– Ангелы, думаю, будут догадываться. Во всяком случае, некоторые из них. Но это ни на чем не отразится.
Судя по скептическому взгляду Лилит, она не разделяла моего оптимизма.
В ответ я просто протянула ей ключ.
– Что?! – Она недоверчиво нахмурилась и даже отступила.
– Это самое естественное решение, разве нет? – откликнулась я. – Кто, как не ты, имеет непосредственное отношение к этому саду?
– Но… – Лилит шагнула ближе, однако ключ все равно не взяла. – Разве он не должен храниться в мире людей?
– Он принадлежит миру людей, – исправила неточность я. – А ты – человек, во всяком случае, была создана человеком. Круг замкнулся. И больше ни один грешник, каким бы предприимчивым он ни был, не сумеет дотянуться до райских ворот.
Лилит медленно кивнула, соглашаясь со справедливостью моих слов, и осторожно приняла ключ, держа его, как величайшую и самую хрупкую в мире ценность.
Глава 8
Лично для меня появление в «Ковчеге» священнослужителя Евласия, самовольно причислившего себя к лику святых, а среди простого народа получившего кличку «Волосатый», оказалось весьма неожиданным. Ну не увязывался образ облаченного в рясу «служителя принца» с окраинным трактиром, предназначенным для людей более-менее простых и зачастую не самых законопослушных. Однако же мне объяснили, что сей господин посещал временами подобные заведения, дабы вернуть пару-тройку заблудших душ в лоно церкви.
И вот он сидел за столом, подавляя окружающих высоким ростом, острым взглядом и воистину богатой шевелюрой. Кружка с водой (а что же еще может пить человек его звания) грелась в сильных, крупных руках. Поговаривали, будто Евласий не гнушался этими самыми руками пытать грешников. Не регулярно, конечно, а так, от случая к случаю. Я не была знакома с оным священнослужителем даже заочно, но слухам поверила легко. От таких людей веет чем-то особенным. Не запах, не интуиция, одно из тех чувств, для которых в человеческом языке нет названия. Однако это не означает, что люди вовсе не способны его испытывать. Вот и сейчас посетители, кто осознанно, а кто инстинктивно, отсаживались подальше, и, несмотря на то что Волосатый зычным голосом рассказывал историю из священной книги, ближайшие к нему стулья были заполнены хорошо если на треть.
– И с тех пор знают люди, что женщина есть сосуд греха, ибо через нее первый человек познал падение и изгнание из райского сада, – поучительным тоном завершил повествование Евласий.
Элена метнула в сторону незваного сказителя недовольный взгляд, но спорить с одним из главных священнослужителей Торнфолка не стала. Тот поболтает и уйдет, а ей проблемы с властями ни к чему. Эяль, торговец рыбой, согласно покивал, оглаживая бороду. Писарь похихикал, сочтя утверждение забавным, но в целом правильным. Рита и Варда, две женщины из тех немногих, что стали часто захаживать в «Ковчег» после устроенного Эленой мероприятия, сидели, хмуро уставившись в пол. Иные ерзали на стульях, не слишком прислушиваясь к речам Евласия и просто надеясь, что тот скоро уйдет. Эйтан устроился в углу и с ничего не выражающим лицом глядел в окно. После недавних событий, все еще свежих в памяти, мы почти не разговаривали и даже взглядами старались не встречаться.
Пользуясь тем, что трактир не переполнен, я устроилась на столе, поставив ноги на сиденье ближайшего стула. Евласия такое вопиющее поведение раздражало, а мне только того и было надо. Ведь для того и существуют демоны, чтобы бесить священников, разве не так? Быть может, таким завуалированным протестом и следовало ограничиться, но, увы, с границами у демонов тоже не все ладно. Иными словами, я не удержалась.
– То есть, по вашей версии, принц сам изгнал первых людей из рая?
Волосатый нарочито окинул меня с головы до ног презрительным взглядом (дескать, чего можно ожидать от женщины, порочной по определению, да к тому же еще и не умеющей вести себя в приличном обществе), после чего снисходительно произнес:
– Истинно так, по моей версии и по всем прочим. Каждый, кто знает буквы, читал об этом в святых книгах.
– Буквы – это большая сила, – покивала я.
Варда неуверенно хихикнула. Даже те посетители, что не уделяли должного внимания проповеди, теперь поднимали головы. В «Ковчеге» меня знали весьма неплохо, и потому догадывались, что дискуссия может стать интересной. Эйтан тоже повернулся и теперь буравил меня напряженным взглядом. Разумеется, это меня не остановило, а, напротив, раззадорило.
– Позвольте глупой женщине задать еще один вопрос. По-вашему выходит, что принц жесток?
– С какой стати ты так решила? – напрягся Волосатый.
Конечно, он был самым высокопоставленным из присутствующих, к тому же единственным святым, и все же ему совсем не хотелось быть пойманным при свидетелях на богохульстве.
– Ну как же. Он изгнал из райского сада людей, не знавших другого дома, только за то, что они съели какое-то неправильное яблоко? Ну, ошиблись, с кем не бывает? На первый раз можно же и не так люто с ними обойтись?
– Принц суров, но справедлив. – Евласий полностью восстановил самообладание и снова говорил снисходительным тоном. – Тех, кто идет против его слова, он карает быстро и беспощадно.
Внезапно и, может быть, впервые в жизни я испытала сочувствие к принцу. Ни демоны, ни даже сам князь Тьмы не испортят его репутацию так, как это сделают человеческие священнослужители.
– А зачем Ева вкусила запретный плод? – не переставала занудствовать я.
– Ее совратил князь, принявший облик змея.
– Ну, это понятно, – отмахнулась я. – Обвинять других в собственных поступках – неотъемлемая часть человеческой природы. А все почему? Если уж взялись за яблоко, то надо было доесть до конца. А так остановились на полдороге – теперь тысячелетиями мучаются, опыт накапливают.
– Что ты несешь, женщина?
Было очевидно, что терпению «святого» настал предел.
– А то, что никто никого и ниоткуда не изгонял, – отчеканила я, разом перестав изображать из себя деревенскую дурочку.
Вопреки ожиданиям, оспорил мои слова не священнослужитель, а мельник.
– Так что же мы, выходит, в раю живем? – хохотнул он.
Правда, тут же слегка пригнул голову и опасливо покосился на Волосатого: не стоит намекать при власть имущих, что жизнь в Торнфолке не вполне райская. Церковник, впрочем, этот нюанс не заметил или сделал вид, что не заметил. Зато выжидательно поглядел на меня, дескать, что же ты, отвечай!
– Конечно же, нет! – отозвалась я, внутренне дрогнув от одного лишь предположения. – Люди ушли оттуда в незапамятные времена. Вот только их никто не прогонял.
– Каким же дураком надо быть, чтобы самому уйти из рая! – не поверил мельник.
– Вот именно! – азартно воскликнула я, ловя его на слове. – Как раз дурак-то и не уйдет! Итак, что мы имеем? – повернулась я к другим слушателям. Кто-то взирал на меня с неодобрением, кто-то, наоборот, с затаенным восторгом, но большинство – просто с любопытством. – Первые люди вкушают яблоко и после этого оказываются за пределами рая. Что же это за странный фрукт? И фрукт ли? Ведь мы знаем, что буква – это символ, равно как и многие истории, этими буквами записанные. Кто помнит, с какого дерева был плод?
– Дерево познания добра и зла, – моментально ответил писарь, который не прочь был похвастаться собственной грамотностью, а заодно и отличной памятью.
Евласий одобрительно кивнул.
– Точно! – похвалила я. – А что такое добро и зло?
Заголосили, по-моему, все сразу: люди перешептывались, спорили, гадали, к чему я клоню.
– На этот счет все написано в великих книгах, – строго заявил Волосатый, пресекая на корню самую возможность полета фантазии.
– Отлично. – Я вовсе не собиралась спорить. – В таком случае, убийство – это грех?
– Конечно! – утвердительно кивнул священник. – Оно упоминается в перечне смертных грехов, самых страшных.
– Хорошо, – вновь согласилась я. – А когда волк убивает зайца, это грех?
Вот тут в зале поднялся настоящий шум. Кричали все одновременно.
– Да!
– Нет!
– Убийство – оно убийство и есть, неважно, человек или волк!
– Волк убивает не от злости, а чтобы поесть! Это не считается!
Евласию не сразу удалось перекрыть общий гомон. Но голос у него, как я уже упоминала, был зычный, а опыт, судя по всему, богатый.
– И на это есть ответ в святых книгах, – торжественно объявил он. – Заповеди написаны только для людей. «Не убий» – одна из них. Стало быть, на зверей сей закон не распространяется.
Он торжествующе посмотрел на меня, дескать, вот видишь, как истинно верующий человек щелкает все твои «сложные вопросы».
– На зверей не распространяется, – подтвердила я. – И вот что интересно: заповеди впервые упоминаются в святых книгах уже после изгнания из райского сада. То есть сначала для человека их не существовало. Точно так же, как и для волков.
– Потому что первые люди были идеальны сами по себе, – вытянул узловатый указательный палец священник.
– Однако же яблока вкусили, – напомнила я. – А что вы, святой отец, скажете насчет чревоугодия? Грех это?
– Понятное дело, грех, – важно кивнул он.
– А для собаки, которая клянчит у хозяина вкусно пахнущую кость? Есть у кого-нибудь собаки? – повернулась к другим посетителям я.
И, неожиданно для самой себя, заметила, что зал наполнился до предела. Некоторым уже не нашлось сидячих мест, и люди просто стояли, опираясь руками о спинки стульев и края столов.
– Есть! Есть!
Человек восемь замахали руками.
– И как? Грешны они? – полюбопытствовала я.
– Да из сплошных грехов состоят, заразы! – выкрикнул какой-то смешливый парень. – Но мы их за это и любим.
– Собака не знает, что грешно, а что нет, – вступился за свою любимицу его сосед.
– Вот! – воскликнула я с таким видом, будто готова была его расцеловать. – Не знает. Понятия добра и зла не заложены в природе. Растения, насекомые, птицы, звери, представления не имеют, что это такое. Они просто живут так, как живется. Если добудут вкусную пищу, поедят. Если для этого надо убить, убьют. Если кто-то приблизится к их детенышам, порвут на части – и угрызений совести не испытают. То ли дело люди. – Я изобразила крайне взволнованное лицо. – Правильно я поступил или нет? Имел ли право насладиться сочным мясом, или меня за это отправят в ад? А если солгал? А если солгал, но во благо? А если убил, но защищаясь?