ― а, на панихиду не пришел. Кажется, были одни Петрункевичи[1356], кот. могли придти на него, а не на Волконского или Сахарова. Не остроумно служить панихиду через 10 лет после смерти и обнаружить, что на это время памяти у людей не хватило.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-26.

В.А. Маклаков ― M.А. Алданову, 1 апреля 1953

1 Апр[еля 953[1357]]

Дорогой Марк Александрович!

Вчера написал Вам, что операция прошла хорошо. Это было утром. Днем я был у Гуцволлера, нашего общего с Аджемовым банкира, кот. каждый день получал известия от него; сказал, что сегодня пока из Америки не звонил. Когда я вернулся домой, узнал, что Надель звонил и сказал сестре, что наступило внезапное ухудшение и что там беспокойно. А через час Гуцволлер по телефону сказал, что получил известие о смерти. Больше не знаю, но этого довольно. Это ― последний человек, с кот. я был на «ты».

Вчера мне звонил Мельгунов и сказал, что придет сегодня в б час. вечера. Посмотрите Рус. Мыс. от 1 Апреля (т. е. вчерашнюю). Там письмо Стивенса об Амер[иканском] Комитете[1358]. Может быть это результат разговоров о С.П. ― и он вернется? А может быть, наоборот? Интересна там и корреспонденция за подписью Тырковой о бывшем в Америке Собрании, где выступал Николаевский.

У меня есть еще один вопрос к Вам, связанный с Тэффи; но пишу из Офиса, где очень мешают. Вы это видите по почерку.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-27.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 2 апреля 1953

2 А[преля 1953[1359]]

Дорогой Марк Александрович!

Вчера был Мельгунов. Он вернулся в К.Ц. или и не уходил. Вы видели Рус. Мысль? Считает, что Американский Комитет вполне им подчинился. Зовет меня к ним войти; А.Ф. Кер. будто бы с ними. Он уезжает в Мюнхен, а потом в Америку; вернется в конце Апреля. Сообщаю Вам все это к сведению. У меня от разговора с ним ощущение какого-то кошмара. Не видел ли я это во сне? И надолго ли это? Не переменится ли все это до Мая? И мне вообще было не до него и не до К.Ц. Я никакие ответы ему не дал, да он и не спрашивал. Мне кажется, я сам заболеваю и брежу.

Вас. Маклаков

Не могу еще придти в себя от смерти Аджемова. Мое письмо к нему, очевидно, попадет в руки семьи, но она его не разберет.

Автограф.

BAR. 5-27.

М.А. Алданов ― B.A. Маклакову, 3 апреля 1953

3 апреля 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Вчера и сегодня получил Ваши письма. В первом я в отношении М.С. Аджемова как будто разобрал слово «смерть», но не был уверен ни в этом слове, ни в контексте. В сегодняшнем же письме разобрал, что М.С. скончался. Примите самое искреннее сочувствие: я знаю, что он был Вам очень близкий человек. Я его мало знал. Жаль его, он себя не берег: зачем ему было заниматься и утомлять себя делами, при его огромном богатстве?

Не все разобрал и в том, что Вы написали о встрече с Мельгуновым. Почему у Вас осталось кошмарное впечатление? Я уже знал, что он «вернулся» в К. Центр: Екатерина Дмитриевна вчера сообщила мне, что получила от него новое письмо, где было сказано: его уход вызвал в Американском Комитете адмирала Стивенса ПАНИКУ, посыпались телеграммы с обеих сторон, и он уезжает для переговоров в Нью-Йорк. Слово «паника» особенно развеселило Екатерину Дмитриевну, ― да и меня тоже. Кускова также сообщает, что на том митинге монархистов, под председательством ген. Тихменева, какие-то Ди-Пи требовали казни Сергея Петровича и разгона «Мюнхенской банды». А из Нью-Йорка Вырубову, по ее словам, сообщили, что там был большой митинг власовцев, где обещали казнить Николаевского (который, кстати, первый в левой печати выступил несколько лет тому назад на их защиту)!!! Этого уже я совсем не понял: или теперь власовцы негодуют по случаю согласия на расчленение России и подчинения иностранной державе?! Как же у них было с Гитлером? Ведь он, кроме расчленения России, хотел и «сателлизации» ее остатков.

Если все-таки напишете подробнее о Вашем разговоре с Мельгуновым (на машинке), буду очень Вам признателен. Я теперь не разбираю никогда и половины. Или хоть поясните подчеркнутые места в прилагаемом Вашем письме, где я разобрал больше обычного. Чего же от Вас хотел Сергей Петрович? И что он сообщил о газете? Один из корреспондентов (парижский) Екатерины Дмитриевны сообщил ей, что из Нью-Йорка пришла телеграмма: газета лопнула, ― вдобавок произошла и растрата денег! Я не очень этому верю, как не очень верил уходу Мельгунова. Будут, думаю, и Центр, и газета, но, вероятно, в другом составе участников. Это, однако, в том случае, если американцы не решат подождать выяснения переговоров с Маленковым.

Из области же большой политики: по словам Е. Дм., в «Правде» и «Литературной Газете» больше нет ни слова о Сталине!! Не думаю, что это было так. Если действительно Маленков хочет от Сталина отречься (что само по себе ― под большим сомнением), то он не сделал бы этого так быстро и так демонстративно. Если же это верно, то симптом, по-моему, чрезвычайно важный, -более важный даже, чем «амнистия» и чем авансы по прекращению войны в Корее. Надо теперь следить за советской печатью, а я не могу: и негде достать, и она смертельно скучна, и жаль терять время, которого у всех у нас, увы, остается так мало.

Мы оба шлем Вам и, Марье Алексеевне самые сердечные поздравления к Пасхе и самые лучшие пожелания. Вы теперь всем нам особенно нужны, поберегите свои силы.

Ваш М. Алданов

Не разобрал и о панихиде по П[авлу] Н[иколаевичу] М[илюкову]. Неужели Вас обвиняли (кто?) в «демонстрации» против его памяти? Но кто же назначает панихиду в 1 ч. 30? Надо же людям и есть.

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 8 апреля 1953

8 апреля 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Не буду повторять свой вечный «рефрен»: не разобрал. Кое-что все-таки прочел, и то хорошо. Спасибо. В первой части письма не разобрал о Карповиче и Толстой, ― разве они входили в К. Центр? Александра Львовна ведь состоит в другой, конкурирующей организации. И еще не нашел в Вашем письме ответа на вопрос, что сообщил Вам Мельгунов об их новой газете? Номера «P.M.» от 1 апреля пока не нашел в Ницце. Посылаю Вам остроумный (и верный психологически) фельетон Аргуса[1360]. Подчеркнутое мною место как будто показывает, что растрата в самом деле была.

Прилагаю и заключительную статью Николаевского о Маленкове[1361], ― Лунц почему-то прислал мне только ее, а первые шесть статей обещает прислать позднее. О правильности выводов Бориса Ивановича судить не берусь. Пока то, что каждый день сообщается из Москвы, как будто противоречит этим выводам. Но именно «пока», ― и возможно, что Николаевский в конце концов отчасти и прав[1362]. Все же скажу, что кое-что из уже сделанного Маленковым, можно считать в его смысле «непоправимым»: так, впервые Москва признала (назад не возьмешь), что признания при «чистках» достигались «совершенно недопустимыми способами» (т. е. пыткой) и что в Кремле (читай: Сталин) иногда ошибаются[1363]. Статьи «Правды» ― это прямо пощечины Сталину, ― едва ли это можно делать лишь для того, чтобы ненадолго обмануть и усыпить американцев и западный мир вообще. Как Вы думаете? Что если в самом деле Маленков и Берия решили отречься от Сталина? Все это немного напоминает Термидор (пока бескровный), а темп даже быстрее того, который взяли термидорианцы. Фуше и Колло д-Эрбуа были до 9-го термидора еще худшими террористами, чем Робеспьер[1364]. Может быть, Маленков и почти наверное Берия были тоже до сих пор еще хуже Сталина, и это им не помешает (или, вернее, может не помешать) от него отречься, ― хотя, кажется, из всей верхушки они, особенно второй, по своему прошлому самые неподходящие для новой политики люди. Очень все это темно. По-моему, они могут (если не будут свергнуты своими же товарищами) еще сделать одну большую и очень популярную уступку во внутренней политике: ослабление колхозного строя и некоторое подобие нового НЭПа. Больше ничего во внутренней политике не сделают, так как диктатура может держаться лишь террором, и даже полутеррор ее ослабит. Что же касается внешней политики, то, кроме мира в Корее, они могут еще согласиться на объединение Германии при условии полного ее разоружения. На освобождение сателлитов, на изменение границ они едва ли пойдут, так как это едва ли понравится армии: маршалы от завоеванного отказываться не любят. Удовлетворится ли этим Айзенгауер?

Все сказанное выше прямо относится к нашему с Вами давнему спору о революции или эволюции (эту вторую часть Вашего письма я разобрал лучше, хотя и далеко не целиком). Скажу еще раз: я революции ненавижу не меньше, чем Вы. Но Вы, надеюсь, согласитесь, что за 30 лет, до последних двух недель, ни малейшей эволюции правительства и режима в СССР не было. В таких случаях ничего желать не остается, кроме революции (а практического значения ни наши желания, ни наши нежелания не имели и тогда, как не имеют и теперь, ― какая уж у нас, эмигрантов, не связанных с Россией, может быть практическая политика!). Теперь, по-видимому, есть эволюция. Возможно, что она, вопреки Николаевскому, серьезна. Кстати, права была Екатерина Дмитриевна: теперь и «Хералд Трибюн» сообщил, что о Сталине в советских газетах больше нет ни слова! Возможно и то, что это не серьезно и делается для временного усыпления американцев. Какие «практические» выводы для эмиграции, при таких условиях, напрашиваются? Я не стал бы теперь честно доказывать и твердить, что Маленков все врет, что он готовит мировую войну, что он и не думает ни в чем отрекаться от Сталина, ― не стал бы прежде всего потому, что я этого не знаю: может быть, врет и готовит войну, а может быть, и нет, ― все в истории бывало, от всего люди, иногда вполне неожиданно, отрекались. Но не стал бы я никак теперь и «поддерживать» Маленкова: мы никак тут не можем быть «оппозицией его величества»: и режим не такой, и во всяком случае еще весьма недавно Маленков совершал всевозможные злодеяния, и даже никто нас не зовет на странную роль «оппозиции Маленкова». Я именно говорил бы правду, как я ее понимаю: возможно, что злодей переменил политику, ― тогда, слава Богу: в мире всегда гуляли и теперь гуляют на свободе тысячи непокоренных злодеев, как, например, почти все бывшие деятели Гестапо, ― будет одним больше. Если он все возьмет назад, будем его разоблачать (хотя ему по-прежнему от наших разоблачений ни тепло, ни холодно). Будем ждать событий. Скажу о себе, меня они волнуют чрезвычайно, ― давно ничто так не волновало. Вполне допускаю, ― скоро окажется, что особенно волноваться не было оснований. Но я склонен думать, что могут последовать самые важные, самые необычайные события, вроде перехода власти к маршалу Жукову[1365] (уж его-то можно было бы и «приветствовать»). Немного опасаюсь, что его могут теперь назначить послом в С. Штаты, так как Эйзенгауер его любит и был бы рад такому назначению. Опасаюсь же потому, что Жукову теперь лучше быть в Москве в ожидании важных внутренних событий.

Мы получили очень милое письмо от А.Л. Толстой, она поправляется.

Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Статьи, пожалуйста, верните мне. Это письмо не конфиденциально, ― если хотите, покажите друзьям.

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 10 апреля 1953

Париж, 10 Апреля [1953[1366]]

Дорогой Марк Александрович,

Имею несколько времени, чтобы послать письмо на машинке и этим пользуюсь. Едва ли это письмо будет, однако, Вам интересно, так как, во-первых, я почти во всем с Вами согласен, а во-вторых, ничего определенного оба мы сказать не беремся. Конечно, что-то случилось, однако это уже отрадно, чем бы это ни кончилось. Ведь это признак все-таки жизни. Но чем это кончится, не знает никто, и не от нас это зависит. Если бы я был альпинистом, я бы сравнил положение с тем, что пласты снега начали двигаться. Он может через два вершка остановиться, а может и превратиться в обвал. Когда я был в Ташкенте, один тамошний адвокат мне рассказывал, как там начинаются землетрясения: закачаются лампы, упадут безделушки, и этим все кончается; но таковы же начала и тех землетрясений, кот. разрушают целые города. Землетрясения я не переживал, но два раза был в крушении поезда. Один раз багаж полетел с сеток, и вагон стал прыгать; но оказалось, что он сошел с рельс в Балагали; никто не пострадал, кроме тех, кот. кончили свою дорогу уже в кулуарах другого вагона. А другой раз мы вместе с Гучковым ехали в 1920 г. к Врангелю[1367], и около Белграда наш вагон сильно вздрогнул; оказалось, что было сильное крушение; два соседних вагона были разбиты, и было несколько жертв; но рядом мы ничего не заметили. Так и сейчас может быть то же самое, и так как мы бессильны и помешать, и ускорить, то остается не соваться с претензиями и тем более с активным вмешательством наудачу, благо никто от нас не требует ни помощи, ни даже сочувствия. Пока мы сходимся с Маленковым только в отрицании, в критике, а не в построении нового режима. Это, конечно, не все, но все-таки много; и это подводит к вопросу об «эволюции» и «революции». Они близко друг к другу, и одна переходит в другую. Конечно, не эмигрантам за рубежом, а людям около центров жизни кое-что можно и делать. В отличие от эмиграции ― там могут и мешать, и содействовать и эволюции, и революции. Ведь это мы видим сами. Я старше Вас и народническое движение помню гимназистом; Вы его не застали, но Вы лучше меня по чужим воспоминаниям воскрешаете жизнь. А я помню убежденных людей, кот. уверяли, что 1-го Марта могла быть и была бы народная революция, если бы не были арестованы Желябов и Михайлов[1368]; помню, как эти люди возмущались речью Муравьева на процессе 1-го Марта за то, что он отрицал существование «Исполнительного Комитета», как большой политической силы, и в своей речи высказывал, что русский народ их вырвет с корнем, как плевелы[1369]. И то, что движение так быстро и полно было раздавлено, дает право думать, что тогда иначе быть надолго не могло. Однако и 14 Декабря могло бы окончиться иначе, если бы Трубецкой и Муравьев[1370] были другие или если бы Николай I[1371] растерялся, могло кончиться иначе и 11 Марта 1801 г.[1372] О том, что могло бы быть, мы судим, главным образом, по тому, что случилось, по тому, как вели себя люди, имевшие силу, а не «эмиграция»; ведь когда они это делают, они, т. е. некая часть государственного или народного аппарата, это и есть эволюция. Она не исключает ни уличных движений, ни дворцовых переворотов, ни нажима общественного; все это делали или необходимы для успеха предпосылки. Но делают это люди, находящиеся у власти, как они одни могли сделать в Эпоху Великих Реформ, и потом 1905 год. Это и есть эволюция; она даже если меняет радикальную политику, от своего прошлого не отрекается, своих предшественников суду не предает. Так было в 1861 г. и 1905; но за то в 1917 была «Революция», ибо перемену политики делали не люди у власти, а ее враги и ненавистники. И тогда дело проходит не гладко, не органически, а революционным путем; с того момента, когда побудили, убедили или заставили Михаила отречься, ― была уже «Революция»[1373]. Токвиль[1374] правильно говорит, что для всякого дурного правительства самый опасный момент, когда оно захочет исправляться; это одинаково и с «эволюцией», и с «революцией». Это испытание всякой власти, и прежней, и новой: это испытание и для Маленкова, как оно было и для Александра II, и для Временного Правительства; прошлое всегда мстит за себя.

Меня удивляет Ваша оценка, что за 30 лет признаков эволюции не было; едва ли Вы правы. Разве НЭП ― не громадная эволюция, когда все могло придти в норму без новой революции, когда можно было бы считать его началом новой жизни. Но это оказалось не под силу даже Ленину, хотя он понимал, чего хотел. Это было бы тем синтезом старого с новым, при кот. никакой мировой Революции никому не было нужно, где и старое и новое, и «права человека» и «права государства» могли друг на друга влиять и приводить в равновесие. Это могло быть, но не было; как может быть и теперь при известном сочетании сил в СССР, если вместо этого не наделать глупостей. Конечно, нужно сейчас восстанавливать «права человека»; и самое «его» элементарное право иметь в известных пределах и личную собственность, и личную выгоду, и защиту их государственной властью.

Но я слишком разболтался. Мой практический вывод тот, что какие-то разумные силы в России обнаружились; со стороны эмиграции безумно было бы противопоставлять им свою коллективную волю и их поддерживать своими советами. Координ. Центр и их конкуренты не дают совету вперед это делать суетой, а не «деятельностью», пока не будет видна та внутренняя сила, кот. можно будет помогать и которая сама этого захочет.

И больше всего не смеют призывать на помощь иностранцев; это еще было бы возможно, если бы у нас была бы сила и без них. Или если наше участие встретило в самой России такой же подъем, как возвращение Наполеона с острова Эльбы[1375]. Теоретически это могло быть в эпоху «белых движений». Но этого не было по множеству причин.

Буду теперь отвечать Вам на Ваши вопросы. Мельгунов ничего не говорит о газете; вообще деловые вопросы были отложены до его возвращения. Он только торжествовал, что победил Стивенса угрозой ухода. Не видит К.Ц. соперников; не считает серьезным Н[ациональный] К[омитет][1376], где Тыркова и Толстая, и еще менее черносотенное собрание 22 Марта. О нем Вы, вероятно, прочли отзывы «Русской Мысли» в №№ от 25 и 27 Марта[1377]. В первом из них было изложено «стороннее сообщение», за помещение кот. в «Русской Мысли» устроители заплатили 10 тыс. фран[ков]; а в следующем № «Рус. Мысли» их же обругали. Так что это собрание для Коор. Ц. вышло только рекламой. Но я лично думаю, что вопрос об издании газеты будет очень зависеть от того, как развернутся события в России и кто будет там побеждать. Но едва ли сейчас программа К.Ц. с борьбой против Совет[ской] России будет приманкой. Все это скоро определится, я очень советую Вам прочитать 26 кн[игу] «Возрождения». Там помещено то, что К.Ц. говорил по радио в Россию[1378], едва ли сейчас это там может иметь успех, он слишком много себе приписывает.

Возвращаю Вам вырезки; но сейчас до смешного забавно положение коммунистов во Франции. Я же радуюсь тому, что происходит, даже если эволюция сразу и не будет серьезной. Важно то, что она оказалась возможной. Возможная роль Жукова и меня интересует, но на нем я уже ошибся в 45. Нам рано еще подставлять имена.

Машинопись. Копия.

HIA. 2-20.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 13 апреля 1953

13 апреля 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Искренно благодарю за Ваше столь интересное письмо. Действительно, больших разногласий между нами теперь нет. По предпоследнему Вашему письму со ссылками на исторические примеры мне было показалось, что Вы несколько перегибаете палку в сторону «эволюции», по аналогии с Вашими взглядами в 1905 и следующих годах. Я же думал и думаю, что сходства в обстановке нет. Но, очевидно, я плохо разобрал несколько строк в Вашем предпоследнем письме. В настоящее время мой «оптимизм» весьма относительный, как и Ваш. Он сводится, во-первых, к мнению, что войны в ближайшее время не будет: иначе зачем было бы большевикам идти на мир в Корее, когда корейская война отвлекает большие американские силы? Во-вторых же, я склонен думать, что распря между людьми в Кремле теперь, после первых действий Маленкова, становится еще гораздо более вероятной: несомненно и в аппарате, и даже на верхушке его есть немало людей, которым эти действия очень не нравятся и невыгодны. Рюмина[1379] посадили в тюрьму, по-видимому, посадят туда или уже посадили и Игнатьева, но ведь этих Рюминых и Игнатьевых[1380] очень много, и неизвестно, дадут ли они себя съесть беспрепятственно. Поэтому я теперь считаю, что Жуков или другой популярный маршал имеет больше шансов захватить власть ― если распря станет кровавой.

Я ведь писал Вам, что никаких признаков эволюции не было за ТРИДЦАТЬ лет (а не за 35). Имел в виду именно НЭП (т. е. не было со времени НЭПа). После его отмены, по-моему, не было ровно ничего. Ордена Суворова и Кутузова[1381] и т. п. ― это мелочь, о которой и говорить не приходится. Эволюция была лишь обратная: к худшему. То, что еще не было возможно при Ленине и даже в 1930 году, стало позднее обычным явлением, начиная с пыток. Я, кстати, и теперь удивляюсь, как Маленков и особенно Берия решились вставить слова о «совершенно недопустимых способах»: ведь это прочла вся Россия! Прежде из застенков никто не возвращался. Теперь же по Москве гуляют пятнадцать врачей, и как они верно ни запуганы, какие бы подписки молчать они не давали, слух о том, каковы эти «совершенно недопустимые способы» просочится всюду и, в частности, в офицерство, которое, быть может, всего этого и не знало.

Если память мне не изменяет, Вы меня не очень давно известили, что Терентьева подтвердила Вам получение ими 15-ой главы? Быть может, я тогда неправильно разобрал? Значит, ответ она Вам должна была дать лишь о том, используют ли они предоставленное им зачем-то ВАМИ право не включать ее в книгу. Конечно, было бы гораздо корректнее, если бы они давно Вам написали, что это зависит исключительно от Вашего желания. Думаю, что они именно так и ответят. Но, между нами говоря, они вообще пишут мало, кратко, отвечают на вопросы не скоро. Много лучше в этом отношении В. А. Александрова: она мне отвечала всегда скоро. Вера Александровна теперь у дел, не в отпуске и здорова. Не напишете ли Вы ей, упомянув, что не получили ответа на письмо от такого-то числа? Если хотите, могу ей написать о Вас и я, но, по-моему, лучше, чтобы написали Вы. Только еще раз, больше не пишите, чтобы они сделали выбор. Напротив, Вы могли бы сказать, что считаете нужным включение 15-ой главы (Вы ведь имели право и передумать). Кроме того, теперь новый факт: Вы эту пятнадцатую главу переделали и теперь относитесь к ней иначе.

Что же касается переделок, то я в таком же положении, как Вы: я тоже послал им несколько глав своей философской книги, а затем в этих главах по карбонной копии, оставшейся у меня, произвел переделки или, точнее, добавления: наклеивал в разных местах по несколько строк, а то и больше. Действительно, править это в гранках не очень удобно и дороговато; к тому же они не любят присылать авторам корректуру во второй раз, в уже сверстанном виде; следовательно, если Вы будете править уже по набору, то Вам трудно будет проследить, правильно ли вставлены Ваши переделки. Лучше всего в том же письме к Александровой (вот и еще серьезная причина ей написать) так и скажите: либо пусть они Вам вернут соответственные страницы рукописи для исправления, либо Вы им пошлете карбонную копию этих страниц в исправленном виде. То же самое написал Александровой и я, но это было всего несколько дней тому назад, и я ответа еще иметь не могу. Если же Ваша рукопись уже сдана в набор, то ничего не поделаешь, Вы внесете изменения на гранках (верстку менять неудобно, но они именно гранки Вам и пришлют).

В Ницце я не могу достать «Возрождение» и не знаю, что там сообщено о Координационном Центре. Кстати, видел в оглавлении этой книги (помещенном в «Р. Мысли»), что в ней помещена рецензия о моем романе. Автор мне не известен, вероятно, псевдоним. Очень ли ругают?[1382]

Так ли Бунин взволнован вестями из Москвы? Были ли Вы у него и как нашли его?

Шлю Вам лучшие пожелания и самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 13 апреля 1953

13 Ап[реля 1953[1383]]

Дорогой Марк Александрович!

Сегодня утром получил письмо А.Ф. Дал его переписать и посылаю без последних строк, личных, лишенных общего интереса. Одновременно он прислал мне вырезку из Newsweek interview[1384], со своим портретом; содержание интервью с подписью под портретом.

«Old strategy, new tactics»[1385].

Вчера на лекции Степуна[1386] Тер показал мне письмо А.Ф. ― где он расходится с Б.И.Н.

Тороплюсь Вам отослать.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-27.

А.Ф. Керенский ― В.А. Маклакову, 9 апреля 1953

9-го Апреля 53-го года

Милый Василий Алексеевич.

Виноват перед вами страшно: так давно не писал. А за это время так все изменилось, что мы попали в новый, можно сказать, период, в новый круг борьбы между двумя несовместимыми и непримиримым путями жизни... Из прилагаемого вы увидите, какой имеет по-моему, смысл кремлевский, блестящий (с комм[унистической] точки зрения) мирный маневр. Сегодняшняя диплом[атическая] бомба Вашингтона тому доказательство. Тут новый Кремль остается точным выполнителем Лен[инско]-стал[инского] плана. Во внутренней политике есть нечто весьма показательное и знаменательное. Сталин в статьях, речах, в радиовещаниях предан забвению; даже имя его упоминают только по крайней необходимости и без всяких восхвалительных эпитетов. Хотя иностр[анные] корреспонденты и сообщали из Москвы после смерти «обожествленного вождя» о том, что весь народ рыдает и на улицах и в... Церквах, правда как и всегда бывает с сообщениями иностранцев из Москвы, ― совсем другая. Зная подлинные чувства огромного большинства населения, Кремль старается сейчас всячески ОТГОРОДИТЬСЯ от сталинизма, как порядка внутреннего управления. Для того чтобы примириться, как здесь уверены, с «мировым еврейством», достаточно было бы просто освободить врачей. А не оповестить всю страну о том, что в М.Г.Б.[1387] сидели уголовные авантюристы, враги народа, которые пытали, составляли фальшивые документы, попирали ногами «конституционные» права граждан и т. д. И делали сию уголовщину самые высокие сановники под снисходительной рукой самого министра, назначенного Маленковым.

Маленков был выбрал в наследники Сталиным, М[аленков] был любимцем Ст[али]на; его народ «любил» не меньше Ст[алина]. И, именно, на этот СИМВОЛ сталинизма идет с первого дня смерти патрона неустанная атака через всех этих Игнатьевых, Рюминых, пытателей и лжецов.

Это конечно не значит, что Б[ерия] и его камарилья в подвигах гнусных не участвовали: что лагеря и тюрьмы без их участия калечили и уничтожали десятки и сотни тысяч (амнистия). Но это значит, что для того, чтобы удержать и укрепиться надо было отречься от Ст[алина] и сталинизма, хоть обманно, хоть на короткое время. А это значит, что между страной и режимом пропасть. Я не думаю, что на этот раз только словесной подачкой отделается Кремль, придется как-то уступать и на деле... Верую, Господи, помоги моему неверию.

И еще есть одно важное: ставка на сепаратистов и на расчленение вызывалась военно-стратег[ическими] соображениями и шла из Пентагона. Чем теперь больше и скорее будет разгораться на 3[ападе] погоня за «миром», чем невероятнее будет для среднего западного человека казаться «третья», тем и психолог[ически] и политически и дипломатически будет труднее, невозможнее эта ставка...

Вот о чем я и торопился вам написать: есть опять надежда, пусть призрачная, что мы с вами доживем и увидим мгновение, когда легко и радостно скажем: ― «Ныне отпущаеши, Владыко»... на долгий отдых. А мне кажется, что и надежда-то НЕ призрачная... О текущем и писать не хочется.

Машинопись. Копия.

BAR. 6. F. Letters to V.A. Maklakov from M.A. Aldanov, 1953-1954.

B.A. Маклаков ― M.A. Алданову, 15 апреля 1953

15 апреля [1953[1388]]

Дорогой Марк Александрович,

Только вчера послал Вам копию письма Керенского. Сейчас прибавлю только несколько слов; я, как и Вы, думаю, что шансы войны не увеличились, чтобы не говорить уменьшились, что внутренняя склока стала вероятнее, и этим выросли шансы новых людей вроде Жукова. Каюсь, что напрасно Вас заподозрил в забвении НЭПА; но ведь он и не был отменен каким-либо актом 23 года; самая конституция 36 года его не отменяла. А «ликвидация кулачества» относится к 28[1389], т. е. к 25, а не 30 лет назад. Не знаю, разногласим ли мы в другом; я все-таки предпочитаю эволюцию ― революции, хотя и понимаю, что проводить именно ее гораздо труднее, а главное, она вне наших возможностей; потому-то все эмигрантские почины «большой политики» мне кажутся чуждыми.

Хотите ли Вы, чтобы я послал Вам «Возрождение»? Рецензия о Вашей книге ― Слизкова, не хвалебная, но не ругательная. Он хвалит «второстепенные персонажи»: «они ― красочны, интересны, полны жизни и движения». Далее: «роман написан прекрасным языком, и всегда великолепен, спокоен, слегка насмешливый и снисходительно-скептический (алдановский) тон очень облегчает его чтение». Но, по его мнению, главные персонажи ― Димлер [так!], Яценко и Тони ― недостаточно живы: «Эти лица принадлежат к категории резонеров, в действии романа проявляются слабо, но автору они абсолютно необходимы: их устами Алданов делится с читателями массою любопытных сведений, мыслей и соображений и блещет своей исключительной эрудицией, но ответа на поставленный в заглавии вопрос он не дает». И последние слова: «Приходится очень пожалеть, что задуманный так глубоко и остро роман утонул в потоке слов, цитат, изречений и анекдотов».

Как видите, отчет не хвалебный и едва ли справедливый; недаром Тони мне показалась очень живым человеком, но, конечно, отзыв отнюдь не «ругательный».

Я последую Вашему совету и напишу Александровой, через два-три дня, так как пока еще могу получить ответ от Терентьевой. Я ей послал рукопись авионом 17 Марта и никакого ответа на это не получил. 10 Апреля послал ей об этом запрос, пока тоже без ответа; но на это последнее нельзя получить ответ, особенно если она пошлет его не авионом.

Пошлю ей несколько последних страниц XV главы ― и не упоминаю о своем предложении взять эту главу обратно. Тем более, что Вы правы: переделка последних страниц XV главы мое собственное суждение о ней изменяет.

Мне очень неприятна была бы роль человека, кот. навязывает свою рукопись; и потому было бы последовательнее молчать и ждать их инициативы. Как и раньше, я совсем не уверен, что эта книга окажется интересной. Но я недостаточно знаю издательские привычки. И мне совсем не хотелось бы, чтоб они сдали в печать то, что у них получено в прежнем виде, не дождавшись того, что я с тех пор приготовил, и потом пытаться исправлять по корректурам.

Если у Вас будет случай пояснить это Александровой, буду Вам благодарен; я в своем письме ей скажу, что предположим, что Терентьевой нет, и пишу ей, т. е. Александровой, по Вашему совету. Это ― ничего? Хотел сегодня пойти к Бунину; но невыносимая погода.

Вас. Маклаков

16 Апр[еля]. Сейчас получил письмо от Терентьевой. Все благополучно. Потому Александровой писать не буду, а пошлю рукопись в окончательном виде, с 15 главой.

Машинопись. Подлинник.

BAR. 5-27.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 19 апреля 1953

19 апреля 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Рад, что Вы получили ответ от Терентьевой и что все благополучно. Не знаю, сообщила ли она Вам, когда выходит Ваша книга. Александрова мне ответила тотчас, ― вчера получил ответ. По моему договору с издательством я им должен сдать все к 1 мая. Я поэтому (как писал Вам) запросил ее, послать ли им карбонную копию с исправлениями или они пришлют мне их экземпляр этих глав. Добавил, что в конце июня буду в Нью-Йорке. Она ответила, что если так, то я сам в Нью-Йорке и внесу исправления. Значит, мою книгу они до июля, во всяком случае, печатать не будут. Кстати, по этому моему договору (по-видимому, «стандартному») они вторую треть гонорара платят по получении всей рукописи. Так ли это и по Вашему договору, и если так, то получили ли Вы уже вторые 500 долларов?

Искренно благодарю Вас за то, что так подробно изложили мне рецензию о моем романе. Разумеется, я не «обижен», да если б рецензия была и много хуже, то мы люди обстрелянные: я обижаюсь только на рецензии вроде той, какую, если Вы помните, Г. Иванов в том же «Возрождении» поместил об «Истоках», ― там дело было никак не в «нелепости». Не мне судить, прав ли Слизков (или Слизкова? Верно, это псевдоним кого-нибудь и Вам, и мне известного?). Но слова «поток цитат, изречений и анекдотов», очевидно, могут относиться только к Дюммлеру. Между тем то же самое буквально о нем у меня в романе говорят другие действующие лица, и автор рецензии просто повторил их критику. Дюммлер у меня такой по замыслу, он должен так говорить, ― с цитатами, изреченьями, анекдотами. Незачем Вам беспокоиться и тратить время на присылку мне «Возрождения» ― прочту через месяц в Париже, это не так важно.

Письмо Керенского интересно (очень благодарю за присылку). Во всяком случае, расхождение у него с Николаевским очень большое: Бор. Ив. ведь заявил, что «Маленков это война». Тогда какое же «Ныне отпущаеши»! По-видимому, и Мельгунов думает, как Николаевский, и, вероятно, К. Центр это и будет доказывать. Он 8 апреля написал Екатерине Дмитриевне: «Я от политики, видимо, совсем отойду, едем завтра в Мюнхен для завершения пройденного пути»!! Таким образом, он опять уходит?!! И вместо С. Штатов отправился в Мюнхен! В чем дело? Чем объясняется эта эн плюс первая перемена его позиции и как же с победой, одержанной им над Стивенсом, и с паникой, так недавно вызванной его уходом!

Изумила меня позавчерашняя статья «Правды», в очень резкой и издевательской форме говорящая о сторонниках «единоличной власти» в Кремле[1390]. Против кого (кроме памяти Сталина) эта статья направлена и кем? Если против Маленкова, то кто же теперь отдает приказы советской печати? Хрущев[1391]? Видно, распря уже очень сильна. Очень интересно, что они ответят на речь Эйзенгауера. На освобождение сателлитов едва ли пойдут. Быть может, ответят заявлением, что пусть Франция и Англия откажутся от колоний, а С. Штаты от баз. Тем не менее переговоры будут, Корейская война, верно, кончится, и холодная война смягчится. И то, слава Богу. Для остального же будем ждать внутренних событий в СССР.

Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, не ранее 19 и не позднее 27 Апреля 1953

[Не ранее 19 и не позднее 27 Апреля 1953[1392]]

Дорогой Марк Александрович!

Я с чьих-то слов думал, что второй взнос делают по получении рукописи, и потому ожидал его получить. Но после Вашего письма посмотрел контракт и вижу, что ошибся. В нем сказано так:

$ 1500 will constitute full amount to the Proprieties on the first 3000 copies printed, to be paid as follows

$ 500 on signing of this agreement

$ 500 on publication

$ 500 ninety days after publication[1393]

О том, когда начнется, если начнется, печатание, я ничего не знаю. «Намек» на это есть в последнем письме Терентьевой от 13 Апр[еля]. Там сказано так: «На днях мы начинаем приводить Вашу книгу в порядок для отправки в типографию. Поэтому очень просим как можно скорее выслать нам 7 главу в окончательном виде и последние три страницы 15 главы. Пошлите это только заказной воздушной почтой, а не через агентство Штрейхера, так как таким путем это идет очень долго, а мы не можем ждать».

Вот и все, что я знаю. Все страницы, о кот. она говорит, отослал заказной воздушной почтой 17 Апреля.

Общее положение очень интересное и чревато возможностями. Но наряду с тем, что, по-видимому, происходит, какая жалкая «борьба» Коор. Ц.! Я ему это, конечно, не ставлю в вину: но еще в такое время К.Ц. утешается тем, что он образовался и приглашает слушать его, но ведь это все же testimonium paupertatis[1394] и напоминает синицу.

Вчера было собрание (немногочисл[енное]) у Тера для общих взглядов; нового для меня было только нападение Вольского на Кускову за ее статью. Я ее еще не читал и не мог проверить суждения Вольского, что она превозносит Сталина. Придя домой, я нашел эту статью, если это она, в № Рус. Слова от 15 Марта[1395]. Она произвела на меня другое впечатление. Она возмущается приемами Сталина как диктатора, но признает, что он восстановил Россию как государство после ее разложения в эпоху Февральского царствования. Я думаю, что в одних ее положениях есть правда, и ее сейчас незачем скрывать: или это другая статья.

Был вчера у Бунина. Он все-таки плох и здоровьем, и настроением. Просидел у него 2 часа и рад, что был.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-27.

M.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 27 Апреля 1953

27 апреля 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Как Вы знаете, я продал Чеховскому издательству две книги: «Живи, как хочешь» и философскую книгу, ― первую давно, вторую недавно. По первой у меня был такой же договор, как тот Ваш, о котором Вы сообщаете: треть гонорара при заключении условия, вторая треть при выходе книги, третья через три месяца после выхода (разумеется, я весь гонорар в эти сроки уже получил). Договор же относительно второй книги несколько иной: 500 долларов при заключении условия, еще 500 при сдаче всей рукописи, последние 500 в момент выхода. По этой книге я, естественно, получил только первые 500, так как весь остаток рукописи послал им лишь несколько дней тому назад. Вероятно, они не очень давно перешли для всех авторов от первого типа условий к второму; а так как Вы свой договор подписали давно, то, очевидно, у Вас договор прежнего типа. Это почти ничего не меняет, тем более что, как пишет Вам Терентьева, они уже сдают Вашу рукопись в типографию. Книги набираются быстро.

О К. Центре в Вашем письме я плохо разобрал. Лунц и Кускова пишут мне (это никак не для огласки), что Американский Комитет признал ненужной новую поездку Б. Ив. Николаевского в Мюнхен, ибо там уже находится от его группы Бутенко[1396]! Больше сведений о К. Центре и о газете я не имею.

Не совсем понимаю, за какую статью Юрьевский-Вольский на том собрании ругал Екатерину Дмитриевну. Но Лунц прислал мне статью Юрьевского, которую при сем прилагаю[1397]. Публицист Икс (4-ый столбец) это, очевидно, Кускова. Но кто такой «наш почтенный публицист Игрек»? Известно ли это Вам? Как вести полемику, не называя людей? Он пишет корректно и мог бы смело назвать.

Прилагаю и речь Николаевского на собрании Лит[ературного] Фонда. Удивило меня его столь отрицательное суждение о новой эмиграции. Оно, кажется, близко к истине, но ведь вся работа Бориса Ивановича строится именно на сотрудничестве с этой эмиграцией (которую его доклад должен очень раздражить). Прошелся он и по адресу живущей во Франции старой эмиграции, но, по-моему, лучше никакой «активности», чем вредная активность.

Получили ли Вы 32-ую книгу «Нового Журнала»? Ек. Дмитриевна считает ее скучной и находит, что «Возрождение» ведется интереснее. Таково ли и Ваше мнение?

Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 28 Апреля 1953

28 Апр[еля 1953[1398]]

Дорогой Марк Александрович!

Если в моем письме было, что В[ольский] «ругал» Е.Д., то это либо неразборчивый почерк, либо «высокий стиль». Этого, конечно, не было. Но он осерчал тем, что Е.Д. слишком похвалила Сталина за его деятельность. Я тогда этой фразы ее не читал и не мог ему ответить. Но потом прочитал ее в № от 15 Марта, под заглавием «Обездушенный аппарат»[1399]; если это та самая статья, кот. задела Вольского, то я его не понимаю. Е.Д. хвалит Сталина за то, что был практиком, реализовал и осуществил в России ряд полезных государственных начинаний, вроде не только построек и индустриализации, но и восстановления необходимого государственного аппарата. За это его похвалила. Но тут же прибавила, что эти полезные меры он «осуществлял с неслыханной жестокостью, всеми средствами и не жалея жертв». Я думаю, что и то [и] другое верно. И в этом мое созвучие Кусковой. И не только в данном случае, а вообще: не знаю, в моем ли «темпераменте» или в «воспитании» дело. Но как адвокат, а отчасти и как политик, я научился тому, что доля правды есть почти всегда у обеих спорящих сторон; без этого спор бы не мог продолжаться. И потому, когда в этом споре обращаются не к самим заинтересованным лицам, а к посторонним ― для успеха в таком споре перед посторонними не менее важно и нужно указать не только слабые места у противника, но самому отметить, а не скрывать и не отрицать, то, что у него есть здорового, и делать это самому, не дожидаясь его возражений. К слову, я, между прочим, указал на это в последней, 15 главе моих «Воспоминаний», как уроки жизни.

Раз я заговорил о «Воспоминаниях», то должен внести небольшую поправку. Терентьева мне писала, что она «сдает мою рукопись в типографию». Она выразилась так: «На днях мы начинаем приводить Вашу книгу в порядок для отправки в типографию». Тут есть большая разница, не только хронологическая. В Вашем контракте издательство по получении всей рукописи не может отказаться печатать ее. Вы свой долг исполнили, рукописи доставили; после этого они от исполнения контракта отказаться не могут. Совсем иное со мной. У них есть право забраковать мою рукопись; у Вас они обязались ее принять и печатать, и это свое обязательство подкрепили вторым платежом. Со мной этого не было. Если рукопись им не понравится, то они ее могут не печатать. Тогда за мной остается только их первый платеж, и я возвращать его не должен, как должен был бы сделать, если б к сроку рукопись не доставил. Но не только по материальным соображениям, но и по тексту контракта я не могу требовать печатания рукописи и вправе от нее отказаться. Вот Вам чисто юридическая консультация. Но Вы понимаете, что если они найдут «Воспоминания» неподходящими, то я никаких объяснений спрашивать и не буду.

Что касается до присланной Вами мне вырезки из Н.Р.С., со статьей Юрьевского, то я думаю, что Ваши догадки правильны и что X ― это Е.Д. Об этой ее статье он и говорил у Тера. Но кто У, не могу догадаться. Но Юрьевский намекает на очень интересную свою статью в 31 № Нового Журнала ― об источниках последнего труда Сталина[1400]. В отличие от Е.Д. я очень доволен последними книжками Нового Журнала. Только в 32 книжке повесть Берберовой[1401] привела меня в недоумение. Я вообще ценю ее талант, но что такое «Большой Город» ― не понимаю. Не то записки душевно расстроенного человека, как у Гоголя, не то просто «сказка» для взрослых, не то новый род литературы, недоступной «профанам» ― [два слова нрзб] обидно читать этот рассказ, как неразборчивую рукопись. Но согласен с Е.Д., что «Возрождение» становится все интереснее, а сам «Мельгунов» все менее. И печатает о том, что происходит в Мюнхене, в последнем Соц[иалистическом] Вестнике[1402]. Ничего понять невозможно. Но как серьезные люди от всей этой суеты ждут какой-либо пользы.

Вам преданный В. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-27.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 2-3 мая 1953

2 мая 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Вношу маленькую поправку в то, что Вы пишете о разнице между нашими договорами с Чеховским издательством. Я проверил и оказалось, что в моем втором договоре «о философской книге» тоже сказано, как и у вас: они платят вторые 500 долларов по получении и по одобрении ими всей рукописи.. Я склонен думать, что это простая формальность. Однако они уж скорее могли бы не одобрить мою рукопись, чем Вашу: ведь тут дело идет не о воспоминаниях и не о романе, а о философской книге, которая может им и не понравиться по существу.

Я сегодня был очень расстроен (надеюсь, Вы поверите моей полной искренности в этом) сообщением, полученным мною от Екатерины Дмитриевны. Вероятно, это дело Вам уже известно? По самому существу своему оно неизбежно получит (или уже получило) огласку и даже вызовет скандал, ― Е. Дм. и не пишет мне, что я должен хранить его в тайне. Все же я Вас прошу никому о настоящем моем письме НЕ сообщать, кроме A.A. Титова и A.C. Альперина (и им тоже под условием секрета). Дело идет о Мельгунове. Он прислал Кусковой письмо и выписку из статьи Григория Алексинского[1403], помеченной 15 апреля в номере 6-ом неизвестного мне совершенно журнала «Освобождение»[1404]. Алексинский обвиняет Мельгунова (в очень резкой, грубой форме) в том, будто он на процессе «Тактического Центра» в Москве в начале 20-х годов[1405] выдал советскому следствию своих товарищей по процессу, причем за этим последовали казни!!! Поэтому, пишет Алексинский, Мельгунов не имеет вообще права заниматься политикой и в частности быть председателем К. Центра. Прилагая Екатерине Дмитриевне выписку из этой статьи, Сергей Петрович сообщает ей, что в К. Центре Бутенко потребовал от него, чтобы он, Сергей Петрович, либо привлек Алексинского к суду, либо опроверг это обвинение в печати: но СП. решил не делать ни того, ни другого, так как «не может вступать в полемику с таким человеком, как Алексинский». Вместо этого он написал Зензинову (товарищу Бутенко по Лиге) и просил его охарактеризовать печатно Алексинского. И о том же он просит Кускову.

Вам хорошо известно, что я совершенно разошелся с Сергеем Петровичем и политически, и лично. Но меня эта история по-настоящему расстроила. Мы с ним были больше тридцати лет в почти дружеских отношениях, я считаю его благородным (хотя и шалым) человеком и просто не могу поверить такому обвинению. С делом «Тактического Центра» я знаком очень мало. Но его прекрасно знали такие люди, как В.А. Мякотин[1406], и он до конца своих дней был с Мельгуновым в самых дружеских отношениях. Тон у Алексинского необычайно уверенный. Выписка, присланная мне Кусковой, неполная. Если Вы можете достать этот номер «Освобождения», ― не пришлете ли мне? Кускова просит у меня совета. Вероятно, будет просить или уже попросила и у Вас? Я просто не знаю, что ей посоветовать. Допустим, и она, и Зензинов исполнят желание Сергея Петровича и дадут в печати характеристику Алексинского и приведут для нее доказательства (что обычно сделать нелегко). Но что же это докажет? Ведь Бутенко и другие в К. Центре наверное заявят, что характеристика обвинителя имеет мало отношения к вопросу, а надо опровергнуть обвинение или уйти от политики. Я понимаю, как тяжело Мельгунову в печати доказывать, что он никого не выдавал и т. д., сознавая огласку и скандал на всю эмиграцию. «Освобождение» верно почти никто и не читает? Думаю все же, что ему следовало бы это сделать, так как другого выхода, по-моему, нет. Как Вы думаете? Обратиться в суд тоже очень тяжело: как замешивать в такое дело французов, и продлится дело в суде год или два, и «что-то всегда остается». Люди тяжко страдают и от ложных обвинений.

Если Вам что-либо известно о подкладке этой статьи Алексинского, и если это не секрет, пожалуйста, сообщите мне. Повторяю просьбу: никому, кроме A.A. Т[итова] и A.C. А[льперина], они ведь тоже 35 лет знают С. П-ча и состояли с ним в одной партии, не говорите о моем письме.

Простите, что пишут только об этом. Шлю самый сердечный привет.

3 мая

Я вчера вечером написал Вам это письмо в волнении, после этого огорчившего меня сообщения. Сегодня, подумав, прошу Вас и Александру Андреевичу, и Абраму Самойловичу тоже не говорить о нем. Пишу только Вам. Сергей Петрович давно не поддерживает с ними отношений, и что же они могут сделать? Ровно ничего, как и я. Забыл Вам сказать еще следующее. В статье Алексинского есть ссылка на какую-то совершенно мне не известную статью, когда-то напечатанную будто бы самим Мельгуновым[1407]. Из нее вырвана и подана только одна фраза: Мельгунов, если я правильно понял, сказал, что на процессе надо было быть героем, а он героизма в душе не чувствовал[1408]. Ничего не понимаю, но тут нет ничего общего с нынешними обвинениями Алексинского. Ни к Титову, ни к Альперину, ни ко мне СП. за советом не обратился, но к Вам, быть может, и обратится? Что Вы ему ответите в этом случае? Я на его месте напечатал бы категорическое опровержение в «Российском демократе». Этот журнал имеет верно не большее распространение, чем «Освобождение». Если же напечатать в газете или в «Возрождении», то именно это дало бы большую огласку, что способствовало бы злорадству врагов. Простите все это сумбурное письмо.

Машинопись. Копия.

BAR. 6. F. Letters to V.A. Maklakov from M.A. Aldanov, 1953-1954.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 4 мая 1953

4 Мая [1953[1409]]

Дорогой Марк Александрович,

Я Ваше письмо получил утром и сейчас же попробовал исполнить Ваше желание. Сам про «Освобождение» ничего не слыхал. В Офис зашел Тер; спросил его, знает ли он этот журнал. Он ответил «презрительно», [что] кажется, такой есть в Мюнхене. Звонил в «Дом Книги»; мне ответили, что такой журнал был, но уже лопнул за отсутствием денег. Написал одному знакомому в Германию, очень правому, кот. снабжает меня правой литературой; подожду его ответа. Что касается до существа дела, то уверен, что СП. ко мне не обратится, но если бы он это сделал, то по совести не мог бы дать другого совета как тот, что Вы предлагаете. Удивляюсь совету Бутенко. Привлекать А[лексинского] к суду просто смешно. Ведь все давности с 20-х годов прошли, и бессмысленно теперь на себя брать доказывать, что он никого не выдавал 30 лет назад, ни требовать от других предъявления доказательств этого теперь. А ставить процесс так, что обвинить А. только в том, что он через 30 лет выступил в печати с обвинением, кот. доказать, конечно, не мог бы, даже если это было правдой, значит заниматься пустяками. Не понимаю желание С.П. ― «охарактеризовать» печатно Алексинского. Репутация у него определенная, но это не аргумент и не прием выяснения истины. Это просто перебранка на потеху публики. Ведь если Алексинский знал это раньше, почему молчал до сих пор? Все это нечисто. И значило бы унижать себя, подымая такие перчатки. И единственно, что можно сделать, ― это, как Вы советуете, напечатать краткое и лаконичное заявление, что такое сообщение есть ложь и что Вы заявляете это, чтобы Ваше молчание не было этими господами истолковано как признание.

Я не любитель Г. Алексинского. Слыхал, что он помогал здешней сюрте[1410]. Но ведь мы живем в такое время, когда это многие делали, борясь и c немцами, и с коммунистами. Безразборчивым людям это все-таки открывало возможность ― служить своему делу и разоблачать его врагов. А даром это не проходит. Я готов бы был допустить, что А. ― был сам введен в заблуждение, если бы его репутация не допускала и других объяснений. Но тем более основания презрительно плюнуть на эту заметку и никак не просить других ― Зен[зинова] и Кус[кову] ― за себя заступиться. Если бы целью Ал[ексинского] было удалить от СП. из политики, в частности от К.Ц., цель, кот. стал почему-то содействовать Бутенко, то ничего более приятного для них нельзя сделать, как притянуть к делу людей, кот. ничего по данному делу не могут знать, и ставить их на одну доску с Ал[ексинским].

Я ни одного слова никому не скажу, как не сказал и Т[ер-Погосяну], когда интересовался «Освобождением». Но так как все дело затеяно для «скандала», то, конечно, все будет скоро известно; и выступление К[усковой] и З[ензинова] только увеличит сенсацию, что и требовалось доказать. И вот чем мы заняты теперь и вообще в Лиге борьбы против большевизма.

Я третьего дня, а Тер сегодня получили интересные письма от А.Ф. с новыми мотивами. Его ставка не на войну и не на эволюцию, а на «переворот». Для меня переворот есть только вид «эволюции», как был 11 Марта 1801 г.; пока я не вижу материала ни для революции, ни для переворота. Но он вообще появляется раньше, чем Революция. Здесь начинается уже спор о словах; и переворот может оказаться и предзнаменованием, и началом «Революции».

Вас. Маклаков

А положение в Европе, в частности во Франции, очень неблестяще.

Машинопись. Подлинник.

BAR. 5-27.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 7 мая 1953

7 мая 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Искренно Вас благодарю за письмо. Я рад, что мы в этом вопросе о Мельгунове согласны. Вчера я получил новое письмо от Екатерины Дмитриевны. Серг. Петр, опять ей написал. Ее письмо ко мне начинается словами: «История с Серг. Петр, и нас поразила. Боюсь только, что с него все это как с гуся вода»!! По-видимому, она написала ему именно в том смысле, как думаем мы с Вами. Он же отвечает ей: «Мне самому не хочется выступать против Алексинского» и добавляет, что, может быть, сделает это в «Росс[ийском] Демократе» несколько позже. Зачем же было писать Зензинову? ― Не знаю, что тот ему ответил, -если уже ответил. Быть может, Зензинов и Лига повлияют на Бутенко в Мюнхене, ― это предположение я высказываю от себя. Но Бутенко в К. Центре не один, а врагов у Мельгунова там много. Удовлетворятся ли они заявлением, что он ответит «может быть» и «несколько позже»? Кончается же его письмо к Екатерине Дмитриевне словами: «На 16-ое (мая, в Мюнхене. ― МЛ.) назначена конференция, которая будет решающей во всех отношениях» (конечно, общая, а не по этому делу Алексинского. ― МЛ.). «Мало шансов, что мы останемся в этом Бедламе. У меня лично очень обостренные отношения не с Америк[анским] Комитетом, а с гг. Николаевским, Цинцадзе[1411], Бутенко и Ко. Если окажусь победителем, то поеду на две недели для переговоров в С. Штаты. На это, на мой взгляд, мало шансов». ― Завидую его крепким нервам: Алексинский, верно, разослал свою статью всем, всем, всем. Кстати, Мельгунов теперь сообщил Кусковой, что «Освобождение» выходит в виде приложения к «Укр[аинским] Вестям»!

Все это тоже сообщаю только Вам совершенно конфиденциально. Если я правильно понял (далеко в этом не уверен), обвинение Алексинского основывается на книге Крыленко «Тактический Центр» и на стенограмме процесса[1412]. Я и не знал о существовании этих двух изданий. В своей же статье Алексинский писал, что в 1926 году одна группа (а по словам Сергея Петровича, именно Алексинский) потребовала от Мельгунова, чтобы он из-за этого дела прекратил занятия политикой. -Будем надеяться, что скандала на всю эмиграцию не выйдет. Спасибо, что сделали усилия для получения статьи Алексинского. Мне совестно, что отнял у Вас время, но, вероятно, и Вас это дело взволновало, как и меня, и Екатерину Дмитриевну.

С прогнозом Александра Федоровича в его последнем письме к Вам я более или менее согласен, ― как и с Вами. С тревогой жду результата корейских переговоров. Думаю, что за кулисами уже ведутся и более общие переговоры: Болен[1413] в разговорах с журналистами ответил уклончиво на вопрос, везет ли он в Москву личное письмо Эйзенгауера, ― сказал только, что на такие вопросы может ответить Государственный Департамент, а не он, посол.

Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Как видите, Сергей Петрович теперь считает Николаевского своим врагом. Я из своего разговора с Борисом Ивановичем в Париже три месяца тому назад никак не вынес этого впечатления: он говорил о Мельгунове вполне корректно (а уж он-то, наверное, книгу Крыленко в свое время читал, ― он читает и помнит все такие издания). Борис Иванович, как и Мельгунов, порядочный человек, ― противник может быть, враг- нет. Он в Лиге очень влиятелен, и я надеюсь и почти уверен, что и он (как Зензинов) потребует от Бутенко, чтобы тот в Мюнхене вел себя иначе.

Что же касается туристических поездок Мельгунова и других участников К. Центра, то я вспоминаю, что в пору войны, когда в Америке экономили уголь и электричество, на нью-йоркских вокзалах висели огромные правительственные афиши: «Уверены ли вы, что ваша поездка совершенно необходима?» («Are you sure that your trip is absolutely necessary?»)

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 10 мая 1953

10 Мая [1953[1414]]

Дорогой Марк Александрович!

Ни Кускова, ни Мельгунов мне не писали, и я только от Вас одного слышал про всю эту историю. Но в ней есть нечто загадочное. Не поведение тогда Мельгунова; не допускаю сознательного предательства, а неосторожность может случиться со всяким. Но загадочно мне поведение тех, кто, считая «это» предательством, молчали до сих пор; уже с 26 г. требовать от него ухода из политики ― и только в 53 ― ставить ультиматум. Какая-то здесь есть подкладка непонятная. Чем это нападение вызвано? И еще не понимаю: М. называет Лигу Бедламом и в ней остается. Ради чего? Странные пошли теперь люди, и даже лидеры.

В последнем письме ко мне Керенский вопрос ставит так: на «эволюцию» рассчитывать нельзя. Значит только два выхода ― «дворцовый переворот» или «Революция». Если же не будет ни того, ни другого, то будет война. Из этого он выводит далее ― «сделать Революцию». И он мне пишет: «Наше единственное расхождение с Вами, что Вы считаете возможным эволюцию». На это я ему ответил уже, что дворцовый переворот для меня есть вид «эволюции»: а главное ― для эмигрантов невозможно делать отсюда ни Революции, ни переворота, ни эволюции. Только на месте можно видеть, как события развиваются и этому помочь отсюда. Но я считаю опасным и вредным проповедовать тезис, что эволюция невозможна: если в наше время существовал какой-то ореол «Революции», и можно было ей соблазниться, то едва ли теперь кто-либо ее хочет. Что же касается до переворота, то ведь он доступен только тем, кто близок к аппарату власти. А таких людей политический аппарат узнает раньше, чем мы. Но довольно об этом. Я вспоминаю, как в своем «предисловии» Вы ставили вопрос, почему я такой принципиальный враг Революции? Я думаю, что это осуждение ее заложено очень глубоко. Я отчасти касаюсь этого в своих «Воспоминаниях».

Я получил третьего дня письмо от Терентьевой; она пишет, что все получила, книга готова и через неделю пойдет в набор. «М.М. Карпович помог нам разобраться в рукописях и вполне согласен, что включение Вашей последней главы будет очень удачным окончанием».

Насколько я понимаю, это значит, что рукопись принята, и даже с сомнительной главой? Но я остаюсь при своем сомнении в том, что книга будет интересна для чтения; кроме разве очень близких людей, кот. будут интересоваться лично мной. Мне было бы более свойственно писать о других, как в книгах о 1-й и 2-й Думах. Жалею, что вовремя не писал о 3-й и 4-й, а теперь память уже ослабла. Но «жребий брошен» Богом, [так] что Вы раскаетесь в своей рекомендации. Но лично мне было интересно пережить это время и осознать, почему жизнь меня создала таким, что я нигде не был «своим» и никогда не любил ни управлять, ни приказывать. Я часто хотел «убеждать», но и только. Это было моей дорогой. Но это уже «исповедь», кот., конечно, в печати я не делаю.

Я уеду в Июле. Значит, в Мае увидимся?

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-5.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 13 мая 1953

13 мая 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Ей Богу, не могу Вас «поздравить» с тем, что Ваша книга сдана в набор. Вы один, по Вашей необыкновенной скромности, могли сомневаться в том, что она будет издана. Не понимаю лишь одного: как это Карпович мог помочь издательству «разобраться в рукописи»? Ведь все было переписано на машинке и страницы перенумерованы? Тогда в чем же разбираться? Набирают в Нью-Йорке быстро, и, быть может, книга будет набрана, послана Вам для корректуры и напечатана еще в июле. Если нет, то лучше, по-моему, выпустить ее в сентябре или в октябре: в августе мертвый сезон. К сожалению, Чеховское издательство, как все американские издательства, дает авторам лишь шесть бесплатных экземпляров. Вам, разумеется, не хватит (рецензентам они, конечно, посылают сами, не в счет этих шести).

История с Мельгуновым действительно непонятна. Вы, должно быть, правы: он мог допустить неосторожность в показаниях.

Получил вчера письмо от Николаевского. Он все-таки улетает в Мюнхен, но на этот раз лишь на самое короткое время. О том, что там «Бедлам», писал и рассказывал не один Мельгунов. Но пока никто из заваривших кашу от нее не отказался! Быть может, эта майская сессия приведет к расколу, к отставкам или хоть к каким-либо результатам. Просто неслыханно, что люди несколько лет совещаются, тратят огромные чужие американские деньги и не могут ни сговориться, ни кончить дело.

Очень хороша позавчерашняя речь Черчилля, которому устроили овацию и консерваторы, и социалисты[1415]. В самом деле, почему не встретиться с Маленковым? Польза от этого может быть (не говорю: будет): он тщеславный человек, и ему будет лестно, что Черчилль и Эйзенгауер хотят с ним поговорить «по душам», ― слишком часто в истории значительные результаты зависели от незначительных фактов; а Маленков, хотя и «фанатик» (я в жизни не встречал ни одного фанатика без кавычек), вероятно, сам еще не решил твердо, что он будет делать, ― как не знал этого и Муссолини[1416], которого тоже когда-то считали фанатиком социализма. Вреда же от встречи «on the highest level»[1417], как правильно и сказал Черчилль, быть не может: наивно было бы думать, что он, Черчилль, во всем Маленкову поверит, положится на его обещания и «размагнитится»! Общественное же мнение во Франции и в Англии, если размагнитится, то никак не от свидания, а уж скорее от отказа от свидания: «вот ведь Москва предлагала переговоры» и т. д. В Вашингтоне речь Черчилля встречена очень холодно, но это только доказывает, что там нет людей, равных ему по уму и опыту (в чем я никогда и не сомневался). Посылаю Вам статью Екатерины Дмитриевны. Я во многом с ней не согласен, но она, по-моему, права в главном: альтернатива ― это мировая война. И действительно люди К. Центра хотят войны, хотя не решаются это сказать. Кто такой этот Сергей Рощин, мне не известно. А что такое психологический удар по Москве в настоящий момент, это их секрет.

Мы скоро будем в Париже, ― буду у Вас 21 мая, наверное, и принесу сердечные поздравления лично.

Желаю большого успеха книге. Шлю самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов Только что узнал, что вчера полетел в Мюнхен и Керенский.

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-20.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 5 июня 1953

34, WALTON STREET,

London S.W.3.

Kensington 5063.

5 июня 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Очень досадно, что тогда перед отъездом из Парижа я не застал Вас дома и что простились лишь по телефону. Дел у меня никаких не было, я не знал точно, в котором часу заеду к Вам, и потому Вас не предупредил. Впрочем, мы, как Вы знаете, скоро вернемся в Европу. Уезжаем из Лондона 12 июня, будем в Нью-Йорке 18-го. Адрес наш там: 109 West 84 Street New York 24 N.Y. Но до 19-го июня письма, которые могли бы к нам туда прийти, будут почтой автоматически отсылаться в Ниццу!

В последний день нашего пребывания в Париже я видел в кофейне Александра Федоровича: меня с ним там свел Михаил Матвеевич, и мы долго разговаривали, ― А.Ф. и мне сообщил то, что Вам (о Мюнхене). По его словам, прежняя Мюнхенская комбинация безнадежно провалилась. Но, по-видимому, он возлагает надежды на какую-то новую.

Он отчаянно ругал Бутенко и Николаевского. Я старался избежать спора[1418]на острые темы, но сказал ему, что они с Мельгуновым также согласились на расчленение России, как Николаевский. Кстати, здесь в Лондоне меня неожиданно посетил соотечественник с немецкой фамилией (кажется, Кнюпфер[1419]), лондонский представитель вел. кн. Владимира Кирилловича[1420] и один из главарей монархистов. Он сказал мне, что они в Координационный Центр не вошли и не войдут, так как для них совершенно неприемлем тот документ, в котором Мельгунов «согласился» на отделение от России огромной ее части. Я ему ответил, что в этом вполне с монархистами согласен. Дела у него ко мне не было, он зашел т а к, хотя мы знакомы не были. Еще сообщил мне, что видел в Англии множество Ди-Пи, в том числе недавно покинувших Россию, и что громадное большинство их монархисты, поклонники недавно скончавшегося Солоневича. Не могу судить верно ли это, но ничего невозможного, по-моему, в этом нет. Солоневич же и в самом деле был талантливый публицист.

За последнюю неделю, должно быть, вопрос о К. Центре окончательно разрешился? Если Вы что-либо уже знаете, пожалуйста, напишите мне еще сюда, по адресу в заголовке письма: мы остановились у сестры Татьяны Марковны, она замужем за англичанином и живет в Лондоне, мы у них гостим.

Надеюсь, что Вы вполне здоровы и что второй Ваш случай на лестнице никаких последствий так и не имел?

Шлем сердечный привет и лучшие пожелания Вам и Марье Алексеевне.

Ваш М. Алданов

Завтра у меня Элькин.

Обратите внимание на «коронационную» марку[1421], ― здесь на них помешательство.

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-21.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 7 июня 1953

7 Июня [1953[1422]]

Дорогой Марк Александрович!

Получил от Вас вчера письмо и тороплюсь Вам ответить на вопросы. Загадочный для всех нас [вопрос] об А.Ф. За завтраком у М[ельгуно]ва он был как будто совершенно тверд; признавал невозможность оставаться с теми, кто в спешке у них подал в Ам[ериканский] К[омитет] записку вполне сепаратистскую и антирусскую. Дальше говорили, что если он уйдет, то развалится все, т. к. не сможет же Амер[иканский] К[омитет] остаться без русских, с одними «инородцами». Словом, как будто решение было ― принять. Меня удивило полученное после этого письмо Е.Д., кот. говорила в Женеве по телефону с А.Ф. и вывела заключение, что он «Мюнхеном заражен». Мое впечатление было совершенно обратное. Он уехал в Мюнхен; должен был нам написать, а затем сюда возвратиться. С тех пор ни слуху, ни духу ― ни мне, ни Теру. Тер вчера мне сказал как предположение, что ему стыдно нам писать, если он опять вернулся. Еще, кстати, скажу, что Кадомцев здесь уверял, что делу пригодиться может, т. к. Амер[иканцы] за него стоят, деньги имеются, а, как мы с Вами говорили, «охотники найдутся». Помните, Вы меня спрашивали про статью Г.А. Алексинского в «Освобождении». Я ее получил; часть против Мельгунова «лично», а последняя часть против тех, кто не понимает события и не уступал «националам». Я подумал, не ставит ли он, Г.А. [Алексинский], свою кандидатуру на место Мельгунова? Словом, все покрыто мраком неуверенности и все «может быть».

Я отсюда уезжаю 26 Июня, если не произойдет какое-либо событие, кот. все переменит. «Лестница» не имела никаких последствий, но вчера уже было «чуть» не случилось хуже, но все обошлось. Но это уже «третье» предостережение.

От Терентьевой нет никаких известий, и не хочу сам их запрашивать. Но и сейчас не знаю, приняли ли они книгу или нет.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-5.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 16 июня 1953

Париж, 16 Июня [1953]

Дорогой Марк Александрович,

Если не ошибаюсь, Вы именно сегодня должны были выехать в Америку. Мое письмо, вероятно, дойдет одновременно с Вами.

Я помню, как при оценке событий, Вы не верили в возможность Революции во Франции, иначе как навязанной другими «государствами». Только тогда революция станет возможна. Такая перспектива сейчас уменьшается; обаяние, да и материальные силы коммунистических государств не увеличились. Но и возможность самостоятельной, внутренней Революции во Франции усилилась, и это несмотря на упадок обаяния коммунизма и здесь. Но если продолжится явное бессилие здешней демократии ― не вхожу в причины ее ― и продолжится инфляция как единственная политика ― мы дойдем до банкротства, прекращения платежей, полной обесцененности денег. Тогда появится лозунг «грабь награбленное», массовые движения, забастовки и т. д., словом, гражданская война. И здесь не найдется решимости и сил, чтобы это движение раздавить, и власть перейдет к коммунистам со всеми последствиями этого. Не знаю, что бы Вы сказали, если б были здесь теперь при хроническом кризисе. Оптимизм Тера меня не успокаивает, а скорее пугает.

Вы, очевидно, гораздо лучше меня знаете, к чему привели попытки К.Ц. Вчера было собрание обычных гостей у Т[итова]. Одно ясно из всех разговоров ― попытки объединить русских и создать авторитетную силу для воздействия на европейское общественное мнение пока только обнаружили неумение сговориться и тем с неслыханной раньше остротой поставили вопрос о единстве России или ее расчленении. Это все, чего мы добились. И когда я вспоминаю, что формула самоопределения выдумана вовсе не Вильсоном в 14 пунктах, а нашей революционной демократией эпохи Февраля, то не могу не видеть, какую печальную роль в нашей судьбе играли мы сами, своей неосведомленностью и самоуверенностью.

Я получил письмо от Е.Д.К. Она очень довольна событиями Европы, явным нажимом низов на верхушку, кот. должна будет начать перестраиваться; это будет и в Сов[етской] Р[оссии]. Интересна статья Далина в 32 кн[иге][1423]. Остроумно показывает особенность тех изменений, кот. под этим нажимом внесет новое поколение, после революции. Все это естественно и законно. И с этой точки зрения, раньше начнется оздоровление в СССР, чем здесь, во Франции, где сначала нужно уничтожить крестьян, буржуазию, торговцев и их идеологов, а потом уже думать, как жить. Е.Д. пишет о невероятном падении престижа русской эмиграции на всем западе. Между прочим сообщает, что это отразится и на Чеховском издательстве, которому не дают денег на 1954 г. Причиной этого является отсутствие сбыта изданных книг. Это меня не удивляет. Книги отлично изданы, но так дороги, что эмиграции не по карману: а кто кроме нее может их покупать; как сравнить цену на них с советскими ценами. Словом, за отсутствие спроса эмигр[ацию] винить не приходится, но самый факт очень интересен. Был бы Вам благодарен, если бы Вы помогли мне узнать мое положение. Мой контракт был подписан, и я получил первый взнос. 6-го Мая было письмо от Терентьевой, что все в порядке, рукопись пойдет в печать. С тех пор не знаю ничего, совещусь их запросить, но становится не безразлично, остался ли в силе контракт, подписанный в 52 году, но в течение этого не выполненный. Мой срок до Апреля 53 г., и вся рукопись была доставлена; дальнейшее зависит уже не от меня. Я не раз думал и говорил, что не очень верю в интерес этой книги для публики, но когда подходишь к последней черте, мне было бы досадно, если этот труд остался недоконченным. Если бы Вы деликатно узнали, каковы их намерения, я был бы Вам благодарен, чтобы списать свой труд в убыток, как делают банкиры. Сам я скоро еду на летний отдых в Экс и заеду в Швейцарию; но ненадолго. Да и неизвестно, удастся ли уехать.

Мне было неожиданно и очень приятно прочесть в письме Е.Д. несколько одобрительных слов моим «Еретическим мыслям». Кроме Вас, никто о них не сказал доброго слова. А между тем то, что мы переживаем теперь, на мой взгляд, «кризис демократий» не в сторону Монархии или аристократий, а в сторону перехода от признания преимуществ большинства как такового к приближению к справедливости, т. е. соглашению всех прежних противников, большинства и меньшинства, а для этого компромиссам и взаимным уступкам, что всего легче достигается при демократическом строе ― мне и сейчас представляется здоровым. Но это очень сложный вопрос и потому довольно об этом. Если ничего не случится, я еду 26 Июня и остановлюсь в [пропущено слово]. Не знаю, успею ли Вам отсюда еще раз написать. Напишу, если случится что-либо новое.

Машинопись. Копия.

HIA. 2-21.

Д.Ю. Далин.

Фото предоставлено А.П. Ненароковым

М.А. Алданов ― B.A. Маклакову, 25 июня 1953

25 июня 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Простите, что пишу сегодня лишь очень кратко. Путешествовали мы отлично. Не качало, кормили превосходно. Только на пароходе и отдохнули. Здесь адская жара, а бегать надо немало.

Побывал в Чеховском издательстве. Все в порядке и с Вашей, и с моей книгой. Но как меня, вероятно и Вас огорчит сообщение, что набор, отправка корректур и печатанье каждой книги занимают теперь у них не менее пяти месяцев, так как их типографии перегружены работой! Я думал, что это будет сделано в три месяца. Очень они плакали, что Ваши поправки написаны от руки (по крайней мере, некоторые) и что разобрать их будто бы (верю) может только Карпович, ― в этом и есть его помощь, о которой, помнится, они Вам писали. С Вреденом я еще не виделся, он в отпуску. Слышал, что он очень доволен Вашей книгой и что относится к Вам с исключительным, необычайным уважением. Разумеется, я в этом и не сомневался.

Мне писали, что Вы, как и Михаил Матвеевич, отклонили предложение Мельгунова войти в новый Координационный Центр. Разумеется, отклонил бы и я. Сегодня Александр Федорович по телефону из Мюнхена сообщил своему единомышленнику Константиновскому (а тот сообщил редакции «Н.Р. Слова»), что он и Мельгунов одержали полную победу. Что Лига и сепаратисты вышли из К. Центра[1424]. Здесь к этому добавляют, что в К.Ц. войдут все правые (не сразу, а постепенно) вплоть до группы ген. Туркула!! И еще добавляют, что Керенский радуется преждевременно, так как эти же ненавидящие его правые очень скоро его вытеснят. Главой всего будет Мельгунов. Они будто бы покупают «Русскую Мысль». А еще до того я слышал, что в ярости группа князя Белосельского, которая верно еще правее Туркула[1425] (по немецкой линии князь вполне чист). Вероятно, она будет «травить» К. Центр. Как будто из всех правых и ультра-правых групп не зовут в новый Центр только ее. Почему же собственно? Впрочем, в точности всех этих сведений я не уверен и не ручаюсь. А имело ли продолжение дело Мельгунова ― Алексинского?

Я совершенно измучен. Шлем самый сердечный привет Вам и Марье Алексеевне.

Все это письмо конфиденциально, ― т. е. здешние слухи.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-21.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 2 июля 1953

2 Июля [1953[1426]]

Hotel des Iles Britanniques

Aix-les-Bains

Дорогой Марк Александрович!

Сегодня получил Ваше письмо, пересланное из Парижа. Тороплюсь Вам ответить, хоть вкратце.

Я не «отказывался» вступить в К.Ц., потому что никто этого мне не предлагал. Не знаю, предлагали ли Теру. У нас было одно собрание «единомышленников» ― на квар[тире] Тера, хоть это слово «единомышленники» не точно, но и там ни о каком «предложении» я не слыхал. Тер получил письмо от А.Ф., в кот. он вопреки прежним писаниям радовался, что они одержали какую-то победу; хоть смысл победы был очень не ясен, но и там о предложении встретиться, личном или групповом, не было речи. И если бы речь зашла, я бы, конечно, отказался, т. к. совершенно перестал понимать, на что этот К.Ц. нужен; до него была, наконец, борьба не с большевиками, а с антибольшевиками, нисколько меня не увлекала. И чем дальше, тем меньше. Сегодня здесь в Monde я прочел о последней книге Burnham'a[1427] неглупую статью A. Fontaine[1428], в кот. чувствуется больше правды, кот. вся сводится не к борьбе против большевизма за Россию, а к борьбе против России, к поддержке всех ее врагов, в том числе и «националов», и всяких «пораженцев». Мельгунов вопреки обещанию ко мне не звонил, а я не хотел напрашиваться. Потому ничего и не могу Вам сообщить.

Я Вам очень благодарен за сведения о Чех[овском] издательстве. Они, понятно, меня интересуют, но я решил никого об этом не спрашивать. Будь что будет.

Если Вы думаете, что я чересчур скромен, то, между нами, это неверно. Это и не «смирение паче гордости», в кот. меня упрекал Милюков; это просто верная оценка того, что я могу и что не могу. Писать книги ― не мое дело. Вся моя практика, и адвоката, и депутата, сводилась к кратким выступлениям на определенную, узкую тему. Ведь даже самая большая моя речь, по д[елу] Бейлиса, длилась всего 5 часов с перерывом. Материал не большой, раз его можно было исчерпать в 5 часов, и очень сконцентрированный. То же самое и думские речи, и публичные лекции: максимум ― один час.

Правда, у меня есть две книги, 1-я и 2-я Дума; но ведь и они говорят о периоде ― первая в 72 дня, а вторая в 103 дня; все изложено в одном томе стенографических отчетов. Это я могу. Мои три тома ― «Власть и Общественность» ― есть перепечатка отдельных статей, печатавшихся в «Соврем[енных] Записках», кот. я потом обратил в книгу, но не вышел за пределы интереса каждой «отдельной статьи». Попытка написать Воспоминания ― с детского возраста до вступления в Думу -1907 г. ― охватывает такой длинный период, с такими различными интересами, что это мне не по силам. Я это понимал и не раз покушался все бросить.

Перечитав написанное, я видел повторения, кот. надо было избегать, я пытался кое-что выделить в особые главы, переделывал и оставался сам очень недоволен. Говорю это Вам по дружбе; и мне не хотелось бы, чтоб меня печатали за «прошлые» заслуги.

Я с Вреденом не знаком; если он относится ко мне с исключительным уважением, как говорят, то, конечно, не за книгу, а за тот фейерверк, кот. в прошлом моя жизнь представляла. Но я цену этого фейерверка знаю не хуже его. Мне было приятно знать, что он и особенно Вы не осудите эту книгу; но это в порядке личных отношений; я же останусь при убеждении, что она мне не по силам.

А кроме того я стал очень стареть и слабеть. Накануне отъезда я был изнасилован Вырубовым, кот. давно меня просил присутствовать и «сказать несколько слов» на братском собрании в [Paleau?], посвященном основанию Петербурга. Главным оратором должен был быть Адамович. Я обещал быть, но не обещал говорить. Но т. к. только не обещал, но и не отказался, то накануне узнал, что я поставлен на повестку для вступительного слова. Вырубов для представительности мне и дал первое слово как «старейшему» масону.

Я знал об этом со вчерашнего дня, но, конечно, не мог приготовиться, вообще не зная, что будет говорить главный оратор ― Адамович. И тут ― я потому и пишу, я Вас использовал. В какой-то Вашей статье о Ленине ― я о ней говорил в своей речи ― «Толстой и большевизм», у Вас была фраза: «со времен Петра никто больше Ленина не отразился своей личностью в истории своего народа». Я вспомнил эту фразу и Вас назвал, т. к. это правда[1429]. Но это дало мне повод сравнить Петра с Лениным, Петербург и Ленинград, одного как представителя «просвещенного абсолютизма», а другого ― как представителя «тоталитаризма»; один служил своему народу, «не презирал земли родной, знал ее предназначенье»[1430], а другой ей жертвовал для мировой Революции и т. д. и т. п. Как видите, материал у меня был, но я с ним уже не умел справиться и решил ― больше не выступать.

Все это лишнее, и особенно таким почерком; но я ни с кем бы не мог об этом так откровенно говорить, как с Вами. И если книга не нравится, то пусть отложат ее печатание до посмертного издания. Том не требует задатка, что было бы обидно.

Я буду в Париже 3 Августа.

В. Маклаков

Эта книга моя ― претенциозная, и вот ее главный недостаток, кот. не понравился корректору.

Автограф.

BAR. 5-5.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 9 июля 1953

9 июля 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Не повезло мне с Вашим последним письмом (от 2 июля). В Ницце у меня была лупа, но я ее там оставил и теперь почти ничего, к крайнему моему сожалению, не разобрал. Если я правильно понял, Вы пишете, что Вы решили больше ни о чем издательство не спрашивать, -«будь что будет». Да чему же «быть»? Все в совершенном порядке.

Я уже видел и Вредена, он приехал «инкогнито» еще будучи в отпуску, и мы с ним завтракали. Он мне подтвердил лично то мнение о Вас и о Вашей книге, о котором я упомянул в прошлом письме. Вчера видел и Терентьеву, она сообщила, что получила от Вас и новый вариант главы с очень милым письмом, ― и тут тоже все в порядке.

Еще разобрал в письме, что Вы не вошли в К. Центр и что Вас туда не звали. Может быть, не звали, так сказать, в официальном порядке, но ведь звал же Вас в разговоре, как и Тер-Погосяна, Ал. Фед.? Вы верно знаете, что в «Н.Р. Слове» (уверен, что и в «Русской Мысли»?) появились на днях два документа от их (Керенского и Мельгунова) новой организации[1431]. Один документ ― рассказ о «событиях», очень резко направленный против Лиги и сепаратистов. Второй ― призыв объединяться ко всем, всем, всем, подписанный Александром Федоровичем и (сужу по стилю), вероятно, им написанный. Из этих документов ВСЕ сделали здесь вывод, что они одержали в Мюнхене полную победу, т. е. что Американский Комитет поддерживает их новую организацию, а не Лигу и сепаратистов. Но вот сегодня в «Н.Р. Слове» появилось весьма кислое и раздраженное сообщение адмирала Стивенса о том, что он расколом недоволен и что все все-таки должны объединиться[1432]. А редакция «из осведомленного источника» добавила, что Американский Комитет решил не поддерживать ни одну из двух прежних частей К. Центра, если они не объединятся!![1433] Как они могли бы теперь объединиться после всего того, что было, и особенно после тона обоих вышеупомянутых документов, ― трудно понять. И здесь опять думают, что все идет к чорту и что американцы никакой независимости тут не потерпят. Кстати, несмотря на нелюбезный тон (вполне естественный) в отношении сепаратистов, в документах, подписанных Керенским и Мельгуновым, впервые вполне ясно сказано, что они согласны на расчленение России при условии, что полной независимости потребует учредительное собрание данной национальности. Сказано также ясно, что они готовы работать и с сепаратистами при условии такого непредрешенчества. По-моему, такая позиция ничем почти не отличается от позиции Лиги, и незачем было обвинять Николаевского в «предательстве».

Прилагаю статью Екатерины Дмитриевны. Это статья вторая, и о продолжении ничего не сказано[1434]. В первой статье Е.Дм. только цитировала статью Алексинского (оказывается, он напечатал еще одну статью о Мельгунове[1435]) и рассказывала, как по ошибке и они с Прокоповичем были тогда арестованы, хотя не принимали участия в Тактическом Центре. Вероятно, Е.Дм. напечатала прилагаемую статью по настойчивому желанию Мельгунова? Но я думаю, по-прежнему, что такое желание он высказал совершенно напрасно (разумеется, с точки зрения собственных интересов). Как я давно писал Екатерине Дмитриевне, статей Алексинского никто не прочел бы, ― «Освобождения» нигде и достать нельзя. Теперь об этом деле знают все (мы с Вами, как Вы помните, условились держать все это в секрете). Между тем Е. Дм. защищает Мельгунова неизмеримо хуже, чем обвиняет Алексинского. Мне высказывали даже мнение, что она Сергея Петровича «потопила» и что теперь он «навсегда подмоченный человек». Это очень преувеличено, но все-таки Мельгунову статья радости доставить, по-моему, не может. Вдобавок, вероятно, теперь «Н.Р. Слово» не будет иметь право отказать Алексинскому в ответе, и я представляю себе, что он напишет! Продолжаю думать (как и Вы), что именно в интересах Мельгунова было бы не требовать от Кусковой помещения статьи. Вы, вероятно, вполне правильно в письме ко мне истолковали дело: в 1920 году Мельг. сделал ошибку, но это могло случиться и не с ним, ничего особенно постыдного тут не было. Комментарии же здесь иные.

Все эти маленькие события, разумеется, ничто в сравнении с вчерашним московским сообщением о Берия[1436]. (Мне о нем позвонили в полночь). Сегодня газеты высказывают много предположений. Во всяком случае, событие колоссальное, ― по-моему, оно еще грознее последствиями для большевиков, чем смерть Сталина. Можно ждать всего.

Не могу пойти на почту, чтобы взвесить это письмо. Наклеиваю наудачу две марки вместо одной и надеюсь, что этого хватит. Но если нет, пожалуйста, извините меня.

Самый искренний привет. Как идет лечение? Отдыхаете ли?

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-21.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, после 9 июля, не позднее 2 августа 1953

[После 9 июля, не позднее 2 августа 1953[1437]]

Дорогой Марк Александрович!

Никакой доплаты за Ваше письмо не спрашивали; но оно было настолько тяжело (газетная вырезка!), что я испугался и подумал, что Вы возвращаете мне мое письмо для «расшифровывания», и мне стало совестно. Буду писать разборчивее, но короче.

Я прав, что никого [из] нас в К.Ц. не звали. Звали раньше, пока они не перессорились. А последнее время доходили слухи только о том, кто совсем уходит, кто не совсем и т. д. При таких условиях неловко и звать, и об этом давно и не было речи ни при встречах, ни в письмах. Да и теперь в письме от 6 Июля А.Ф. пишет мне, что называется «документ» и что на днях Мельгунов устроит в Париже «пока» газетное совещание и просит меня, Тера и одних друзей «поддержать». В сущности и это не равносильно приглашению в Комитет. К тому же Вы сами пишете о «раздраженной» статье Стивенса на «раскол» в Комитете, а А.Ф. как бы в дополнение к этому сообщает мне, что «наш законный Комитет не признан Американским Комитетом, и мы решили сейчас идти самостоятельно, готовые к тому, что наши связи с Американским Комитетом совсем порвутся». Согласитесь, что момент для вступления в Комитет был бы выбран очень неудачно; вчера я был в Женеве; Е.Д. показала мне № «За Свободу»[1438] с фотографией группы; там много людей, но из них всех я узнал только А.Ф. (очень поседевшего) и помолодевшего Мельгунова. Остальных никого не знаю, и неохота идти к незнакомым.

А главное, они говорят о победе, ими одержанной, а я не могу себе ясно представить, в чем эта победа. Об этом я хотел объявить и Вам, но вчера был у меня спор с Е.Д., в кот. мы ни до чего не договорились. Вы написали, что Кер. с М. подписали бумагу, в кот. впервые ясно сказано, что они согласны на расчленение России при условии, что полной независимости потребует Народное Собр[ание] данной национальности.

Воля Ваша, такого заявления в присланных ими бумагах теперь я не нашел. В обращении к «зарубежной общественности» заявляют только, что оно построено на началах «непредрешенчества» и что сам народ должен свободным волеизъявлением решить свою судьбу после свержения большевизма.

Е.Д. именно в этом «непредрешенчестве» и видит якобы согласие на «расчленение». Я с ней не согласен; «непредрешенчество» только разделяет вопрос о «единстве» или «расчленении» от свержения большевизма. С этим можно и согласиться, ибо свержением большевизма нельзя «обусловливать» взгляды на возможность единства или расчленения России. А главное, и это уже пишу по Вашему адресу ― я не могу отрицать право народности на самоопределение; вопрос только в границах этого «самоопределения». Культурное самоопределение, забота о сохранении народной культуры, пределы государственной автономии на основе федерализма в стране, в кот. первичность принадлежит самой народности. Я не могу только допустить, чтобы эти народы могли односторонне волей своей раздробить все государство. Вместо этого и была идея знаменитой формулы ― самоопределение вплоть до отделения. Но этой ереси, выдуманной в 1917 г., больше нет. И потому с этой стороны путь к соглашению становится возможен. Но несогласие меня, Вас и Е.Д. показывает, что еще всем неясно, как мы понимаем то, на что якобы соглашаемся; и, конечно, народности это понимают иначе. И потому всякое соглашение сегодня есть, грубо говоря, игра словами или втирание очков. И надо еще много поработать, прежде чем на чем-то остановиться.

Но я и это письмо пишу неразборчиво. Последние слова о Чеховском издательстве.

Мне было очень приятно узнать, что Вреден одобряет мою работу, если это только Вы не преувеличиваете по дружбе или для моего утешения. Но лично я ей все-таки не доволен. Со мной часто бывало, что мое выступление, даже имевшее успех, мне не нравилось. И не потому, что я был строже, чем другие. Но другие, прослушав речь или прочитав книгу, сравнивают их с «пустым местом»; сам же автор поневоле сравнивает с тем, что он задумал, что хотел сказать, и чувствует, если это ему не удалось или удалось плохо. Ведь я даже своих речей не писал и не произносил по писанному; а тогда мог без страха, забывчивости и т. п. И чем содержание было задумано глубже, тем легче всего не исчерпать. Это со мной в прошлом. А что хуже, это со мною теперь постоянно происходит в момент ответственных выступлений, часто в импровизированном разговоре. Отсюда я и заключил, что мое время прошло и что мне за ответственные выступления лучше не браться. И пока я один это заметил это не беда; это может быть случайно, не в применение врагу; а если это заметят другие ― то значит пора менять профессию.

А между тем, в какое интересное время мы живем или, вернее, жили, и как его современники и деятели могли бы помочь будущим историкам и романистам сделать это время понятным. И с этой стороны ― какая это дельная мысль ― Чеховское издательство. Но много званых и мало избранных.

В Воскресенье, 19, уезжаю отсюда, верней и точней в [слово нрзб], а 2 Авг[уста] буду в Париже.

Искренний привет и благодарность; Тер не отвечает на телефон.

В. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-5.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 2 августа 1953

2 Августа [1953[1439]]

Дорогой Марк Александрович!

Сегодня утром вернулся в Париж, и, судя по массе дел, кот. я здесь застал, засел здесь прочно. Отдых мой кончился как раз тогда, когда я вошел во вкус отдыхать. Пишу Вам, чтоб напомнить о себе; с половины Июля никакого контакта у нас не было, да живя в сравнительной глуши, я мало знал, что здесь делалось. Было письмо от Тера, звонил несколько раз, а сегодня на звонок не отвечают. От Титова было на днях письмо; он жил тоже в Cobain, верстах в 60 от меня, но письмо пришло через Париж и еще несколько промежуточных пунктов. Было несколько писем от Ек. Дм. Писала, что Ал. Ф. собирался в Париж, но не знаю, где он. Но я совершенно ошеломлен тем, что делает наш К.Ц., т. е. Центр Объединенной Эмиграции. Вы, конечно, знаете это лучше меня, и в Вашем письме от 9 Июля на это намекали.

Но я только вчера прочел в «Рус. Мысли» меморандум наших сепаратистов и просто ужаснулся. При такой их позиции как можно было на что-то надеяться и мечтать быть «объединенным центром». Что это ― «наивность» или «хитрость»? И такие разговоры ведутся с покровительством Америки. Поскольку можно было искренно возмущаться всеми попытками ущемлять «права» и «притязания» инородцев только потому, что они инородцы, постольку трудно переварить, что 40% «великороссов» противополагаются 60%, т. е. большинству, «инородцев» ― как будто они представляют единое и согласное большинство, кот. великодушно обещает «не претендовать» на земли великороссов... Но довольно; опять стал плохо писать. Был бы очень рад узнать, как на это смотрят влиятельные люди в Америке, и неужели там требуют, чтоб великороссы с этими 60% шли вместе. И что Ал. Фед. И везде все это оттого, что права человека и народности -превращаются немедленно в право других ущемлять и отнимать у них то, что себе хочется. Я не думал, что можно так бесстыдно лгать, как это сделано в напечатанном меморандуме.

И никого пока в Париже не нашел.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-5.

М.А. Алданов ― B.A. Маклакову, 6 августа 1953

(Текст напечатан на внутренней стороне конверта авиапочты, на конверте адрес отправителя: Aldanov, 109 West 84 St., New York 24, N.Y., адрес получателя: Monsieur V. Maklakoff, 5 rue Péguy, Paris 6, France. Штемпель на конверте: New York, Aug[ust] 6, 6 pm [Нью-Йорк, 6 часов вечера 6 августа 1953].)

6 августа 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Я не писал Вам после Вашего предпоследнего письма, так как Вы сообщили, что скоро возвращаетесь в Париж. К сожалению, я в этом письме разобрал немного (во вчера мною полученном Вашем письме из Парижа разобрал несколько больше). Если Марья Алексеевна (где она была и отдохнула ли?) уже вернулась, умоляю писать на машинке. А как отдохнули Вы? Вы ничего не пишете о том, как себя чувствуете. Неужели не было возможности остаться там дольше, когда Вы вошли во вкус отдыха?

Нового о К. Центре и мы тут знаем немного. Но три или четыре дня тому назад в «Нью-Йорк Таймс» появилось сенсационное сообщение, почему-то не перепечатанное «Н.Р. Словом». Там черным по белому, без малейшего стеснения было сказано: адмирал Стивенс предъявил всем участникам К. Центра ультиматум: либо они до такого-то числа (не помню сейчас, какого) объединятся, либо Американский Комитет с этого числа прекратит выдачу им денег[1440]! Числа не помню, но срок был указан недолгий. Даже лакеям при расчете дают больший. Я был убежден, что теперь дело кончено: не могут же эти люди принять такой ультиматум, объявленный, так сказать официально! Но вчера я позвонил по другим делам В.А. Александровой (она, как Вы знаете, меньшевичка и жена члена Лиги Шварца). С изумлением узнал, что Николаевский вернулся в Мюнхен и что там опять начались какие-то переговоры!! Очевидно, там находится и Керенский. Впрочем, я в этом не уверен. Если они объединятся после сообщения «Таймс», то, по-моему, это предел позора.

Остаюсь при своем мнении: по вопросу о расчленении России разница между Лигой и группой Керенского ― Мельгунова невелика. Вопрос об этом расчленении, очевидно, может стать реальным только в случае войны и военного разгрома СССР. Вы сами понимаете лучше меня, что тогда у сепаратистов, при поддержке американских штыков и миллиардов, есть все шансы провести через их разные Учредительные собрания в каждой области постановление об их полном отделении от России. На это Керенский и Мельгунов дали заранее полное согласие. Все это у них тщательно прикрыто густой патриотической словесностью: мы против их отделения, но если так постановят их Учредительные собрания после освобождения России, то мы не возражаем! По-моему, их ДОЛГ был совершенно ясно сказать Вашингтону, что они никогда дальше федерации не пойдут, что если американцы с сепаратистами намерены отделить от России и Украину, Кавказ, лимитрофы и т. д. (быть может, и Сибирь, где тоже очень легко устроить такое Учредительное собрание с таким же постановлением), то это только положит начало новым войнам в будущем. Такой довод и твердость русских политических деятелей в заявлении мог бы произвести в Вашингтоне (где ведут борьбу разные американские правительственные течения) немалое впечатление. Но если Мельгунов ― Керенский заранее соглашаются и принимают денежный ультиматум, то зачем же стесняться? Впрочем, я еще надеюсь, что по крайней мере А.Ф. ультиматума не примет. Быть может, он о нем еще и не знает или, по крайней мере, не знает об его сообщении в «Таймс». Если Вы его увидите, скажите ему.

Больше ничего нового. Шлю самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Я недавно видел здесь В.А. Ледницкого[1441]. Он никогда русофобом не был, напротив. Но он мне сказал, что ни о какой федерации больше речи быть не может: все отделятся.

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-21.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 19 августа 1953

19 Августа [1953[1442]]

Дорогой Марк Александрович,

Получил сейчас Ваше письмо, датированное 6 Августа; последнее мое письмо к Вам было послано 3 Ав[густа]. После этого я не писал и не получал никаких писем. Началась уже забастовка почты, жел[езных] дорог, метро и других общественных учреждений. Вкратце Вам отвечаю, не уверенный, что письмо дойдет до Вас.

Я совершенно согласен с Вашей оценкой К.Ц., хотя не понимаю, на что Вы намекаете, говоря, что К. и М. согласились на расчленение. Если на формулу ― самоопределения до отделения, кот. была в моде в 1917 г., так ее повторяли и принимали почти все, а главное, не помню, кто против нее возражал. Не помню, чтобы тогда делал это и Милюков; но, конечно, ее принимала вся «революционная демократия», С.Р.Д.[1443] Тогда в оправдание говорили, что народности этого не захотят и что можно ее провозглашать безобидно. И я не помню, кто именно бы тогда на эту формулу ополчался. Потому Вы и правы и неправы, ставя ее в вину М. и. К.; это вина всей Февральской Великой Революции.

Но, конечно, это не причина, чтобы ее сейчас вынимать из нафталина; это было легкомысленно сделано СБОНР, теперь они от нее отступаются, ее отрицают и обезвреживают «непредрешенчеством». Чтобы облегчить их положение, я бы в этом им не мешал. Но сейчас все зло в том позоре, в кот. они себя ставят из-за американской помощи. Здесь им нет оправдания, и в этих условиях[1444]авторитет КЦ есть нуль.

Но, на мой взгляд, ― все это сейчас несерьезно. Серьезно международное положение, в частности, Франции, и здесь мой обычный пессимизм остается в действительности.

Не знаю, хорошо ли знаете Вы, американцы, что происходит во Франции. Мне ее положение напоминает начало 1917 г. при Временном Правительстве; сейчас здесь нет власти, ибо ни у кого нет силы. Единственная сила ― это те синдикаты, кот. предписывают забастовки. Их еще слушают, несмотря на то что от этих забастовок страдает все население, но правительство ничего не делает и не может сделать, чтобы их ликвидировать.

Ввиду этого возник и, вероятно, скоро осуществится план ― созыва Палаты. Это ничему не поможет, ибо у нее не найдется прочного большинства. Ведь Палату затем и распустили на каникулы, чтобы некоторое время дать большую свободу власти.

Вы знаете, что я всегда более склонен к пессимизму, чем к оптимизму, но сейчас это не мое личное настроение. Демократия французская не в силах справиться с положением, и я не удивлюсь, если через некоторое время будет сделана попытка захвата власти крайними левыми, с обычной программой «грабь награбленное», печатанием бумажных денег и обезвреживанием своих противников, ― это ведь будет только расширением и продолжением того процесса, кот. уже захватил полЕвропы. Я не вижу здесь, кто этому помешает.

И что будет тогда с Россией? Мы видим, до чего договорился К.Ц., затеяв борьбу с большевизмом. И здесь наша трагедия. России, конечно, грозит опасность распадения, вот за нее как целое сейчас никто не заступается, ведь и здесь, во Франции, носятся с Украинцами, их независимостью, соединением с Польшей и т. д. Трагедия в том, что после катастрофы Февр[аля] 1917 г. и разложения ее после Окт[ября] собрала ее в единую, в Союз федераций, большевистская власть. И как-то логично выходит, что когда создается всякий центр борьбы с Кремлем, все эти центры нападают на то, в чем была их единственная заслуга, на объединение России. И борьба с большевизмом превращается в борьбу против единства России.

Все это только для Вас. Здесь сейчас никого нет прежних друзей. Все разъехались, и я не знаю, у кого заразиться «оптимизмом».

Сейчас настает черед именно Франции: ей грозит главная опасность. А без нее ― в Европе останутся только две силы ― Совдепия с сателлитами и Германия. И Америка может поставить ставку на Германию, и начнется 40-й год. И во Франции сейчас вредную линию начинают вести социалисты, кот., не дают спать лавры коммунистов.

Здесь никого нет близких друзей. Тер в Испании. Альперин, Кантор, Рубинштейн живут все за границей и не могут вернуться.

Моя сестра была летом в Земгоровском доме и немного (хотя недостаточно) поправилась.

Привет, В. Мак.

Я вспоминаю, что почти накануне моего отъезда из Петербурга в Париж я спрашивал Верховского, военного Министра[1445], справятся ли они с готовящимся восстанием для захвата власти. Он, улыбаясь мне, говорил: «Никакого сомнения нет. Будет то же, что в Июле»[1446]. Здешнее спокойствие мне напоминает это настроение, и оно меня пугает больше, чем растерянность. И любопытное правительство все время уверяет, что не будет платить забастовщикам прогульных дней. А оказывается, что за Август все кредиты уже поступили тем самым начальникам, кот. бастуют. И эти угрозы только смешны.

Машинопись. Подлинник.

BAR. 5-6.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 27 августа 1953

27 августа 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Сегодня получил Ваше письмо от 19-го и одновременно два письма и открытку от Бунина от 10-го, 14-го и 21-го августа! Это первые полученные нами в августе из Франции письма. Слава Богу, что забастовка кончилась. Как ни тревожно было все это, я не думаю, чтобы во Франции могла произойти в мирное время коммунистическая революция. Будет ли только продолжаться мирное время? Все же теперь опасность войны меньше, чем была при жизни Сталина. Это не значит, что можно быть уверенным в мире, хотя бы даже в ближайшие два года. Как видите, мы возвращаемся в октябре во Францию. Если бы я считал, что опасность войны и коммунистической революции велика, я остался бы здесь. Разумеется, мое мнение означает немного.

Как же Вы говорите, что в 1917 году все были за «самоопределение до отделения»?! Могу, во всяком случае, заверить Вас, что эн-эсы (за редким исключением) высказывались решительно против этой формулы, ― особенно наш председатель покойный В.А. Мякотин. Столь же решительно был против нее покойный Милюков, ― уж он-то, я уверен, никогда не подписал бы тех бумажек, которые теперь подписали Керенский и Мельгунов, и не сказал бы об этом того, что сказал в Берлине Керенский. Не ручаюсь, но, по-моему, в 1917 году и сам Александр Федорович этой формулы не поддерживал. «Вплоть до отделения» ― это означает отказ от четырех пятых России (повторяю, нельзя забывать Сибирь). Кстати, я не юрист, но, по-моему, формула Керенского -Мельгунова о том, что УчредительнЫЕ СобраниЯ разных национальностей сами решат вопрос о своем отделении или не-отделении, юридически безграмотна: ведь созыв таких Учредительных Собраний на данной территории уже предполагает ее суверенитет и определенные ее границы, ― иначе где же производить выборы? А пока украинцы, например, сговорились бы со своими ближайшими территориальными соседями о пределах Украины, пролилось бы немало крови, не говоря о чернилах. Вопрос об устройстве России может решить, по-моему, только Всероссийское Учредительное Собрание. Мы можем и должны защищать в нем идею федерации, идею соглашения в порядке явных и закулисных переговоров, взаимных уступок и т. д.; но все, что теперь вещает Александр Федорович, и все, что он по этому вопросу подписывает (в его нынешней компании), вызывает у меня самое отрицательное отношение (чтобы не сказать сильнее). И повторяю, я не вижу большой разницы между его позицией и позицией Николаевского или вижу лишь ту, что Керенский называет Николаевского «предателем», а тот его никак не называет и говорит о нем корректно. Он мне только сказал то же самое, что я писал Вам: под прикрытием патриотической словесности Керенский и Мельгунов заняли в национальном вопросе позицию, весьма мало отличающуюся от позиции Лиги.

Чтобы не повторять информации о всех этих делах, ― уж никак не знаю, верно ли или нет, ― посылаю Вам копию письма, отправленного мною Кусковой, которая давно просила меня сообщать ей то, что здесь говорят. Если хотите, Вы можете прочесть это письмо Титову, Альперину и Тер-Погосяну при условии, что они больше никому об этом говорить не будут.

Я рад, что Вы здоровы, что Марья Алексеевна отдохнула. Пожалуйста, сердечно ее поблагодарите за то, что она, будучи так занята, все же переписывает Ваши письма ко мне. Наконец-то я разобрал в Вашем письме все.

Шлю самый сердечный привет и лучшие пожелания.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Копия.

HIA. 2-21.

М.А. Алданов ― Е.Д. Кусковой, 27 августа 1953

27 августа 1953

Дорогая Екатерина Дмитриевна.

Мы очень огорчены Вашим сообщением о том, что Сергей Николаевич нездоров. Я, кстати, и не знал, что существует другое лечение простаты, кроме оперативного? Массаж? Ваша болезнь ведь не опасна и, надеюсь, не связана с болями. Мы оба тоже никак не может похвастать здоровьем, особенно Татьяна Марковна. Скоро (в октябре) вернемся во Францию. Я не верю, что там может произойти коммунистическая революция, пока нет войны.

Бунину еще причитается 600 долларов от Чеховского издательства, и они скоро будут ему переведены. 500 он недавно от них не получил.

Дальнейшее же зависит от того, приобретут ли они у него еще книгу или нет: пока договор на нее не подписан, так как новой ассигновки от Фордовской организации издательство еще не получило, ― они уверены, что скоро получат. Если б денег они и не получили, то, разумеется, все старые, уже подписанные договоры, они все равно исполнят с совершенной точностью, но новых договоров подписывать больше не будут, и тогда я, право, не знаю, чем и как будет жить Иван Алексеевич! И не он один. Ведь теперь осталось только Чеховское издательство. У меня они давно, когда еще денег много было, приобрели две книги, и вторая, сданная мною полгода тому назад (философская), выйдет в декабре. Книга Василия Алексеевича, сданная им несколько позднее, должна выйти в январе или феврале: печатанье книги теперь в Нью-Йорке занимает не менее пяти месяцев, ― так типографии перегружены работой. А кроме того строго соблюдается порядок: раньше печатают книги, раньше полученные и принятые издательством. Против этого возражать трудно. Но пока работа издательства идет прекрасно, очень многие книги окупились и даже принесли доход. Деньги они, вероятно, получат именно поэтому. Но сейчас просто не у кого справиться, так как Вреден болен, подвергся хирургической операции.

Вы пишете, что получили самые отрицательные отзывы о Керенском и Мельгунове. Едва ли они столь отрицательны, как те, что я слышу здесь с разных сторон. Особенно со стороны людей, связанных с Ал. Ф-чем десятилетиями работы и дружбы. Поездка его в Берлин под ручку с солидаристами вызвала у многих просто бешенство. Слышал из достоверного как будто источника: для организации свидания с Рейтером[1447] они попросили рекомендации у Боннского Министерства иностранных дел. Оно будто бы ответило, что может дать рекомендацию лично Керенскому, но категорически отказывается рекомендовать «бывших гитлеровцев»! Рейтер все же принял делегацию, за что подвергся жесточайшим нападкам берлинских немецких социал-демократов. Здесь есть немецкие протоколы этого заседания, ― я их не видел, но они будут будто бы опубликованы. Рейтер смущенно оправдывался. За что купил, за то продаю.

Теперь информация, которую я получил за завтраком от Б.И. Николаевского (он, кстати, никого не ругал). Он сказал мне, что главные и настоящие разногласия между Лигой и группой Керенского -Мельгунова были не по национальному вопросу. Он показал мне резолюцию парижских «националов». В ней пункт третий (в этом вопросе) очень мало отличается от того, что сказал в своей берлинской речи Александр Федорович. Настоящее же разногласие было по двум вопросам. Лига решительно отвергла кандидатуру Керенского в председатели Координационного Центра. Лига столь же решительно выступила против привлечения в К. Центр солидаристов, которые теперь с Керенским в самой тесной дружбе (надолго ли?). По-видимому, Николаевский будет обо всем этом писать. Слышал даже (это уже не от него), что Лига опять, как когда-то, будет выпускать приложение к «Новому Русскому Слову».

Еще информация, и опять за достоверность никак ручаться не могу. Денег будет достаточно и без Американского Комитета. Есть множество американских разведочных, «чисто-разведочных» организаций, которые, отчасти в пику Американскому Комитету, готовы давать много денег. Немцы давать деньги (кому?) отказались. Испанцы будто бы дали очень мало денег на какой-то журнальчик (не знаю, какой, не знаю, кому) и больше давать не хотят. Все это сообщаю только Вам (не для огласки, тем более что уверенности в том, что это так, у меня, разумеется, нет и быть не может). Все не пошлю копию этого моего письма Василию Алексеевичу, чтобы всего не повторять. Касса Координационного Центра (16 000 германских марок) осталась за группой Керенского ― Мельгунова. Здешняя Лига всецело поддерживает Николаевского при некоторых легких разногласиях.

Отвечаю Вам тотчас, так как забыл вложить в последнее письмо письма к Вам Мельгуновых. Прилагаю их при сем. Пожалуйста, извините, что забыл.

Мы очень рады, что Вам понравился Лунц. А что Вы хотели сказать о его жене («Мы ее не поняли»)? Пожалуйста, напишите.

«Организация» Гуревича существует уже три года[1448](если не много больше). Идеи у нее хорошие, но и никакой деятельности у нее нет или она сводится к тому, что Гуревич и еще два-три человека иногда посещают влиятельных американцев и разговаривают с ними на политические темы. Гуревич человек очень даровитый и больших знаний. Но толка от его работы я не вижу. Вейнбаум к ней и к нему относится юмористически. Не говорите этого ни за что В.В. Вырубову. Он туда вошел, и ничего худого тут нет.

Мы оба шлем Вам самый сердечный привет и пожелания здоровья Вам и Сергею Николаевичу.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Копия.

HIA. 2-21.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 30 августа 1953

Париж, 30 Августа [1953[1449]]

Дорогой Марк Александрович,

Забастовка, по-видимому, кончилась, хотя не вполне, новые письма приходят, а задержанные раньше на почте нет. Правительство выпустило сообщение, что и они будут доставлены в течение 48 часов, но это новая официальная ложь. Вероятно, их доставят туда, где осталось место от недоставленных сорных ящиков: это проще, чем разносить по квартирам. Можно было бы думать, что просто за это время не было писем; но я с 16 Июля не получаю больше «Новое Рус. Слово», на которое подписан до Января. Это уже показатель. С тех пор, как новые письма стали приходить, я получил из Мюнхена письмо от А. Ф. ― и оттуда же № «За Свободу» и № 2 Мельгуновского «Демократа»[1450]. Он меня вводил в круг недавно происходившего, о котором я мало что знал, т. к. не видал ни А.Ф., ни Мельгунова, ни Николаевского. Письмо А.Ф. не вполне понятно. Пишет о распрях с «националами», о том, как непозволительно ведет себя Американский Комитет, требуя соглашения с националами, под угрозой прекращения субсидий, о том, как они с А[мериканским] К[омитетом] разорвали. Этого можно было ждать, и я этому скорее порадовался. Но далее он пишет, что А[мериканский] К[омитет] смутился этой перспективой и делает им новое «компромиссное» предложение, на кот. они еще не ответили. И А.Ф. так определяет позицию К.Ц.: «Наша тактика не отступать от коренных положений, признанных американцами, вести себя так, чтобы ответственность за разрыв лежала на наших контрагентах». Парадоксально, что «такая тактика» считается борьбой с большевизмом.

У меня был Альперин, я показал ему письмо и сказал, что буду ему отвечать, и просил передать Теру, что получил от А.Ф. письмо с поклоном для него. Тер только что вернулся из Испании ― больной, и так как в Париже в это время была забастовка, то не было докторов, он пока не знает, что у него. Температура, головные боли и боли в печени. Но он мне все-таки позвонил и просил, не повидав его, Тера, не отвечать А.Ф. Я с ним повидаюсь не сейчас, а через несколько дней. Сейчас у него был доктор и сказал, что хотя анализы ничего страшного не дали, и опасности он не видит, но советует его не утомлять. У меня письмо к А.Ф. было уже написано и переписано, и я было собрался его отослать, как пришли из Мюнхена № 2 «Рос[сийского] Демократа» и «За Свободу». Я начал читать и ужаснулся тому, что там происходило и происходит, и вообще как они могли вместе работать с откровенными сепаратистами, под предлогом «непредрешенчества». Ведь это самообман. Если у Вас есть № 2 «Рос[сийского] Дем[ократа]» ― там история очень обстоятельно изложена[1451]. Действительно, прежней фразы «самоопределение до отделения» более нет; обе стороны согласились на том, что вопрос о судьбах России будет решен народным волеизъявлением после падения большевизма. Но кто будет изъявлять свою волю? Партии Мельг. и Кер. говорят так ― что это решает «народное волеизъявление после окончательного свержения большевизма на всей территории СССР». Слова «на всей территории» как будто означают, что решать будут все российские граждане на всей территории СССР. Тогда это воля всего населения России. Но слова «на всей территории» могут относиться к свержению большевизма; тогда это самоопределение до отделения. Как об этом думать непредрешенчеству. Ведь в этом вся суть, а противная сторона, националы, требуют, чтобы все признали как факт стремление народов СССР создать свои независимые государства. Такое непредрешенчество сводится к недоговоренности, к желанию замазать несогласия, а возобновить спор позднее. И тут я понял то, чего не понял из прежнего Вашего письма, что заявление Америк[анскому] Комитету о том, что все согласны и представляют общее мнение эмиграции, сделанное за тем, чтобы не потерять содействия Ам[ериканского] Ком[итета], есть самообман, а для иных просто обман. И, конечно, последовало то, что не могло не последовать; борьба продолжалась; шел нажим обеих сторон на Амер[иканский] Ком[итет] и подрывная работа, но главное: в чем же борьба с большевизмом? Борьба между собою все заслонила, и объединенная эмиграция приобрела облик очковтирательства, кот. может идти на руку большевикам, поскольку там расчленения России не желают. А.Ф. в письме ко мне надеется, что мы не откажем им в поддержке и помощи. Я не послал приготовленное ранее письмо, но сегодня в нескольких словах выразил свое недоумение, отложив принятые решения до свидания; он приедет в Сентябре. Мне его жалко, как, вероятно, и Теру; но, по-моему, надо им договорить все до конца, рискуя оказаться в одном лагере с «Русск. Мыслью» и еще хуже или вообще не делать ничего. Но то, на что уходила вся их работа в расчете на создание «крепкого и авторитетного русского центра», перестала внушать не только доверие, но и интерес в эмиграции.

А.Ф. пишет: «в России увидят, что русские люди не работают за доллары, а служат, как могут, интересам России». Что они работают не за доллары ― ясно для всех, кто их знает. Но чтобы этим путем они боролись с большевизмом и защищали достоинство России ― сомнительно. Я думаю, что здесь всего больше желания что-либо делать и в такой момент не быть пассивным.

Но ведь деятельность, которая вдохновляет такими мотивами, называется не деятельностью, а суетой. Именно это впечатление и производит Мюнхен до сих пор. Ведь вся их деятельность пока только в радио, которое, наверное, будет отражать и обострять разногласия между ними; или оно пойдет по пути покойной «борьбы за Россию»[1452] и будет повторять ― вставайте, поднимайтесь, свергайте... Так гора родила мышь. И не на национальном вопросе можно сейчас бороться против Кремля. Так можно бороться только против самой России. Когда в идее самоопределение народностей в России уже осуществлено при сохранении ее единства. Не идея плоха, а ее исполнение, приемы насилия, уничтожения несогласных и т. д. И вот в нашем требовании к будущему можно исходной точкой брать то, что уже есть и улучшать. Именно в этом вопросе, а по охранении прав человек, и потому для свержения Кремля надо брать другой лозунг, а не «самоопределение народностей». Но здесь я подхожу к вечному спору о возможности эволюции, в которой принято усматривать «соглашательство». А что у Вас происходит? С начала Августа мы почти ничего не знаем. Хотелось бы, чтобы это письмо было возобновлением контакта между нами. Я не хочу мешать К.Ц. и его дискредитировать; но пока не вижу возможности его поддерживать на его теперешней дороге уступок нашим разнообразным врагам. Еще если бы мы за это получили реальную помощь для свержения большевизма, а не возможность вести [смертельную?] борьбу между собой, кот. большевиков укрепляет, а эмиграцию и вообще «русских» компрометирует.

Машинопись. Копия.

HIA. 2-21.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 1 сентября 1953

Париж, 1 Сен[тября 1953[1453]]

Дорогой Марк Александрович,

Вчера послал Вам длинное письмо на машинке, но с поправками, не всегда разборчивыми, в переписанном тексте, т. к. и моя сестра не разобрала моего почерка. Но сегодня получил Ваше письмо; если бы получил раньше, то своего бы не послал. Во многом ломлюсь в открытую дверь. Но добавлю несколько слов.

1) Вы не согласны, что в 1917 все были за «самоопределение до отделения». Конечно, это преувеличено; но вся «революционная демократия» это провозглашала, а главное, я не помню, чтобы на это возражали, как следовало бы. Ограничивались «надеждой», что этого не будет, и очень многие из тех, кто молчали, чтобы не разрушать единства в своем лагере, этому не сочувствовали, но об этом говорили только в среде единомышленников, а не публике. Не помню, чтобы Милюков возражал. На мой взгляд, надо было выставить другую формулу ― культурное и административное самоопределение в пределах Российской Империи; но молчали и потому, что не относили этого к Польше и Финляндии. Теперь приходится платить за это молчание.

Все это аксессуары всякой Революции. Кстати, читали ли Вы когда-нибудь мою заметку в Нов. Жур. под заглавием «Канун Революции»[1454]; она попала в Нов. Жур. случайно, о чем я там и рассказал. Но я вспомнил это потому, что тогда (это было в Воскресенье 26 Февраля) Коновалов набросился на меня с упреком: «мы накануне Революции, а Вы хотите ее сорвать». Это была правда, я ее не хотел; в курсе того, что я тогда делал, были только Шульгин[1455] и Струве.

Кер., конечно, не продажный человек, но его можно соблазнить ― игранием роли. В № 2 «За Свободу» ― он злоупотребил своими портретами, как в Февр[але] 1917 г. был обольщен своей популярностью. Но как можно идти вместе с Гегечкори[1456], кот., конечно, теперь враг России? Что тут сделает непредрешенчество? О том, что может быть в случае войны, правильно говорит Федотов в «Судьбе Империй» ― в Чеховском издательстве (Новый Град[1457]).

Захвата власти большевиками революционным путем, как у нас в 1917 г., и я не боюсь; но я боюсь такого разложения Франции, что она ни против кого защищать себя не сможет, и кто ее оккупирует и заведет в ней порядок, уже деталь: до этого я все равно не доживу.

Я согласен с Вашим первым письмом, что если бы состоялось единодушное заявление эмиграции. Но она сама считает полезным строить Россию по демократическим принципам, с правом «самоопределения» в ней народностей, но все против ее расчленения и захвата ее частей другими, то такое единодушие мнений могло бы произвести впечатление, и с ним могли бы сообразоваться наши другие, если они еще есть. Но называть «борьбой за свободу» от Кремля то, что сейчас у нас делается, мне не понятно. И я не понимаю не только Керенского, если не объяснять его личным тщеславием, но и Николаевского.

Пр[еданный] Вам В. Маклаков

Машинопись. Подлинник.

BAR. 5-6.

M.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 6 сентября 1953

(Текст напечатан на внутренней стороне конверта авиапочты, на конверте адрес отправителя: Aldanov, 109 West 84 St., New York 24, N.Y., адрес получателя: Monsieur V. Maklakoff, 5 rue Péguy, Paris 6, France. Штемпель на конверте: New York, Sep[tember] 7, 10.30 pm 1953 [Нью-Йорк, 10 часов 30 минут вечера 7 сентября 1953].)

6 сентября 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Спасибо за письмо. Мы с женой несколько встревожены Вашим сообщением о болезни Михаила Матвеевича. Все-таки что же у него оказалось? Не хочу ему писать, чтобы не утомлять его ответом. Но если Вы знаете уже точно, пожалуйста, сообщите, а ему передайте наш самый сердечный привет.

Сегодня новостей Вам никаких сообщить не могу. Вы, вероятно, уже знаете, что Американский Комитет официально объявил в «Новом Русском Слове» и более кратко в «Нью-Йорк Таймс», что он был вынужден прекратить всякую денежную помощь обеим половинам Координационного Центра[1458]. Тем не менее 1 сентября у адмирала Стивенса в Валдорф-Астория состоялся прием, причем на нем были представители обеих половин (как Николаевский и Шварц от первой и Константиновский от второй). Поводом была полугодовщина со дня создания Мюнхенской радиостанции (которая, конечно, продолжает работать, но уже без Координационного Центра). В Нью-Йорке же этот прием шутливо называли поминками по К.Ц. Я передавал в письме к Екатерине Дмитриевне, копию которого послал Вам, ходящие здесь в «очень осведомленных кругах» слухи, что вместо финансовой поддержки Американского Комитета (и в пику ему) будет будто бы не менее щедрая финансовая поддержка со стороны разведки. Больше я об этом обо всем ничего не слышал, так как из-за тропической жары не видел в последнюю неделю почти никого.

Приведенная Вами в кавычках цитата из Мельгунова ― Керенского действительно грамматически двусмысленна. Но берлинская речь Керенского, да и заявления, напечатанные в свое время в «Н.Р. Слове», по-моему, не оставляют ни малейшего сомнения: они согласны на «вплоть до отделения» при условии, что решения будут приниматься местными Учредительными собраниями не раньше, как после того, как большевики будут свергнуты на всей территории России.

Вы спрашиваете, что слышно о Чеховском издательстве. Я там тоже давно не был частью по той же причине (жара), частью потому, что дел сейчас к ним нет: Вы уже знаете, что Вреден довольно серьезно болен, лежит после операции, и к нему никого не допускают. Между тем без него никакие решения ими приниматься не могут. Новой ассигновки они еще не получили и поэтому, даже если бы Вреден был здоров, новых договоров они подписывать не могут. Но старые, уже подписанные, исполняются и будут исполняться с совершенной точностью, Вы в этом, надеюсь, не сомневаетесь. Не повезло Б.К. Зайцеву, с ним договор на биографию Чехова, которую он теперь пишет, еще не был подписан (он ничего не прислал из текста), следовательно, он не может пока получить 500 долларов аванса. Кстати, здесь на днях выходит на английском языке новая, очень обстоятельная биография Чехова, написанная, говорят, по всем новым материалам, неким Макарчаком[1459]. Мне эта фамилия не известна, но я слышал, что он автор ценной биографии Станиславского. Не знаете ли Вы, кто это? Верно, будут и другие книги о Чехове: в будущем году, в июле, исполняется 50 лет со дня его кончины.

Шлю Вам самый сердечный привет. В октябре надеюсь Вас увидеть.

Ваш М. Алданов Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-21.

B.A. Маклаков ― M.A. Алданову, 11 сентября 1953

Париж, 11 Сентября [1953[1460]]

Дорогой Марк Александрович,

Я получил от А.Ф. Кер. второе письмо и уже собрался Вас информировать, когда сегодня пришло Ваше письмо. Оно мне объяснило, чего я не понимал. А.Ф. уведомляет, что К.Ц. разорвал с Амер[иканским] Ком[итетом], что он переехал в новое помещение, начинает совершенно новое дело и рассчитывает на «безотговорочную поддержку» наших друзей. В Сентябре он будет здесь. Я не совсем понимал, что такое произошло, а главное, в чем будет отличие нового дела от старых попыток.

Но все-таки я порадовался этому известию, так как вся работа К.Ц. пока только компрометировала и их самих, и всю эмиграцию, чтобы не сказать Россию.

Я выразился слишком огульно, говоря, что в 1917 г. все принимали формулу «до отделения». Имел, конечно, в виду не всех, но поклонников «Великой Революции», т. е. прежде всего «революционную демократию». Но я думаю, что сейчас есть большая разница между теми, кто право «самоопределения до отделения» признает за «волеизъявлением» отдельных народностей, и теми, кто признает его только для всех «российских граждан на территории всей Империи». Об этом хорошая статья Хераскова в № 2 «Российского Демократа»[1461]. При народовластии хозяином может быть только Имперское Учред[ительное] Собр[ание], которое может признать независимость своих отдельных частей, как Врем[енное] Прав[ительство] признало независимость Польши в этнографических границах и может превратить и всю Россию в федерацию. Но если не замазывать искусственно этого разномыслия, то между сепаратистами ― врагами единства России и сторонниками ее преобразования на началах самоопределения есть пропасть. Ее нельзя замазать «непредрешенчеством», ибо при нем соединяют врагов, которые сейчас же начинают бороться между собой, а не с большевиками. Было бы возможно при создании Центра этого вопроса вовсе не ставить, как преждевременного; но если был ясно и открыто поставлен инородцами, сепаратистами, как Гегечкори, то с нашей стороны его нельзя было уже обойти молчанием, а надо было выставить другую формулу, столь же ясную; например «самоопределение народностей в пределах общего государства» или что-либо в этом роде. Но, к сожалению, вовремя этого не было сделано, ибо К.Ц., желая сохранить единство и быть открытым для всех, создал себе репутацию терпимости к сепаратистам и открыл этот свой фланг нападения справа. Не знаю, где и чем грешил Николаевский, но не сомневаюсь, что сепаратизму он не сочувствовал и только считался с Американским настроением. И вот в этом главный грех Америки; как она могла настаивать, чтобы обе группы шли вместе, т. е. надували бы и себя, и других, что и обнаружилось бы тогда, когда это было бы всего опаснее.

Но мое мнение, что главный источник беды ― полная неясность того, чем К.Ц. будет бороться против Кремля. Конечно, я не думаю, что такие планы можно излагать и обсуждать публично, но нужно, чтобы кто-либо это знал или догадывался. У нас же все свелось к созданию авторитетного центра на почве идеологии, а не реального дела, хотя в программе поставлена «действенная борьба». Их единственный метод борьбы ― радио ― в руках всех народностей немедленно бы отразил в самой России наши здешние несогласия. Это и сделано, что мы боремся не с Кремлем, а друг с другом, на пользу и на потеху Кремля. И пока я не вижу, в чем будет состоять совершенно новое дело, которое всех объединит, и чем оно отличается от того, что было до сих пор. Все нужно начинать снизу, а К.Ц. не выходит за пределы верхов.

Теперь последнее. Сегодня в 4 часа я должен был быть у Тера. Я думал, что смогу передать Вам о нем самые свежие сведения, но в 2 часа A.A. [Тер-Погосян[1462]] позвонила, чтобы я не приезжал, т. к. сейчас его помещают в больницу на испытание, дня на 4. Температура опять поднялась. Это уже третий раз, как мне дают отбой, и я его не видал еще ни разу. Беда в том, что врачи, согласившись, что это инфекция, не могут определить ни пораженного места, ни рода микроба. А потому его пока не лечат, а только исследуют, что его очень утомляет. Завтра увижу Альперина, который его видал чаще других, на несколько минут, но мне очень тревожно.

Был я у Бунина. Он до того постарел и осунулся за эти месяцы, что я его не видал, что страшно смотреть на него. Я пришел в 4 часа, т. к. должен был быть дома к 6-ти; он стал одеваться и вышел в столовую только в 5½ ч. Разговаривать не пришлось. С В.Н. до его прихода говорили только о Зурове. Мне говорили Зайцевы, будто Бунин заметил в Зурове признаки ненормальности, очень его боялся и потому почувствовал облегчение, когда его увезли. Вообще неблагополучно у нас. И мир могут вовлечь в войну маленькими несогласиями или упрямством, как в Южной Корее; раньше от этого легкомыслия удерживал страх атомной бомбы, но сейчас к идее о ней как-то привыкли и в реальность этой опасности верить перестают.

Письмо еще не было отослано, когда вышла «Русская Мысль» от 9 Сентября. Там не очень вразумительно и точно изложен конфликт в К.Ц.[1463]: по крайней мере из него совершенно неясно, в чем же новая позиция К.Ц., о которой пишет А.Ф.; не знаю поэтому и как совместить это изложение с последним письмом А.Ф. Но в этом номере газеты напечатано письмо Амер[иканскому] Ком[итету] от «Росс[ийского] Нац[ионального] Союза» за подписями его председателя Протасевича[1464] и секретаря Б. Кадомцева[1465]. Я не знаю этого Союза и не очень верю Кадомцеву, но в общем это письмо пока мне представляется правильным, и я опасаюсь только, что на этой позиции Н[ациональный] С[оюз] не устоит и будет тяготеть к «реставраторам». Но для меня главный недостаток всех этих починов заключается в том, что, называя себя «Союзом борьбы с большевизмом» или освобождением от большевизма, они не только не решают, но даже не ставят вопроса, в чем заключается эта борьба и в чем будет выражаться «действенность», к которой они призывают. Конечно, нельзя об этом объявлять ко всеобщему сведению, но потому-то и нельзя начинать с публичного объединения заграницей всех, кто против большевиков. Ведь это повело фатально к тому, что оказались объединены те, кто хочет «свободной России», и те, кто хочет прежде всего конца России как единого государства и исчезновения самого понятия «российский»[1466]. И когда их запрягли в одну телегу, она и стала крутиться на месте. Если «объединение» имеет задачей добиться этим авторитета, то достигается обратное: интерес к К.Ц. пропадает.

Вас. Маклаков

х

Из-за забастовки я долго не получал «Нов. Рус. Слова», потому пришло сразу несколько пакетов. Нашел там начало Вашего рассказа из эпохи смерти Им[ператрицы] Елизаветы[1467]. Предвкушаю большое удовольствие пережить в Вашем рассказе это время. Ведь в этом Вы незаменимый.

Машинопись. Подлинник.

BAR. 5-27.

М.А. Алданов ― B.A. Маклакову, 16 сентября 1953

(Текст напечатан на внутренней стороне конверта авиапочты, на конверте адрес отправителя: Aldanov, 109 West 84 St., New York 24, N.Y., адрес получателя: Monsieur V. Maklakoff, 5 rue Péguy, Paris 6, France. Штемпель на конверте: New York, Sep[tember] 16, 1.30 pm 1953 [Нью-Йорк, один час 30 минут пополудни 16 сентября 1953].)

16 сентября 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Спасибо за письмо от 11-го, за Ваши сообщения, за то, что пишете о «Прямом Действии». Понравился ли Вам этот рассказ и «Повесть о Смерти», закончившаяся в 33-ей книге «Нового Журнала»[1468] (я, впрочем, печатал там не все). Разумеется, не решился бы Вас об этом спросить, если б не это упоминание о рассказе в Вашем письме. А Ваше искреннее мнение мне очень важно и интересно. Если не понравились, то, конечно, скажите мне это без малейшего стеснения.

Вы нас встревожили сообщением о том, что вид у Бунина такой плохой и что у Тер-Погосяна, по-видимому, довольно серьезная болезнь. Что же Вам сказал о нем Альперин? И, главное, что же показало исследование?

С Вашим общим суждением по вопросу о «вплоть до отделения» (кроме суждения о большой разнице между двумя группами) я вполне согласен. Изумлен тем, что Керенский рассчитывает на поддержку (да еще «безоговорочную»!!) друзей! Каких друзей? Прежних или новых? Его бывшие друзья левые, в том числе весьма умеренно левые, говорят о нем и об его «работе» с бешенством. Некоторые из них называют его «ренегатом», другом гитлеровцев; я слышал от двух из них, что он окружен гитлеровцами и тайными агентами М.В.Д., -оставляю это на совести и ответственности говоривших. Что же до правых и, в частности, монархистов, то хотя я ничего от них не слышал, но почти не сомневаюсь, что их отношение к Керенскому никак измениться не может. Кстати, здешнее объединение групп, входящих в организацию Мельгунова ― Керенского, напечатало на днях «ответ Американскому Комитету». Они обвиняют этот Комитет в разных делах, в частности, и в том, что он поддерживает «марксистов»! Разумеется, при этом Лига, куда входят далеко не одни марксисты, но есть и марксисты, как Николаевский и Абрамович. Не вхожу в обсуждение того, очень ли тактично со стороны Мельгунова и Керенского теперь присоединяться к травле меньшевиков в правой печати, но, по-моему, при этом в высшей степени забавно и не только забавно, что они оба в последние годы работали с Лигой, ― очевидно, тогда не знали, что Николаевский и Абрамович марксисты!! От Народного Движения (партия Керенского) этот ответ подписал неизвестный мне Левченко. Обычно от этой партии здесь выступает Константиновский, но мне объяснили, что он не может выступать против Американского Комитета, так как состоит в нем на платной службе на какой-то технической должности! Сам Александр Федорович официально состоит председателем Народного Движения, но предпочитает, чтобы за него такие документы подписывали другие. В трудном, очень трудном положении будет его биограф. Напишите мне, какое еще он начинает «совершенно новое дело»? Вы сообщаете, что они сняли новое помещение. Так как Американский Комитет больше денег не дает, а без денег ни помещения, ни вообще дела иметь нельзя, то боюсь, очень боюсь, что это подтверждает упорно ходящие слухи, будто они стали получать деньги от разведки! Все приходится ставить восклицательные знаки. Впрочем, может быть, еще не иссяк остаток кассы К. Центра в 16 000 марок, которые оставила за собой группа Мельгунова ― Керенского. По-моему, во избежание денежных нареканий с другой группой б[ывшего] Координационного Центра можно было и должно было вернуть эти 16 000 Американскому Комитету, от которого они были получены. Очень все это тяжело, ― то, что здесь слышишь каждый день.

Как и Вы, я не вижу, в чем будет заключаться работа («совершенно новая») группы Керенского ― Мельгунова, особенно ввиду того, что радиостанцию они потеряли. Вы и в этом правы.

Шлю самый сердечный привет и лучшие пожелания.

Ваш М. Алданов

Говорят, что они собираются травить и группу Керенского ― Мельгунова.

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-21.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 21 сентября 1953

Париж, 21 Сентября [1953[1469]]

Дорогой Марк Александрович,

Завтра приезжает А.Ф.К.; завтра же у меня свидание с Мельгуновым. Предчувствую много тяжелых разговоров, но о них напишу уже после. Хочу сейчас ответить на Ваши вопросы.

Никто пока не мог определить болезни Тера. Температура уже почти 5 недель. Очевидно, инфекция, но самый большой специалист не знает ни затронутого органа, ни характера инфекции. Два раза делали переливание крови, где много белых шариков. Ему нужно бы быть в больнице, где продолжать пробу реакций на разные средства, но в больнице он так нервничает, что его взяли домой при условии не принимать посетителей. Вот все, что я знаю. На другой день после его переезда домой я у него был, и он показался мне гораздо лучше, чем я ожидал, и физически, и морально. Я хотел сидеть ¼ часа, но A.A. [Тер-Погосян] разрешила до ½ часа, а он задерживал еще, и с согласия A.A. ― просидел час. На другой день спросил, как он себя чувствовал, и узнал, что после меня было еще двое посетителей, и темпер[атура] поднялась. Теперь визиты запрещены.

Я очень не люблю переливание крови и белые шарики ― и потому мне неспокойно; но врачи определенно не выражаются ни за, ни против.

Бунина я с тех пор не видал, и он мне показался гораздо хуже, чем Тер. Я прочел в Н.Р. Слове берлинскую речь Керенского[1470] и согласен, что не видно разницы в его позиции с позицией другой группы, где Б.И. Но Вы между строчек писали, что вопреки мне не видите большой разницы между обеими группами; но насколько я понимаю одна говорит о самоопределении до отделения по вотуму отдельных народностей, вопреки воле населения всего государства, а другая ― об отделении, по вотуму граждан всего государства. Для меня это громадная разница. Признавая народовластие, мы не можем не считать такое волеизъявление всех обязательным с оговоркой, кот. я в Еретических Мыслях делал против выдавания большинства за всех. Но государство может найти для себя выгодным от себя отделить какие-то свои части, как отделило Польшу Врем[енное] Прав[ительство]. Этим ничьего права не нарушают; но претензии одной Грузии присвоить себе одной всю нефть Бакин[ского] района для меня не авторитетно. И это противоречит и основам социализма с его национализациями и частной собственностью, и тенденции соединять независимые и отдельные государства в одно большое целое. Здесь наоборот ― общее государственное достояние присваивает себе одна его часть, а единое целое раздробляется. На каком основании?

«Прямое действие» прочел с удовольствием; но жалел, что не захватили в свой объектив большого пространства, поэтому рассказ вышел так краток. В «Повести о смерти» наоборот, все очень интересно и живо, но не остается впечатления чего-то цельного. Думаю, что это больше всего оттого, что между чтением отдельных частей проходит несколько месяцев, кот. выбивают из прежнего настроения. Но отдельные эпизоды превосходны.

Машинопись. Копия.

HIA. 2-21.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 26 сентября 1953

Париж, 26 Сентября [1953[1471]]

Дорогой Марк Александрович,

Два слова дополнения к предыдущему письму. Вчера целый день просидел у меня А.Ф.К. и Рубинштейн. Завтра Керенский едет в Лондон, а оттуда летит в Америку. Значит, Вы его скоро можете увидать.

Он сам рассказывал подробно всю историю К.Ц.А.Б., из которой выходит, что противная сторона, не говоря ничего ему, вступила в сепаратное соглашение с Американским Комитетом, и они отступили от основ прежнего соглашения. Рассказывал это очень горячо, и выходило, что в этом была причина раздора. Мы оба ответили, что если это и правда, то это мало интересно, и уже совсем не важно для вопроса, как теперь бороться с Кремлем? Мы спрашивали, что же он намерен делать сейчас, раз он окончательно разорвал и с другой стороной на [так в тексте] Амер[иканский] Комитет. Это оставалось совершенно неясным вопросом для него самого. Никаких денег они получать от Комитета и вообще Америки не будут и рассчитывают на сборы среди эмиграции, о чем сделали публикацию в своем сборнике. Если же никто их не поддержит, то всю акцию они прекратят, а Американцы будто бы поддерживать одних националов не станут. Мы определенно сказали, что на помощь эмиграции и, в частности, парижских друзей рассчитывать он не может. Он был очень разочарован, и мне его было очень жалко. Не знаю, насколько все это прочно. А главное, не найдутся ли заместители вместо К.Ц.А.Б., кот. будут исполнять все желания Амер[иканского] Комит[ета], и в чем эти желания Комитета?

Теру было лучше, когда попробовали классическое средство нашего детства ― хину, кот. было против всяких инфекций. Но потом он злоупотребил посетителями, и опять поднялась температура.

Я передаю Вам только «суть» разговора; но между собой они еще ведут какие-то разговоры о новых условиях работы и, как мне кажется, еще сами не знают, что будет принято. С нами же идет только преддверие разведки. Тороплюсь передать самую суть, т. к. еду на похороны Дризо[1472].

Вас. Маклаков

Машинопись. Подлинник.

BAR. 5-28.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 26 сентября 1953

26 сентября 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Французская почта, по-моему, лучшая в мире, но, быть может, и не по ее вине, я получил ВЧЕРА Ваше письмо от 16-го ИЮНЯ! Вы, вероятно, ругали меня ― и с полным основанием ― не получая ответа. Но, как видите, я виноват не был.

Вчера получил и Ваше письмо от 21 сентября. Искренно благодарю Вас за суждение о моих последних писаниях. В «Прямом Действии» я никакого большого «полотна» и не ставил себе целью, это именно небольшой рассказ. Относительно «Повести о смерти» Вы, вероятно, правы, что не остается впечатления чего-то цельного.

Возвращаюсь к Вашему письму от 16-го июня. Но теперь могу сказать точно. Вчера я побывал в Чеховском издательстве, где целый месяц не был. Ваша книга выходит 26-го февраля. Не удивляйтесь такой точности: в С. Штатах день выхода каждой книги всегда определяется задолго вперед, а они следуют американской традиции. Не следуют и не могут они ей следовать в другом: типографии американских издательств печатают книги очень быстро, иногда в несколько дней. А убогие русские типографии Нью-Йорка, перегруженные работой, требуют теперь для этого 5 месяцев! Корректуры Вы получите, вероятно, месяца через полтора. Если хотите получить два экземпляра их, это, наверное, можно устроить. На чтение корректур (не считая дороги) они обыкновенно дают 10 дней, но, конечно, не будет катастрофы, если Вы ее задержите у себя на несколько больший срок. Разумеется, Вы с совершенной точностью получите и деньги, как сказано в контракте. Если б они Вам были необходимы раньше, то, я думаю, и это можно сделать. Лично я «ради престижа» этого не делаю. Одним словом, все обстоит очень благополучно.

Б.И. Николаевский напечатал в «Н.Р. Слове» шесть статей под заглавием «Что было в Мюнхене»[1473]. В первой статье он прямо обвинил группу Мельгунова ― Керенского в незаконном присвоении остатка кассы Координационного Центра!! Я слышал, что очень раздражен невозвращением остатка полученных от него ими денег (кажется, 16 тысяч марок, или полтора миллиона франков) и Американский Комитет. Не ручаюсь в верности, да это по существу малоинтересно, хотя я что-то не помню таких вещей в истории русской интеллигенции, ― разве когда-то у Деникина в денежном споре в его эмигрантские времена. Этой статьи Николаевского я Вам не посылал, но пятую статью прилагаю. В отчеркнутой мною части он, по-моему, совершенно прав, и так теперь (как я Вам предсказывал) здесь начинают думать почти все, от меньшевиков до князя Белосельского. Дымовая завеса из патриотической словесности, которой Керенский и Мельгунов прикрыли данное ими полное согласие на расчленение России (употребляю это слово, хотя оно так не нравится Николаевскому), понемногу рассеивается. Я согласен с Вами в том, что Николаевский пошел в этом направлении и еще дальше, чем они. Однако скажу искренно: Николаевский старый интернационалист, был им всю жизнь, и его действия поэтому не могут у меня вызывать таких чувств, как действия человека, который был главой русского правительства и который еще весьма недавно одобрял в разговорах внешнюю политику Сталина в 1945 году. О Мельгунове я не говорю. Пожалуйста, напишите подробно о Ваших разговорах с ними.

Как и Вы, мы удручены Вашими сведениями о здоровье Михаила Матвеевича. Болен и Зензинов, ― сильные, непрекращающиеся желудочные боли. Он никого не хочет принимать, и я знаю только понаслышке. Диагноз пока не поставлен. Может быть, завтра все же увижу Владимира Михайловича, которого очень люблю.

Шлю Вам самый сердечный привет и лучшие пожелания.

Ваш М. Алданов Мы выезжаем в Париж 16 октября.

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-21.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 29 сентября 1953

Париж, 29 Сентября [1953[1474]]

Дорогой Марк Александрович,

Прежде всего хочу успокоить Вас насчет Тера. Ему гораздо лучше. Самые знаменитые доктора не умели определить ни характера микроба, ни места поражения. Все предлагаемые средства для диагноза и лечения не давали результата. А Дельбари посоветовала на основании собственной практики в таких неопределенных случаях давать классическое для нашего детства лекарство. Ему дали хины, и началось быстрое улучшение. Затем относительно издательства. Я в конце Июня уехал в Экс, и потому, если бы Вы и ответили, ответ мог меня не застать, а т. к. сестра уехала тоже, то консьержка могла перепутать. А и Вы, и Терентьева, а теперь, после возвращения моего, и Александрова мне писали, хотя и не с такой точностью, указывали не на 26 Февраля, а просто, что скоро начнется печатание.

Вы теперь, вероятно, получили мое очень краткое описание разговоров с А.Ф., кот. я видел дважды: один раз с Мельгуновым, когда мы не вели разговоров о К.Ц., и другой с Я.Л. Рубинштейном. Кер. настаивал и доказывал, будто группа Б.И. Ник. отступила от того, что было всеми принято, в том числе и Амер[иканского] Ком[итета]. Такая постановка вопроса не была интересна и убедительна. У нас не было данных, чтобы ее опровергать, но если бы это и было правдой, в большой политике это не аргумент. Ведь отступление могло быть полезным. Я припоминаю, что в самом начале всего дела я упрекнул Мельгунова за «расчленительство», а он мне отвечал, что того первого КЦ постановления он никогда не подписывал; а Керенский говорил, что группа их сепаратизму не сочувствует и будет с ним бороться, но принципиально не могут отрицать законности таких желаний, и потому устранили этот вопрос «непредрешением». В существо же спора Кер. ни тогда, ни сейчас не входил.

Благодарю Вас за присылку статьи Николаевского; прежние номера газеты до меня еще не дошли, и я их получу. Мне кажется, что и Б.И. становится на ту же ошибочную позицию, что и Кер., т. е. доказывать, что они оба были согласны и что от соглашения отступил именно Кер. Меня это также не убеждает, как и аргументы Кер. Но лично я не признаю права народности на «самоопределение до отделения», можно самоопределять себя, но «отделение» затрагивает уже интересы других, часто всего государства. И народность не имеет права решать за него его интересы или игнорировать их. Ведь народность считает себя вправе большинством своих голосов заставить несогласное с ней меньшинство из государства уйти. Если она это право признает за собой, как может она отрицать право за большинством всего государства, помешать уйти не согласному с ним меньшинству отдельной народности? Ведь государство, кот. жило общей жизнью и общим бюджетом многие году, есть реальность не меньшая, чем «народность». Поэтому право самоопределения до отделения не может ко всем относиться. Или надо уже быть последовательным и объявить, что все народности везде составляют отдельные государства, и предложить им всем заключить договор о федерации их. Я признаю право народностей на «административное и культурное самоопределение» в рамках их общего государства, но не больше. Вы меня поразили известием, что они не вернули амер[иканских] денег. Если это так, то это последний удар по нашему престижу. И после этого они обращаются с воззванием об их поддержке. Все это очень печально и показывает, как можно запутаться. Кер. именно запутался. Мне было его очень жалко в разговоре с ним, но выхода я никакого не вижу. Самая мысль о том, что русская эмиграция будет руководить борьбой с Кремлем, порочна в самой основе и кроме конфуза из нее ничего не могло получиться.

Кер. уехал из Парижа в Субботу в Лондон, а в Воскресенье из Лондона должен был лететь в Нью-Йорк. А сегодня получил по другому поводу письмо от Мельгунова, где он говорит, что уезжает в Мюнхен и вернется в Париж в половине Октября. Остается неясным ― кончено дело или еще нет.

Вас. Маклаков

Машинопись. Подлинник.

BAR. 5-28.

M.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 12 октября 1953

(Текст напечатан на внутренней стороне конверта авиапочты, на конверте адрес отправителя: Aldanov, 109 West 84 St., New York, N.Y., адрес получателя: Monsieur V. Maklakoff, 5 rue Péguy, Paris 6, France. Штемпель на конверте: New York, Oct[ober] 12, 5 pm 1953 [Нью-Йорк, 5 часов вечера 12 октября 1953].)

12 октября 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Это мое последнее письмо к Вам из Америки: 16-го мы садимся на пароход. Измучены мы оба с Татьяной Марковной беготней, формальностями, багажом беспредельно и оба чувствуем себя нехорошо.

Видели здесь Александра Федоровича. Он позвонил мне по приезде, встретились, он был очень мил. Острых вопросов мы оба тщательно избегали. Он говорит (и мне, и другим), что его отношения с Американским Комитетом кончились, что впредь они будут работать самостоятельно, без американских денег. Этого я просто не могу себе представить: как вести такую работу, как летать, что-то печатать без американских денег и без радиостанции?! Но такова его официальная позиция. Стороной же, и даже не только стороной, но и от Зензинова я слышал, что А.Ф. прилетел в Нью-Йорк именно для того, чтобы возобновить переговоры с американцами! Он напечатал письмо в редакцию «Н.Й. Таймс»[1475], тактичное, мягко полемизирующее с Американским Комитетом и, по-моему, открывающее возможность их дальнейших переговоров. С другой стороны, он сказал мне, что в ноябре опять улетает в Мюнхен, где сейчас, по его словам, находится и Мельгунов. Думаю, это уж не оставляет ни малейших сомнений в том, что они собираются все возобновить, тем более что на деньги, собираемые посредством воззваний в «Русской Мысли», до Мюнхена никак не доедешь. Мое предположение таково: они надеются, что адмирал Стивенс сделает им какую-либо уступку, после чего они с победоносным видом вернутся к Американскому Комитету. Эта надежда не лишена оснований: вероятно, кое-кто в Вашингтоне не очень доволен тем, что дело расстроилось и что самому Американскому Комитету нечего делать, ― правда, у него есть мюнхенская радиостанция, но радиостанций у американцев достаточно и без этой ― например «Голос Америки».

Во всяком случае, в ноябре Александр Федорович будет и в Париже, либо по пути в Мюнхен, либо вскоре после этого. На обвинения Николаевского он пока не ответил. Я не спрашивал его, будет ли он отвечать. Слышал, что он предпочитает дать интервью «Новому Русскому Слову», но, как мне сказал сам Вейнбаум, редактор этой газеты, газета согласна печатать статьи Александра Федоровича, но печатать его интервью в ответ Николаевскому ― не согласна.

Позавчера я зашел проститься в Чеховское издательство. Терентьева сказала мне, что она В ВОСТОРГЕ от Ваших воспоминаний, считает эту книгу одной из самых интересных книг издательства, и уполномочила меня это Вам передать. С радостью передаю.

Вреден выздоровел, завтра мы с ним завтракаем в его клубе.

До скорого свиданья,

Дорогой Василий Алексеевич. Сердечный привет.

Ваги М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-21.

B.A. Маклаков ― M.A. Алданову, 9 ноября 1953

9 Ноября [1953[1476]]

Дорогой Марк Александрович!

Пишу Вам по делу, потому только несколько строк. Вы, конечно, уже знаете о внезапной смерти Бунина; его хоронят в Четверг. Титов мне сказал, что образован маленький Комитет для сбора денег на похороны. Меня туда приглашают, но завтра я никак быть не смогу, да и не вижу, зачем в Комитете я нужен. Но, конечно, исполню все их поручения, из которых первое ― обратиться к Нобелю[1477], что я завтра же сделаю. Жалко, что Вас здесь нет; Вы бы не отказались помочь и могли бы это сделать. Но мне пришло в голову, не смогли ли бы Вы узнать у Столкинда, не захотел ли бы он помочь в этом деле? Просить его письменно, не будучи уверенным, что эта просьба встретит сочувствие, не хотелось бы. Не возьмете ли Вы на себя его спросить? На словах это проще.

Получил сегодня письмо Кер. из Швейцарии; интересное. Но об этом сейчас писать некогда.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-24.

M.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 12 ноября 1953

12 ноября 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Получил сегодня Ваше письмо и, чтобы не повторять того же (я нездоров), прилагаю копию моего письма Александру Андреевичу.

Не думаю, чтобы я мог быть полезен в обращении к Нобелю: я с ним не знаком, никогда не видел. Но слышал, что он очень отзывчивый человек, он Вам, конечно, не откажет в пожертвовании на похороны Ивана Алексеевича.

Рад, что заседание К. Центра прошло без скандалов. Слышал, что Керенский уехал или уезжает в Вашингтон. Думаю, что он сговорится с Американским Комитетом получать опять деньги, и все это возобновится с таким же блеском (да еще с победоносным видом: «мы показали свою независимость!»).

Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-21.

М.А. Алданов ― A.A. Титову, 12 ноября 1953

12 ноября 1953

Дорогой Александр Андреевич.

Получил сегодня Ваше письмо. Конечно, включите меня в этот Комитет. Советоваться об его составе нужно, думаю, с Верой Николаевной.

Я приехал сюда больной, а после этого известия совершенно разболелся. Поэтому и не поехал в Париж на похороны.

Перед отъездом в Ниццу я оставил Буниным двадцать тысяч франков, ― у них не было денег. Получив известие, перевел Вере Николаевне наудачу еще двадцать тысяч. Позавчера написал и в Нью-Йорк, просил через Вейнбаума Литературный Фонд тотчас, если можно по телеграфу, перевести в Париж Вере Николаевне возможно больше. Надеюсь, что они пришлют не менее пятисот долларов. Быть может на первые расходы хватит. Знаю, что и моя сестра дала Вере Николаевне десять тысяч франков, Михельсон, кажется, столько же, и другие давали. Но все это НИКАК не должно сокращать работу Вашего Комитета по сбору денег. Если Чеховское издательство не закроется (думаю, что не закроется), Вера Николаевна будет иметь возможность жить книгами Ивана Алексеевича и будет (я ее знаю) отдавать долги, или то, что они всегда считали долгами. Но если издательство прекратит работу, то тогда деньги ей будут нужны до зарезу, и работа Комитета окажется весьма полезной. Столкинд уехал вчера в Париж. Я его о деньгах на похороны не просил, но сказал ему, что пошлю свои деньги Вере Николаевне. На это он не ответил, однако я знаю, что он нередко так делает, ― сам откликается (несколько лет назад я упомянул в разговоре с ним, что Бунин нуждается, он тоже ничего не сказал и послал 10 000). Все, что я пишу о деньгах, СОВЕРШЕННО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО.

Пожалуйста, напишите мне, много ли было людей на похоронах, много ли цветов. Мы телеграфно попросили мою сестру возложить от нас венок.

Простите, что пишу только об этом, я совсем нездоров.

Шлем самый сердечный привет.

Посылаю копию этого моего письма Вас[илию] Алекс[еевичу], который мне написал тоже.

Машинопись. Копия.

HIA. 2-21.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 8 декабря 1953

8 декабря 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Очень давно не имею от Вас писем (последнее было мое) и начинаю беспокоиться: быть может, Вы нездоровы? Или уж не сердитесь ли за что на меня?

У меня нового решительно ничего. Писем из Америки получаю мало, и в них нет ничего интересного. Не имею никаких известий от Чеховского издательства или о нем, ― не знаю, таким образом, будут ли они существовать, т. е. получили ли новую ассигновку (к Вам это никак не относится: старые договоры они выполняют и выполнят, даже если больше денег не получат). Имеете ли Вы уже корректуру?

Много ли собрано Вашим комитетом денег в пользу В.Н. Буниной? A.A. Титов верно Вам сказал, что я советовал включить в комитет A.M. Михельсона и д-ра Зёрнова. На это я ответа от Александра Андреевича не получил.

А где Керенский, обычный предмет нашей с Вами переписки? Имели ли Вы с Александром Федоровичем новые разговоры?

Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-21.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 10 декабря 1953

Париж, 10 Декабря [1953[1478]]

Дорогой Марк Александрович,

Очень рад был получить Ваше письмо. Но как Вам могло придти в голову, что я за что-то на Вас сержусь? Последнее Ваше письмо было от 12 Ноября, с приложением письма Титову. В обоих письмах Вы писали о своем нездоровье. Я на другой же день ответил Вам от руки, почему копии не имею. Предупреждал, что подожду Вашего выздоровления для обстоятельного письма. Каюсь, что известие о нездоровье меня встревожило и своей неопределенностью, что с Вами ― и тем, что попало в полосу неизвестных инфекций, от кот. не только умер Аджемов, но болели Кускова, Альперин и долго Тер.

Ввиду неясности Вашего состояния я не хотел Вас самого спрашивать о болезни и получал только редкие и неполные известия или от Е.Д.К., или от Титова. И я мог, может быть, неправильно заключить, что если болезнь и не серьезная, то она подействовала на Вашу психику, как это вижу на Кусковой, когда люди поступают как больные собаки, т. е. прячутся, и это причина моего молчания о всех происшествиях, кот. сейчас уже отошли в прошлое.

Все же скажу о них несколько слов.

Я два раза видел Керенского, и накануне отъезда он мне звонил по телефону; Вам кажется странным, что я его настроения не понимаю. Он сам о КЦАБ-е не заговаривал, откуда я выводил, что он не хочет о нем со мной говорить. Перед самым уходом я все же спросил, и он мне ответил как о вещи общеизвестной, что все кончено, что КЦАБ он не возобновляет, но что по его разговорам с Американцами выходит, что Вашингтон не хочет расчленения России, и что со стороны мы можем быть покойны. Зачем же он едет в Мюнхен? Он ответил, что, затеяв все дело, не хочет из него уйти украдкой и едет только объяснить всем свою позицию. Вполне ли я его верно понял, и окончательно ли это решение ― судить не берусь, некоторая недоговоренность осталась, но мне казалось, что, поскольку я остаюсь на прежней отрицательной позиции, было неделикатно его допрашивать о его планах. Но мы беседовали вполне дружески.

Мельгунова я не видал; но по тому, что я слушал, у него несколько иная позиция. Он дорожит КЦАБ-ом и едва ли согласен с А.Ф.К., что он кончен.

Как видите, моя информация очень скудная, как последствие сложившихся отношений; Тера я не мог расспросить, т. к. он все собирался ко мне придти и не пришел, в чем я тоже вижу неслучайность. А.Ф. жил у него, и было бы естественно повидаться втроем и поговорить по душам. Ну, об этом довольно.

Не называйте Бунинский Комитет ― моим. Я отказался быть председателем, т. к. не гожусь для таких дел; председатель ― Титов, а я почетный, т. е. без функций; отказаться от этого было бы недружелюбно к H.A., чего я никак не хотел показать. Но я ничего не делаю, кроме того, что обращался к тем, кого знаю лично и кого мне укажут. Через мои руки прошли 125 тыс. Но набрали они много больше.

Кускова, несмотря на болезнь и удрученное настроение, мне время от времени пишет; между прочим, написала о росте просоветских настроений в Швейцарии. Это подтверждает мне и Элькин; а Вырубов объяснил, что это естественно, т. к. без советского рынка Швейцария сейчас обанкротится. А я лично думаю, что этот поединок Москвы с Западом может окончиться только соглашением, а не провалом одного из противников. Но, конечно, соглашение на тех основах, кот. СССР предлагает, т. е. на запрещении атомной бомбы, невозможно, т. к. в данных условиях никто не поверит искренности их предложения. Потому холодная война будет продолжаться, а настоящей войны (это утверждает Керенский по наблюдениям в Америке) сейчас никто не хочет: бомба всех напугала.

Вот много написано, а ничего не сказано. Странное сейчас у нашего поколения создается настроение. Ну, об этом, если захотите, когда-нибудь в другой раз. За бестолковость письма не осудите. Я не «en forme»[1479].

Вас. Маклаков

Машинопись. Подлинник.

BAR. 5-30.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 16 декабря 1953

16 декабря 1953

Дорогой Василий Александрович.

Очень Вы меня обрадовали письмом, я начинал беспокоиться. А вот того написанного пером, Вашего письма я не получил! Значит, и во Франции иногда теряются письма, ― я думал, что это бывает только в Америке. Поэтому и писал Вам о своем беспокойстве: считал, что последним было мое краткое письмо к Вам с приложением копии Александру Андреевичу, от которого, кстати, сегодня тоже получил письмо после довольно долгого его молчания.

Я рад, что Александр Федорович отказался от Координационного Центра, если он сказал Вам свое искреннее и окончательное решение. Но, как и Вы, я немного в этом сомневаюсь. Для того, чтобы не уходить «украдкой», совершенно не нужно было уезжать в Мюнхен: совершенно достаточно было написать туда из Нью-Йорка письмо и не тратить больших денег на полет. Да вот Вы пишете, что Мельгунов хочет продолжить дело. Если это «дело» не сводится только к устройству двух митингов в год (на третий верно и публика бы не пришла), то я уж совершенно не понимаю, как его можно вести без американской радиостанции и особенно без американских денег. Может быть, теперь финансируют К. Центр солидаристы? У них деньги есть, хотя, говорят не от Стивенса. А помнится, в статьях Николаевского и были указания, что теперь солидаристы стали или становятся хозяевами К. Центра. Так в Нью-Йорке говорили и многое другое. Где же теперь Александр Федорович? Неужели еще в Мюнхене? Тогда какое же сомнение.

Александр Андреевич мне пишет, что в Париже все больны и, что чуть ли не только Вы чувствуете себя вполне хорошо. Вы спрашиваете меня о здоровье. К моей давней и пока не ухудшающейся болезни (простата) в последнее время прибавилось еще «нервное сердце». Как только пройду полкилометра, оно начинает постукивать. Но главное огорчение: здоровье моей жены. У нее на днях врач нашел расширение аорты. Предписал очень строгий режим, да еще без всякой соли. Стараюсь заодно есть поменьше и я, и тоже отказался от соли. Этим теперь врачи, кажется, лечат все,- последняя их мода и в Америке, и во Франции. Чувствую, что мне необходимо потерять в весе фунтов десять или даже пятнадцать, а это мне не удается, не удалось и в С. Штатах, где я две недели ничего, кроме овощей и фруктов, не ел. После этого потерял два фунта и решил, что для таких блестящих результатов мучиться не стоит.

Вероятно, Вы ошибаетесь, предполагая, что Тер-Погосян не зашел к Вам «не случайно». Я знаю, как он Вас почитает и как к Вам относится. Кроме того, во всем этом деле о К. Центре, он был на Вашей позиции, а не на позиции Ал. Ф-ча (особенно отрицательно относился к тому, что Керенский считает возможной работу с бывшими гитлеровцами и подружился с ними). И, наконец, ведь сам Ал. Фед. заходил к Вам, — почему же Михаил Матвеевич мог бы избегать Вас?!

Я и не предполагал, что Вы все делаете в комитете памяти Бунина. Но все-таки немало денег собрали и Вы. Александр Андреевич сегодня мне сообщил, что Комитет уже полностью оплатил расходы по похоронам (больше двухсот тысяч) и что деньги еще продолжают поступать.

Рогнедов пока собрал 120 тысяч и заручился сотрудничеством известнейших французских писателей. А на мое предложение кооптировать (в Комитет) Михельсона и Зёрнова, Александр Андреевич ничего не ответил. Не предполагаю, чтобы там их не хотели.

Получили ли Вы корректуру Ваших воспоминаний? Ведь книга должна выйти месяца через два.

Шлю Вам сердечный привет и лучшие пожелания.

Машинопись. Копия.

BAR. 6. F. Letters to V.A. Maklakov from M.A. Aldanov, 1953-1954.

B.A. Маклаков ― M.A. Алданову, 17 декабря 1953 (I)

[17 декабря 1953[1480]](I)

Дорогой Марк Александрович!

Рад был получить Ваше письмо; впрочем, все последние сведения о Вас благоприятны. Но вообще ни в мире, ни здесь нехорошо. Забастовка путей сообщения всего опаснее и тяжелее для «обывательской массы». Но она ругает «правительство», а не забастовщиков. Третьего дня autocar, кот. вез публику, был остановлен, пассажиры выселены, а кондуктор избит. Видевшая это публика осталась спокойной и, во всяком случае, этому не помешала. Конечно, это единичный случай и, может быть, случаен, но ведь это может быть только началом. И так как «демократия» не склонна к насилию, то она и оказывается пока бессильна. Я думаю, что источник зла в том, что идеология, социальный порядок пока не совместимы с демократией и свободой. А ведь наш идеал был «политическая свобода» и «социальная справедливость». «Свободу» мы этим скомпрометировали, а «социальная справедливость» покоится на господстве привилегированной партии и рабском труде населения. А в переходное время этого не замечают и думают, что это временно. И труднее защищать коммунизм в России, где он себя показал, чем там, где он может жить, «грабя награбленное», мстя за прошлое и восхваляя порядки России. И я себя серьезно спрашиваю, глядя на нас, что здесь происходит; не суждено ли и Германии, и Франции пойти по дороге сателлитов. Это не навсегда, но несколько поколений. И, б. м., это надо пройти на опыте, чтоб от этого излечиться. Ведь чувства личности включают в себя и право личной собственности, а не только свободу совести и собраний. Может, и должен быть предмет изъят из личной собственности и эксплуатации собственником, но недаром французский крестьянин и наш русский мужик, вопреки тому, что о нем говорят славянофилы, никогда добровольно не заводили общего хозяйства. Об этом у меня от дореволюционного времени остались характерные воспоминания. Но об этом не могу писать.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-21.

В.А. Маклаков ― М.А. Алданову, 17 декабря 1953 (II)

17 Дек[абря 1953[1481]] (II)

Дорогой Марк Александрович!

Не посетуйте, что это письмо пишу от руки. Иначе оно не могло бы пойти раньше понедельника. И сегодня и особенно завтра у меня сплошь все время расписано до получаса. А сейчас хотел, не откладывая, кое-что Вам сообщить.

Когда я утром пришел в Офис, там был Вельмин и показал мне циркулярное письмо, кот. «Рус. Мысль» рассылает своим сотрудникам, в том числе и Вельмину. Текст написан на ротаторе, а имя и отчество от руки: ergo письмо ― циркулярно. В нем изложено, что «Русская Мысль» получила уведомление от Б.П. Кадомцева о том, что он больше в нем не будет сотрудничать, т. к. с января в Париже будет выходить новая газета «Русская правда», где он, Кадомцев, будет редактором. Далее редактор выражает неудовольствие некорректностью Кадомцева, заявляя, что новая газета будет того же направления, что и «Рус. Мысль», следовательно, будет ей конкурентом, и предлагает всем своим сотрудникам выбирать, где работать, у них или в новой газете. Письмо подписано Зеелером, Водовым ― третьей подписи не разобрал. Передаю письмо по памяти, в него не вчитываясь внимательно, и поэтому, может быть, передаю не точно. Я спрашивал Вельмина: откуда деньги? Он сказал: не Америка, а Ватикан. Прибавил еще, что здесь замешана группа бельгийских финансистов, у кот. Кадомцев кем-то вроде экономического советника.

Эту новость я и хотел Вам сообщить незамедлительно, ибо был слишком занят днем, чтоб ее проверить. Но вечером, как условились, за мной заехал Титов, везти на панихиду по Бунину. Об этой новости он еще не слыхал. Когда на панихиду пришел Кадомцев и Титов его спросил, Кадомцев сказал Титову, что дело идет не о газете, а об еженедельнике, без информации. Где правда, не знаю. Или Кадомцев скрывает правду, или Рус. Мысль впала в панику и без всяких оснований послала глупый циркуляр. Я с Кадомцевым в церкви не разговаривал и передаю только рассказ Титова. Кстати, Вельмин показал мне № Нов. Рус. Слова, от 22 Ноября, со статьей Юрьевского ― под заглавием «Теперь все ясно»[1482]. В этой статье Юрьевский ссылается на работу Вейсберга[1483] в [название нрзб] (что-то вроде этого) и доказывает, что последние годы Сталин был душевнобольным, страдал манией преследования и манией величия и так замучил всех своих близких, что ему грозила бы судьба Павла I. если б он не умер естественной смертью, буде она естественна. Мне кажется, что если это и преувеличение, то значительная доля правды в этом есть, и несмотря на отрицание Вырубова, кот. ссылается на испанского посла и Алексея Толстого [так!], из кот. первый утверждает, что Сталин был абсолютно здоров, а Толстой ― что никакой самостоятельной власти Сталин не имел.

Между прочим, Юрьевский в своей статье ссылается и на Бориса Суварина[1484], а завтра мне предстоит завтракать у С.Г. Пти, вместе с [слово нрзб]. Керенский уехал в Мюнхен со Вторника, накануне прощался со мной по телефону и об этом сказал. Относительно его положения и особенно их твердости у меня большие сомнения. Между прочим, читаете ли Вы иногда Мюнхенское Освобождение, орган Гр. Алексинского? В последнем № сообщалось, что весь мир с сочувствием следит за деятельностью созданного им общества. А в заметке о смерти Бунина сообщается, что Бунин был большим другом «Освобождения» и что за несколько дней до его смерти Алексинский, по просьбе Бунина, читал у него свое письмо против Кусковой и получил его одобрение.

В последней книжке «Возрождения» напечатана речь Мельгунова на заседании КЦАБ'а, куда А.Ф. не приехал. Из этой речи ясно, что, по крайней мере он, Мельгунов, и не думает о прекращении КЦАБ'а[1485].

Я на обратном пути из церкви спросил Титова ― о включении в Комитет Зёрнова и Михельсона. Он неопределенно ответил, что предложение об этом было сделано слишком поздно. Я не стал спорить и возражать, хотя этого аргумента не понял.

Тер сегодня мне звонил и сказал, что две недели до того уставал смотреть фильмы (по обязанности), что к вечеру никуда не годен. Хотел придти в понедельник.

От Чехов[ского] издательства писем не получал и не хочу спрашивать. Обо всем этом и многом другом напишу Вам поподробнее и на машинке, когда приведу себя в ясность, чего еще нет. А мне интересно, разобрали ли Вы это письмо? Это меня очень удерживает от большого письма.

Вас. Маклаков

Мое письмо вышло не очень разборчиво, отчасти из-за плохой бумаги и пера, но я собираюсь написать Вам письмо, кот. не могу отдать сестре переписывать, если Вы его прочтете, то поймете сами почему. И я хотел бы знать, не безнадежен ли этот план? Писать, если Вы не сможете прочесть, не стоит.

Автограф.

BAR. 5-20.

В.А. Маклаков ― M.A. Алданову, 19 декабря 1953

19/XII [1953[1486]]

Дорогой Марк Александрович!

Пишу Вам опять, т. к. чувствую себя виноватым за то, что мог ввести Вас в заблуждение. Оказывается, что в письме Р. Мысли к сотрудникам говорилось о выходе «еженедельной газеты». Второпях, в Офисе, я не заметил слово «еженедельный». Да и не думаю, что из-за «еженедельной» газеты, кот. не может быть сенсационной, стоило рассылать «циркулярные ультиматумы». Это только смешно.

Мельком Вам я написал и о статье Юрьевского в № от 22 Ноября Н. Рус. Слова. Он только что пришел и мог быть неизвестен. Но вчера я на завтраке у С.Г. Пти встретил Б. Суварина, и он мне сказал, что по поводу этой статьи у него уже была переписка с Е.Д. и разговор с самим Вольским; так что все это давно известно. Но дело в том, что внимание на себя обращает вовсе не статья Юр[ьевского] в Н.Р.С., а статья неизвестных авторов в Bulletin (B.E.I.P.I.[1487]) от 16 Ноября в Париже под заглавием «[слово нрзб] a Moscou». В статье сказано, что ее авторы, ― [фраза нрзб]. Кускова заподозрила, что ее автор Б. Суварин, и набросилась на него с негодованием. Статью B.E.I.P.I. Суварин мне подарил и тотчас же Кусковой сообщил только вкратце (разговор был за завтраком). Я догадываюсь, что Кускову обидело утверждение, что Сталин Калигула[1488], когда она за ним считает заслуги. Я не удержался и ей написал, что она не права, заглавие не точно. Конечно, Сталин не Калигула. Но едва ли нужно отрицать и можно негодовать на предположение, что эксцессы в его деятельности могут быть объяснены его психическим расстройством; трудно сохранить душевное равновесие, очутившись в положении Сталина: оно превышает человеческие силы, развивает «самомнение» и «недоверчивость» ко всем непонятным, кот. при потере равновесия превращаются в «манию величия» и «манию преследования». Именно этим многое и объясняется. Это все я ей вчера написал, а т. к. кое-что я и Вам говорил, то хочу написать и объяснить, что я думаю.

Ну, а пока, очевидно, ожидаются перемены. Когда мое письмо дойдет до Вас, уже будет известно, чем кончится история с президентом. Я предчувствую, что можно ждать здесь поворот к Советам, как последствие обстоятельств с Американской Лигой, сейчас же Советы сами в полосе франкофильства, т. е. этой тактики. И это течение может окрепнуть; и Советы ломаются на чем-то наконец и хоть как-то меняются. И здешние коммунисты могут взять другой тон. Словом, все грозит новым и неожиданным испытанием. Я бываю всегда пессимистичен, из хитрости, чтоб не «разочароваться». Но теперь без всякой хитрости не вижу хорошего исхода. И мой пессимизм сейчас идет глубже, чем пессимизм «наблюдателя». Но сейчас не хочу о нем говорить.

Не совсем понимаю, что значит «расширение аорты». Очень много болезней подходят под это определение. А Кускова писала мне, что она страдает из-за того, что ее обобрали [так!] "impur"[1489]. Шутливый тон этого не давал повода предполагать серьезность болезни.

Вас. Маклаков

Автограф.

BAR. 5-20.

М.А. Алданов ― В.А. Маклакову, 19 декабря 1953

19 декабря 1953

Дорогой Василий Алексеевич.

Искренно Вас благодарю за чрезвычайно интересное письмо. Я, хотя и с большим трудом, почти все разобрал в нем, кроме нескольких важных строк. Подчеркнул их пером два раза, отсылаю письмо Вам с большой просьбой разъяснить их, вернув письмо мне. Без них не все понятно.

После того, как я написал Вам последнее письмо, я получил письмо от Екатерины Дмитриевны. Она сообщила мне (не указав своего источника), что в Париже с 1 января будет выходить новая газета «Русская Правда» под редакцией Кадомцева, что издается она на американские деньги и что Зеелер, Водов и Полянский опасаются, что «Русскую Мысль» придется закрыть, так как она не может выдержать конкуренции с богатой газетой. Ваши идущие от Вельмина и от Кадомцева сведения ― это, так сказать, первоисточник. Все же мне кое-что непонятно. Зачем Ватикану или бельгийцам финансировать русскую газету? И каковы отношения Кадомцева (я его почти не знаю) с КЦАБ-ами? Позавчера я получил письмо из Нью-Йорка от Фрумкина[1490] (приятеля Керенского). По его сведениям, Александр Федорович и Мельгунов собираются в Париже издавать газету! Во всяком случае, Ал. Фед., мягко говоря, ввел Вас в заблуждение, сказав, что он ликвидирует КЦАБ и что едет в Мюнхен только для того, чтобы не уходить «украдкой»: Кускова тоже пишет, что Керенский и Мельгунов опять что-то в Мюнхене затевают. (Об их газете она не пишет, и это сообщение Фрумкина, быть может, неверно.)

Если сотрудники «Русской Мысли» не перейдут к Кадомцеву, то мне не ясно, где же он, при том же направлении, найдет других?

О статье Юрьевского мне сообщили и Лунц, и Екатерина Дмитриевна, а вчера я получил и прочел статью. Как и Вы, я ничего очень неправдоподобного и тем более невозможного в главных его утверждениях не вижу. Но Ек. Дм. чрезвычайно негодует на Юрьевского. По ее словам, Вейнбаум еще многое в статье выпустил, ― о том, напр., что Сталин будто бы был педераст. Вероятно, Суварин Вам рассказал об источнике всей статьи подробнее?

Выборы президента в Версале ― очень печальная картина. Пятого тура никогда до сих пор не было[1491]. Тяжело видеть, как демократы дискредитируют демократию. Ну, да об этом писать не стоит. Достаточно и наших собственных дел.

На днях в Нью-Йорке вышла по-русски (еще не видел ее) моя философская книга («Ульмская Ночь»[1492]), над которой я работал несколько лет. Я заключил на нее договор давно, когда у Чеховского издательства были деньги. Написал им, просил Вам послать ее от меня, а надпись сделаю при встрече. Вам по секрету сообщу, что издательство получило новую ассигновку. По секрету, потому что сообщение частное, хотя и совершенно достоверное.

Ввиду того, что сегодняшнее Ваше письмо я все-таки разобрал, напишите пером то письмо, о котором Вы говорите. Если Вы постараетесь писать яснее, я надеюсь главное разобрать. Однако о новостях, если только можно, пишите, ради Бога, на машинке.

Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Я ни одного номера «Освобождения» не видел. Знаю, что Алексинский и особенно его жена[1493] (подруга детства Веры Николаевны) нередко бывали у Ивана Алексеевича (я его там не встречал). Но об их политических разговорах мне ничего не известно. Помню (это тоже сообщаю Вам доверительно), Иван Алексеевич меня раз спросил: «Скажите, почему Алексинского так ненавидят? Что он сделал худого?» Я ответил, что не знаю.

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-21.  

1954