Дети, старики и все те десятки тысяч людей в Освенциме, которые были непригодны к работе, немедленно отправлялись в газовую камеру. Остальные должны были трудиться в Буна-Верке и других местах до тех пор, пока не падали замертво. К тому же, из-за того, что их недостаточно кормили, они подвергались воздействию холода и жары, и с ними часто очень плохо обращались, ежемесячно умирала примерно пятая часть заключенных. Но мертвые тоже были полезны для нацистов и для компаний и банков, которые помогали нацистам совершать эти преступления, пусть даже и путем торговли награбленным. С трупов снимали одежду, собирали деньги, драгоценности, часы, волосы и особенно золото, даже в виде вырванных у них золотых зубных коронок. Обреченные на смерть люди могли что-то «принести» путем вивисекции и других экспериментов, которые представляли интерес для исследований в интересах немецкой промышленности.
Торговля золотом, которое нацисты украли у своих жертв, принесла много денег не только им, но и немецкому частному сектору. Это должно было помочь финансировать войну, потому что во время войны курс рейхсмарки упал, а германские валютные запасы были исчерпаны настолько, что иностранные поставщики соглашались продолжать поставки только в обмен на золото. Эсэсовцы передавали золото Рейхсбанку, чтобы продать его за границу или самим Рейхсбанком в национальные банки Швейцарии и Португалии, или Deutsche Bank банкам на «свободном рынке», например, в Турции, что позволяло филиалу банка в Стамбуле получить хорошие комиссионные. Компанией, которая переплавляла золото из лагерей в слитки, была «Дегусса», которая, по словам специалиста по истории этой фирмы, Питера Хейза, получала на этом огромные прибыли. Так что немецкие компании и банки заработали немалые деньги на торговле «кровавым золотом», которое нацистам было необходимо для ведения войны.
Большинство исторических книг и документальных фильмов помалкивают об этом, но как обстоят дела с прибылью, полученной немецкими промышленниками и банкирами во время войны? Оправдала ли их ожидания война, которую, как они надеялись, Гитлер развяжет? Ответ на этот вопрос должен быть утвердительным. Особенно в первые годы конфликта их кассы наполнялись прибылью. В 1940 году эта прибыль была высока, как никогда ранее. ИГ «Фарбен», например, еще до войны, благодаря тесному сотрудничеству с нацистским режимом увеличила свою прибыль до 47 миллионов RM в год в 1933 году, но в 1940 году, спустя год после начала войны, она получила рекордные прибыли в размере 298 миллионов РМ, а 1941 год стал еще лучше с 316 миллионами. В 1942 году наблюдался упадок до «всего лишь» 266 миллионов, что, вероятно, является отражением фиаско блицкрига в Советском Союзе, но в 1943 г. прибыль снова составила около 300 миллионов РМ, затем в 1944 году упала до 148 миллионов, по данным немецкого историка Дитриха Эйхгольца.
Тот факт, что компании получали такие прибыли в военное время, смущал нацистские власти. Они боялись, что публика будет недовольна, и что точно так же, как было во время Первой мировой войны, она в конечном итоге обернется против тех, кто наживался на войне, а заодно и против их нацистских дружков. Берлин чувствовал себя обязанным увеличить корпоративный налог с 40 до 50 процентов в середине 1941 года, и с 50 до 55 процентов в январе 1942 года. Вырученные средства должны были пойти на войну с Советским Союзом. Эта война продолжала тянуться и поглощала огромное количество денег, тем самым подорвав немецкую экономику. В результате прибыльность крупных предприятий в 1941–1942 годах значительно снизилась, хотя она и оставалась, согласно отчетам, «достаточно высокой». Между тем, такие компании, как Volkswagen, производитель самолетов «Юнкерс» и ИГ «Фарбен» также прилагали все усилия к тому, чтобы минимизировать свою прибыль, которую они должны были декларировать для уплаты налогов, например тем, что часть этой прибыли они реинвестировали в модернизацию собственной инфраструктуры, на что налоговое управление смотрело сквозь пальцы. И почти все компании платили меньше налогов путем создания таких скрытых резервов через занижение стоимости активов.
С 1939 по 1945 год, то есть, во время войны и благодаря ей, немецкие компании зарегистрировали получение немалых прибылей. Факторами, которые сыграли в этом важную роль, были чрезвычайно высокий объем бизнеса, многочисленные случаи грабежа на оккупированных территориях, низкие налоги и низкие затраты на заработную плату. Безусловно, «лучшим» способом снизить затраты на рабочую силу и тем самым значительно увеличить доходность было использование уже упомянутых иностранных подневольных рабочих. Но война была еще и удобным предлогом заставить немецких рабочих трудиться за более низкую заработную плату в течение более долгого рабочего дня. В то время как цены продолжали расти вплоть до 1945 года, заработная плата в среднем оставалась на том же уровне (она иногда падала, но иногда и увеличивалась из-за нехватки определенных видов работников). За ту же зарплату немцам приходилось работать все дольше и дольше. В 1939 г. немецкий рабочий в среднем работал 47 часов в неделю. Это уже было значительно больше, чем в 1933 году, когда Гитлер пришел к власти. В течение войны этот средний показатель продолжал увеличиваться, в большинстве случаев до 56,57 или 58 часов, часто до 60 часов, а иногда и до 70 часов в неделю! Это тоже позволило увеличить прибыль компаний и обеспечить то, что на долю капитала приходилась еще большая доля немецкого ВНП в ущерб рабочим.
Многочисленные американские корпорации имели дочерние предприятия в нацистской Германии, эту тему мы подробнее обсудим в главе 11. Эти филиалы также преуспевали благодаря Гитлеру. Ведь у них нацистский режим тоже заказывал очень много продукции, особенно такого вооружения, как грузовики и самолеты. Они тоже смогли максимально увеличить свою прибыль за счет снижения их расходов на заработную плату, благодаря использованию дешевой рабской рабочей силы и регрессивной политике в отношении заработной платы и рабочего времени. Прибыль компании Ford-Werke, кельнского филиала крупнейшего американского автопроизводителя Ford, выросла с 1,2 млн RM в 1939 году до 1,7 млн в 1940 году, до 1,8 миллиона в 1941 году, до 2 миллионов в 1942 году и до 2,1 миллионов в 1943 году. Среди других американских филиалов, которые заработали много денег благодаря войне, были Dehomag, дочерняя компания IBM, которая работала на нацистов, поставляя им перфокарточные машины, с помощью которых можно было учитывать количество заключенных в лагерях. Зингер, известный своими швейными машинками, во время войны в Германии стал крупным производителем пулеметов. Производитель автомобилей Opel в Рюссельсхайме, дочерняя компания General Motors, тоже отличилась тем, что поставляла нацистам все виды военной техники.
В 1943 году нацистские власти сообщили, что прибыли американских дочерних компаний в Германии с начала войны достигли астрономических высот — и их прибыль останется на этой высоте до самого конца конфликта. Речь при этом шла о чистой прибыли, потому что в этом случае нацисты также не стали вводить более высокие корпоративные налоги, несмотря на то, что они иногда угрожали сделать это. С самого начала и до конца войны нацисты делали все возможное, чтобы платить жалованье рабочим как можно меньше, а прибыль компаний сделать насколько возможно выше. Другими словами, они продолжали делать то, что делали уже до войны — удовлетворять интересы промышленников, банкиров и других столпов элиты, которые привели их к власти в 1933 году.
Почти все крупные немецкие компании и филиалы американских и других иностранных компаний максимизировали свои прибыли во время войны с помощью использования рабского труда. Неужели нацисты заставили их сделать это? Разве другие работники были недоступны? Насколько плохи были на самом деле условия труда, ночлег и питание этих «рабов»? Подобные вопросы уже были предметом многочисленных дискуссий. Немецкие историки, такие, как Марк Шпурер, защищают компании, даже когда они признают, что нацисты не заставляли их использовать иностранных рабочих. Он утверждает следующее: производство военной техники действительно было очень прибыльным бизнесом, но во время войны из-за нехватки рабочей силы было невозможно осуществлять это производство без использования иностранных рабочих. Невоенные предприятия в связи с этим утрачивали позиции в борьбе с конкурентами и даже рисковали быть закрытыми нацистским режимом. В результате этого у них не было никакого выбора, и им даже приходилось конкурировать за достаточное число иностранных рабочих. То есть, Шпурер утверждает, что необходимость получать прибыль требовала использования подневольных работников. Согласно другому немецкому историку, Вернеру Плюмпе, все зависело от владельцев или менеджеров компаний. «Плохие» личности или фирмы принимали неверное решение и использовали принудительный труд иностранных рабочих, «хорошие» личности или фирмы принимали правильное решение и отказывались от применения принудительного труда. Ещё один историк, американец Джонатан Визен, предполагает, что выбор сводился к очень личному решению, что это был вопрос из сферы психологии. По словам Визена, оппортунизм заставлял некоторых немецких промышленников делать «неправильный» выбор: в их «погоне за прибылью» они оказывались вовлечены в «ужасные действия», такие как использование подневольного труда. Он приходит к выводу, что это были личные недостатки, но прежде всего «жадность», что заставляло слишком многих, так сказать, «аполитичных» деловых людей вести себя таким «гнусным образом».
Но ведь практически все крупные немецкие компании, включая дочерние компании американских корпораций, использовали принудительный труд! Что же получается, все их менеджеры и владельцы без исключения были «оппортунистами» и «жадными» личностями, все они были «плохими парнями»? В реальности их личные добродетели или пороки не играли совершенно никакой роли. У них не было выбора. Даже самые добродетельные менеджеры были вынуждены использовать подневольных работников, к этому их вынуждала логика капиталистической системы, которая в контексте так называемого свободного рынка дает возможность производить и получать прибыль, — а значит, и выживать, и процветать — только в ходе беспощадной конкуренции с другими производителями. Сам Шперер признает это, когда он пишет, что менеджеры компаний «также и во время войны мотивировались вечной потребностью максимизировать прибыль». Понятно, что Шперер имеет в виду капиталистическую систему, в которой частная собственность и конкуренция являются альфой и омегой. Разве не ясно, что «оппортунизм» и «жадность», о которых упоминает Визен, — это не просто личные пороки, но неотъемлемая часть самой системы? Если практически все крупные компании в гитлеровской Германии, включая и филиалы американских корпораций, использовали труд принудительных рабочих и были «впутаны» во многие другие преступления нацистского режима, то это произошло не из-за личной злобы менеджеров или собственников, но из-за характеристик самой капиталистической системы, которая требует даже от самых благородных бизнесменов быть настолько «жадными» и «оппортунистическими», насколько это возможно, когда речь заходит о максимизации их прибыли.