Остланд должен быть стать для Германии тем, чем Индия была для Британии, тем, чем Дикий Запад был для Соединенных Штатов. Более того, война должна была установить германскую экономическую гегемонию над странами, не находящимися под ее прямым или косвенным политическим контролем, например, Нидерландами, Бельгией и даже Францией.
Помещики и буржуазные промышленники, банкиры могли мечтать о такой войне, потому что их страна, несмотря на понесенные потери, все еще была очень сильна, в то время как Франция и Британия вышли из Великой войны очень ослабленными. Как и Гитлер, элита тоже верила в «легенду о кинжале», согласно которой Германия потерпела поражение в Великой войне только из-за предательства еврейских и других «негерманских» революционеров. Если эти подрывные элементы будут уничтожены, а германская армия, несмотря на ограничения, наложенные на нее в Версале, будет расширяться и укрепляться, обеспечив себя современным оружием, то в грядущей войне наверняка будет одержана победа. Однако в условиях демократии, подобной Веймарской республике, с преимущественно умеренными государственными деятелями либерального или социал-демократического типа, такой сценарий никогда не сможет быть реализован. Вот почему элита помогла Гитлеру прийти к власти. Он был готов нарушить Версальский договор и начать войну.
Как только он пришел к власти, Гитлер действительно начал крупномасштабную программу перевооружения армии, которую желала элита. Это, конечно, пришлось по вкусу и все еще преимущественно аристократическим генералам, и промышленникам, которым получили заказы на вооружении армии, и банкирам, у которых Гитлер брал займы для оплаты этих гигантских военных заказов, чтобы уплачивать дорогие счета промышленников. В результате этого расходы увеличили государственный долг Германии между 1933 и 1936 годами с 2,95 до 12 миллиардов рейхсмарок (RM). После этого долг стал расти еще быстрее — до 14,3 млрд в 1937 году, до 18 млрд. в 1938 году и до 30,8 млрд. в 1939 году[31]. Согласно кейнсианской теории, этой проблемы можно и нужно избежать с помощью соответствующего налогового бремени на огромные прибыли компаний и банков, однако промышленники и банкиры привели Гитлера к власти, чтобы он помогал им максимизировать их прибыли, а не минимизировать их.
Однако долговое бремя не могло продолжать расти вечно, эту проблему рано или поздно надо было как-то решать. И Гитлер, и заправилы промышленности и банковского дела знали, каково было единственное приемлемое для них решение: война, в которой Германия одержит победу, а проигравшие заплатят за это. Так что эта война должна была стать беспощадной грабительской войной. Другие фашистские и квази-фашистские режимы тоже рассматривали грабительскую войну как средство предотвращения экономических кризисов и поддержания рентабельности крупных компаний и банков. В 1930-х годах Италия Муссолини развязала войну против Эфиопии, а Япония напала на Китай.
Так что война готовилась не только для удовлетворения экстравагантных амбиций 1914 года и восполнения потерь 1918-го, но и для того, чтобы не допустить финансового краха Рейха. По этой причине с началом войны надо было поторопиться, а страна, на которую нужно было напасть, должна были обладать значительным богатством. Члены высших финансовых кругов и крупного бизнеса в нацистской партии прекрасно знали, что это за страна — Советский Союз.
В этой гигантской стране было все, чего хотела немецкая элита: огромные территории и богатые сельскохозяйственные угодья для производства дешевого продовольствия, с помощью которого, даже при низкой заработной плате, немецкие рабочие смогли бы жить достаточно неплохо, чтобы избежать социальных волнений; все виды важного сырья, в том числе нефть, в которой промышленно развитый Рейх испытывал острый дефицит; и неограниченный запас дешевой рабочей силы, преимущественно славянских «недочеловеков», которых можно эксплуатировать как рабов, сколько душе угодно. Это покорение бескрайнего российского пространства помогло бы снять социальное напряжение в густонаселенной метрополии — Германии, избыток «плебеев» из которой можно было отправить колонизировать земли Остланда. Также высшие прелаты Католической церкви, третий «столп» внутри немецкой элиты, лелеяли вместе со своим начальством в Ватикане большие надежды. В результате победоносного наступления германских войск иезуиты смогут дойти до самого Урала, чтобы обратить русских в «истинную веру». Бывшие православные христиане, конечно же, будут от этого в восторге, ибо незадолго до этого «безбожные большевики» «насильно совали им под нос свой атеизм».
Что еще более важно, Советский Союз был воплощением ненавистной революции и источником вдохновения для революционеров в Европе и во всем мире. Как и Гитлер, бесчисленные члены немецкой элиты были приверженцами теории иудео-большевизма, которая проповедовала, что коммунизм — и марксизм в особенности! — это идеологическое оружие, с помощью которого, якобы, низшая еврейская раса пытается подмять под себя высшую арийскую расу. Советский Союз был ничем иным, как «Rusland unter Judenherrschaft» («Россией под еврейским господством»), как выразился Гитлер, презренным и опасным государством, которое срочно нужно было уничтожить. И это было очень легко сделать, считал он. Советский Союз, якобы, был коррумпирован и слаб в военном отношении. Так что война будет не только грабительской, из которой можно извлечь много выгоды, но это будет также и война с «благородной целью» — это будет крестовый поход против революции. Неудивительно, что Гитлер для этой войны выбрал в качестве кодового наименования имя германского императора-крестоносца — Барбаросса.
Все вышесказанное не означает, что по поводу предстоящей войны не существовало никаких разногласий между Гитлером и банкирами, промышленниками, знатными землевладельцами и генералами. У них были большие и малые, важные и тривиальные расхождения во мнениях по вопросам, таким, как темпы оружейной программы, союзники, которых хотела для себя немецкая сторона, и способ, которым должна была вестись война. Например, Гитлер уволил банкира Яльмара Шахта потому, что тот хотел осуществлять оружейную программу обычным способом финансирования, что сделало бы ее осуществление менее быстрым, чем того хотели Гитлер и его окружение, в частности, его «экономический царь» Герман Геринг. А в 1939–1940 годах горстка генералов подумывала о том, чтобы свергнуть Гитлера при помощи государственного переворота, потому что они считали, что его военные планы — массированное наступление на Польшу, в то время как французские и британские армии были сосредоточены на западной германской границе — нереальны и потенциально катастрофичны.
После того как Польша была завоевана без какого бы то ни было выступления французов и британцев из-за линии Мажино, заговорщики отказались от своих планов.
Это немецкое нападение на Польшу в сентябре 1939 года было эффективным началом войны, которую Гитлер обязан был развязать от имени германской элиты. Великобритания и Франция тогда объявили Германии войну. Но это был не тот сценарий, который изначально был на уме в Берлине. Там действительно намеревались начать войну в 1939 году, но это должна была стать война против Советского Союза, с Польшей и Британией в качестве нейтральных зрителей, или, возможно, даже союзников. Тот факт, что этот сценарий не удался, был в значительной степени связан с политикой умиротворения, проводимой Парижем и Лондоном. Ее цель на самом деле состояла в том, чтобы спровоцировать нападение Германии на Советский Союз, но ее контрпродуктивным результатом стал пакт Гитлера-Сталина (Молотова-Риббентропа) от августа 1939 года, о котором мы подробнее поговорим в следующей главе.
Победа над Польшей была мелочью по сравнению с тем поражением, которое Германия нанесла Франции и странам Бенилюкса весной 1940 года. Этому невиданному триумфу предшествовало завоевание Норвегии и Дании, которое сопровождалось победами в Югославии и Греции. В 1941 году началось долгожданное нападение на Советский Союз, операция «Барбаросса». Однако этот «Осткриг» («Восточная война») не принес великой победы, на которую надеялись. Напротив, он нес в себе семена катастрофического поражения Третьего Рейха. Однако это стало ясно только по окончании Сталинградской битвы, в феврале 1943 года. Но при этом значительная часть огромного Советского Союза в течение нескольких лет оставалась оккупированной нацистами.
Районы, которые Германия потеряла в результате поражения в 1918 году, такие как Эльзас-Лотарингия и Эйпен-Мальмеди, теперь снова стали частью немецкого Хаймата («родины»). Теперь Рейх стал больше, чем был в 1914 году, включив новые территории, такие как Австрия, Судеты и значительная часть Польши. В 1914 году немецкая элита мечтала об экономическом господстве над другими европейскими странами. После побед над Польшей и Западной Европой и первоначальных впечатляющих успехов на восточном фронте дела у Германии шли даже лучше, потому что теперь она управляла гигантской экономической зоной от Атлантического побережья Франции до предгорьев Кавказа.
В этой большой европейской экономической зоне немецкие компании и банки пользовались огромными привилегиями. ИГ «Фарбен», «Крупп», «Дойче Банк» и консортам разрешалось устранять конкурентов в оккупированных странах или взять на себя управление ими на особо выгодных условиях. Оккупированные страны, кроме того, стали рынками сбыта, и они обладали сырьем, которое немецкая промышленность теперь могла использовать. Они должны были поставлять это сырье по ценам и на условиях, которые — как и обменный курс рейхсмарки — немцы устанавливали с выгодой для себя. И последнее, но не менее важное: оккупированные страны вынуждены были поставлять немецким фирмам неограниченные объемы дешевой рабочей силы, по сути, для принудительного труда.
Этими фантастическими возможностями для бизнеса воспользовались прежде всего крупнейшие немецкие фирмы и банки. Например, Deutsche Bank в оккупированной Бельгии смог получить от Société Générale и Petrofina всякого вида акции югославских банков, люксембургских металлургических заводов и румынских нефтяных трестов, чтобы продать их немецким клиентам.