.
Газету ни учредить, ни арендовать не удалось. А вот планы с журналом осуществились полностью: в 1942 г. вышел первый номер «Нового журнала», ставшего на последующие полвека главным толстым эмигрантским журналом. Продолжает он выходить и до сего дня; однако после 1991 г. существование подобного рода зарубежных изданий утратило актуальность. Алданов сыграл, бесспорно, ключевую роль в создании журнала: разумеется, он мало что смог бы сделать без Марии Самойловны Цетлиной, взявшей на себя в значительной степени финансирование издания (часть денег дал Б.А. Бахметев) и организационные хлопоты, и без своего соредактора Михаила Осиповича Цетлина. Но все же, когда он писал, что «журнал был создан мною»[30], в этом была значительная доля истины[31].
В Америке Алданову сопутствовал немалый - для писателя-эмигранта - успех: его роман «Начало конца» был выпущен в переводе на английский одним из лучших американских издательств - издательством Чарльза Скрибнера, и очень неплохо расходился[32]. К апрелю 1945 г. было продано уже 314 000 экземпляров. Скрибнер, воодушевленный этим успехом, приобрел права на издание всех остальных книг Алданова[33]. Беженец, приехавший в Нью-Йорк практически без копейки (точнее, без цента) за душой и мечтавший снять подешевле комнату с ванной, стал теперь вполне обеспеченным человеком.
Один из «молодых» эмигрантских писателей межвоенного поколения, Василий Яновский, писал в своих воспоминаниях: «На Монпарнасе шутя утверждали, что после смерти Алданова в зарубежной прессе станет просторно»[34]. «Молодые» досадовали, что им не находится места на страницах немногочисленных эмигрантских журналов. С их точки зрения, проза Алданова была старомодна. «Алданов, талантливейший, культурнейший публицист, почему-то задумал писать бесконечные романы. И это была роковая ошибка», - припечатал Яновский[35]. Портреты и очерки Алданова в самом деле выигрывают по сравнению с его романами. Но вот кто помнит и читает, кроме десятка специалистов, прозу Яновского и прочих бывших «молодых», оставшихся в истории литературы по разряду «подававших надежды»?
Алданов принадлежал к «ордену» русской интеллигенции и был «общественником». Выйдя формально из редакции «Нового журнала» в связи с загруженностью литературной работой, он продолжал, как свидетельствует его переписка, принимать самое живое участие в делах журнала и быть де-факто «теневым редактором». В Нью-Йорке Алданов стал членом правления Литературного фонда. Это опять-таки была не формальная почетная должность: он принимал активное участие в помощи собратьям-литераторам (и не только), в особенности после освобождения Франции.
Со временем круг российских эмигрантских политиков сужался, а партийные разногласия и оттенки, казавшиеся столь существенными в России, стирались. Конфигурация эмигрантских политических группировок менялась, притяжения и отталкивания шли по другим линиям. Ближайшими единомышленниками Алданова в «американский» период были А.И. Коновалов, А.Ф. Керенский и М.М. Карпович, профессор Гарвардского университета, сменивший его на посту соредактора «Нового журнала», а после смерти М.О. Цетлина в 1945 г. ставший единоличным редактором журнала. Хотя, подчеркивал Алданов, «я все-таки во многом не согласен с Александром Федоровичем [Керенским]»[36].
Современники, писавшие об Алданове, неизменно отмечали его «джентльменство», корректность, дипломатичность. Алданов умело лавировал в не отличавшемся чрезмерной доброжелательностью литературном мире эмиграции и умудрился «прожить жизнь» в литературе практически без отрицательных рецензий. Однако его дипломатичность не исключала твердости политических убеждений. Алданов был и до конца жизни оставался принципиальным противником большевиков. Хотя он и не отрицал изменений, происходивших в Советском Союзе, и статьи М.В. Вишняка и Г.П. Федотова, стоявших на «твердокаменных» позициях и считавших, что в СССР «все - зло», вызывали у него скорее раздражение. А некоторые тексты Федотова Алданов и вовсе считал «русофобскими»[37].
Эмиграция и советская власть, 1945: Вокруг «визита»
Эмигрантский «пейзаж» после освобождения Франции выглядел не слишком радостно: численность эмиграции существенно сократилась, а моральный кредит заметно упал. В нацистских лагерях погибли сотни русских евреев-эмигрантов; сотни эмигрантов покинули страну. Немало видных деятелей эмиграции разной политической ориентации умерли в годы войны по естественным причинам, в том числе лидер либералов П.Н. Милюков, председатель адвокатского союза Н.В. Тесленко, бывший царский премьер В.Н. Коковцов и бывший министр финансов Временного правительства М.В. Бернацкий, писатель Д.С. Мережковский и многие другие. В 1945 г. перед русскими изгнанниками-«оборонцами» встал вопрос о смысле существования эмиграции: если они оказались по одну сторону с советской властью, не пора ли если не признать ее правоту, то поискать точки соприкосновения?
Спор о смысле изменений, происшедших в России, и о роли эмигра-ции в новых условиях развернулся между людьми во многом сходных воззрений, много лет лично знавших друг друга, но оказавшихся в годы войны по разные стороны океана. Что означало - в свободной стране или в оккупации, в безопасности или под угрозой тюрьмы, а то и смертной казни. Иначе говоря: между русскими ньюйоркцами и русскими парижанами.
Алданов, как и многие другие русские американцы, был неприятно удивлен, если не сказать поражен, известиями из Парижа о том, что некоторые хорошо ему знакомые русские эмигранты ищут сближения с советскими представителями, а то и просто пошли к «советам» на поклон. Об этом (как и о сотрудничестве с нацистами других - а то и тех же самых русских эмигрантов) писал в Нью-Йорк свояк Алданова Я.Б. Полонский, доходила отрывочная и не всегда достоверная информация и по другим каналам. 6 марта 1945 г. Алданов писал Керенскому: «В Париже, по-моему, происходит, и с каждым днем будет усиливаться развал политической эмиграции. Ее в самом деле уже больше нет: осталась только колония. За успех люди всегда всем прощали все. А теперь, по-видимому, и Бильянкур, и идейные вожди вроде Одинца... окрылены надеждами: амнистия, служба, места, милости, тридцать пять тысяч курьеров в полпредство и обратно. Думаю, что для громадного большинства ни одна из этих надежд не оправдается, и корыто будет разбито во второй раз, - "красная мечта" вслед за "белой мечтой". Кроме того, отношения между де Голлем и коммунистами портятся. Идейные вожди могут немного испугаться: они ссориться с властями не любят»[38].
Относительно судьбы Франции, ставшей его второй родиной, Алданов был умеренно оптимистичен:
«Коммунисты были бы во Франции всемогущи, если бы Сталин хотел и мог им помогать по-настоящему. Но в Ялте как будто принято решение, что западную Германию будут занимать английские и американские войска. Если так, то "сосредоточение войск на границе" для подкрепления политических требований в данном случае в ближайшие годы окажется невозможным. Своими же силами французские коммунисты едва ли придут к власти. Это подает мне надежду, что, быть может, удастся закончить свои дни в Париже: на Петербург я больше, к большому своему горю, ни малейшей надежды не имею»[39].
Буквально на следующий день после написания этого письма, 7 марта 1945 г., в «Новом русском слове» появилась корреспонденция из Парижа, повергшая Алданова и его единомышленников в шок.
В ней сообщалось, что группа русских эмигрантов посетила советское посольство в Париже. Дело было не столько в самом факте «визита», сколько в составе группы: половина людей, поднявших в советском посольстве бокалы за здоровье маршала Сталина, были друзьями или однопартийцами Алданова.
12 февраля 1945 г. посольство посетили девять человек. Двое - адмиралы - бывший командующий Балтийским флотом и военно-морской министр Временного правительства Д.Н. Вердеревский и М.А. Кедров, в 1920 г. командующий флотом и начальник морского управления в правительстве П.Н. Врангеля, были приглашены по настоянию посла. Остальными были В.А. Маклаков, A.C. Альперин, A.A. Титов, М.М. Тер-Погосян, Е.Ф. Роговский, В.Е. Татаринов и А.Ф. Ступницкий[40]. Альперин и Титов были, как и Алданов, народными социалистами. С Маклаковым он был «на дружеской ноге». В число достаточно близких к нему людей входил Тер-Погосян. Почти все «штатские» были масонами, входившими в те же ложи, что и Алданов. Возможно, по совокупности этих обстоятельств, а также по свойственной ему дипломатичности Алданову пришлось сыграть, пожалуй, ключевую роль в «выяснении отношений» с участниками визита. Заметим, что эмигрантская политика далеко не всегда была публичной, отчасти ввиду отсутствия печатных «площадей» для обсуждения тех или иных насущных вопросов, отчасти в связи с нежеланием предавать огласке существующие разногласия или, по выражению Маклакова, «еретические» мысли. Переписка играла огромную роль в жизни российских интеллектуалов, в архивах сохранились многие тысячи писем; некоторые из них скорее напоминают политические или историософские трактаты, а по откровенности и литературной отточенности нередко превосходят опубликованные ими же тексты на те же темы. Исследователи творчества Алданова, вероятно, были бы удивлены, узнав, какие тонкости эмигрантской и «общей» политики обсуждал автор «Истоков» в своей обширной переписке с Маклаковым, и насколько он был информированным в этом отношении человеком. Впрочем, это в большей степени относится ко времени холодной войны. Пока же вернемся в 1945 г.