Или вот ситуация в Россредмашстрое, одном из старейших партнёров Группы. Эта крепкая структура отлично функционировала, пока один из членов правления, на беду, не прочёл переводную японскую книжку «Дао „Тойоты“». И не взялся внедрять у себя на работе систему, рассчитанную не на инженеров-оборонщиков с тридцатилетним стажем, а на японских безграмотных крестьян сороковых годов, которые впервые попали на завод. По рабочим местам повадилась ходить комиссия и проверять, чтобы на каждом столе был перечень ручек и карандашей, которые в нём находятся, а в каждом ящике стола лежал разлинованный лист, на котором отмечены места, где должны лежать ручка или карандаш. Много замечательных специалистов, не выдержав самодурства руководителей, перешли в конкурирующую структуру. Организация в итоге сорвала выполнение ряда критически важных заказов, а её финансовое положение пошатнулось.
К самым же страшным последствиям обычно приводила экономия бумаги. Юрьев помнил, как подобную систему пытались внедрять в его банке — на ней настаивали португальцы. Гоманьков воевал с этим, как лев, но систему всё же внедрили. Естественно, черновики с пустым оборотом стали широко использоваться, а потом расползаться по кабинетам. Кончилось всё тем, что Гоманьков принёс руководству пять листочков бумаги, взятых им со столов мелких клерков и из мусорных корзин. На одном из них были персональные данные членов правления с их зарплатами, на другом — строго секретный меморандум. Что было на прочих, лучше не вспоминать. Систему отменили. Сотрудники службы безопасности прошерстили уголки и закоулки банка, изымая предназначенные для повторного использованные листки бумаги, вызывавшие у них подозрения. Шредеры гудели, выплёвывая бумажную лапшу. Памятником реформаторским усилиям осталась лишь инструкция по экономии бумаги на пятидесяти шести листах. Её Гоманьков держал у себя в кабинете на видном месте. И показывал всем желающим внедрить в банке новые «прогрессивные» западные практики.
С темой «клиентоориентированности» Юрьев сталкивался уже не в первый раз. Одно время в моду вошла концепция, предполагавшая, что клиент не должен испытывать подсознательных негативных чувств. Например, чувства ожидания перед преградой, из чего следовало, что барьеры на пути клиента надо сломать. Преграды убирались. Ничего хорошего единение сотрудников банка с клиентами не дало. Наиболее ушлые посетители пялились сотрудницам в разрезы кофточек, подвигались поближе, неровно дышали и донимали своими заморочками. С рабочих мест стали пропадать пластиковые карточки, документы и даже мелкие деньги. В конце концов барьеры восстановили. Хозяйственники были на седьмом небе от счастья. Неизвестно, что их больше обрадовало: процесс демонтажа и утилизации стоек и перегородок или процедуры закупки новых взамен использованных. Скорее всего, и то и другое. Банк же понес расходы в оба конца — туда и обратно. Естественно, как всегда, виновных не нашлось. Всё списали на убытки, благо прибыль лезла из всех щелей. Об эксперименте благополучно забыли уже через три месяца, потому что занялись новыми инновациями.
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Юрьева, пока Павел обиженно бубнил:
— Ну вот, убрали. Теперь всякие психи прутся. А тут не офис какой-то, а банк! Может, у них, в Европе, всё нормально. А у нас так нельзя. Кого я тут остановлю на этом турникете? У меня внучка в первый класс пошла, так к ним в школу сложнее прорваться, чем в наш банк.
— В Бельгии в два раза больше ограблений банков, чем у нас, — успокоил охранника Юрьев.
— Да ну? — удивился Павел. — Так они что, хотят, чтобы и у нас так было? Поднять до своего уровня?
Банкир рассмеялся.
— Провожать не надо, сам дойду, — успокоил охрану Юрьев.
Дорогу до кабинета он знал. Да и вообще всё в Кросс-Банке ему было до боли знакомо, хотя и ушёл он отсюда много лет назад.
Лифт поднимал его на девятый, «командирский», этаж. В начале девяностых, когда был учреждён Кросс-Банк, тут размещался кабинет хозяина. Теперь там обитал Зверобоев со своими людьми.
Банк был создан в непростые времена. Владелец банка — тогда он назывался иначе — намеревался, во-первых, эти времена пережить и, во-вторых, играть вдолгую, с прицелом на серьёзные позиции в стране. Поэтому служба безопасности в банке была всегда не пара зевающих охранников на входе, а настоящая. То есть способная осуществлять комплекс мер по защите материальных ценностей, людей и информации. По сути — мини-КГБ. В бывшем СССР такую структуру могли создать только сотрудники спецслужб. Банковские стали искать контакты и вышли на полковника Зверобоева.
Подлинная подробная биография этого человека оставалась покрытой мраком для всех, в том числе и для Юрьева. Однако он знал, что Степан Сергеевич служил в Первом главке КГБ (ныне Службе внешней разведки) и был одним из последних «великих советских нелегалов». Немалую часть жизни полковник прожил на Западе. По слухам, у него было оригинальное прикрытие. Разведчик работал в американском техническом университете, готовившем кадры для НАСА и американской оборонной промышленности, но по традиции имевшем факультет гуманитарных наук. Там он преподавал не что-нибудь, а аналитическую философию. Причём считался крупным специалистом по «Венскому кружку» и его американским последователям. Профессорское звание позволяло учёному устанавливать контакты с физиками, химиками, специалистами по новым технологиям. Иногда несколько фраз, услышанных в профессорской столовой, позволяли Стране Советов сэкономить миллионы на исследовательских программах.
Так ли это было на самом деле или нет, установить точно не представлялось возможным. Полковник не любил распространяться о своём прошлом, сколько бы часов они ни проводили с Юрьевым вечерами за рюмкой крепкого индийского чая. Однако в книжном шкафу Зверобоева среди англоязычной литературы по вопросам безопасности стояла книжка некоего профессора Вильяма Адамсона с загадочным названием «Эмпирические основания модальной логики», которой там было явно не место. Вторая книга отвлечённого содержания обычно лежала у полковника на столе. Трактат «Язык, истина и логика» Альфреда Айера, малоизвестного в России британского мыслителя. Юрьев однажды спросил Степана Сергеевича, почему тот перечитывает одну и ту же не очень толстую книгу. Тот ответил так: «Японцы используют маринованный имбирь, чтобы очистить язык от вкуса предыдущего блюда. Я перечитываю Айера, чтобы отвлечься от мыслей о предыдущей задаче».
Полковник даже внешне походил на классического европейского интеллектуала. Высокий, массивный, седоволосый, с тяжёлым властным лицом — такие лица принято называть породистыми, — он производил впечатление учёного, достигшего вершин знания и теперь взирающего на мир с усталым скептицизмом. Однако книжным червём Зверобоев не был. Он руководил — а точнее, единовластно правил железной рукой — своим департаментом уже четверть века, пережив семь председателей правления.
Алексей Михайлович, больше десяти лет проработавший в Кросс-Банке зампредом, не уставал поражаться стилю мышления своего коллеги. Мозг его работал, как у шахматиста, — ходы противников он просчитывал лучше любого компьютера, а свою партию разыгрывал как по нотам. Управленческий стиль Зверобоева был именно дирижёрский: лёгкие движения, задающие ритм общей работы, и тщательнейшее отслеживание нюансов, оттенков. И особенно фальшивых нот.
Лифт остановился, открылись двери. Юрьев вышел в длинный коридор. Полковник занимал уютный кабинет, принадлежавший ранее владельцу банка. Его стены были отделаны панелями из дорогого дерева.
В «предбаннике» гостя встретила, как обычно, помощница начальника, Даша. Очень симпатичная особа. Впрочем, красна секретарша не тем, что красавица, а тем, что с факсом управляется. Даша была профессионалом высшей пробы. Одно время она работала секретарем у Председателя Верховного Совета РСФСР, до того как тот попал в «Матросскую тишину». Даша потом даже носила ему туда пирожки. Потом перешла в банк и какое-то время была помощницей Юрьева. Когда он ушёл, её взял под своё мощное крыло Зверобоев. Даша обрадовалась появлению бывшего начальника. Юрьев и сам сиял, как новый пятак: Даша оставила у него наилучшие воспоминания. Она была человеком старой школы, то есть не просто выполняла всё, что ей скажут (иногда проявляя при этом чудеса терпения и сообразительности), но и умудрялась делать многое ещё до всякого распоряжения. Более того, она отлично чувствовала нюансы. Например, умудрялась задержать человека у себя ровно настолько, чтобы её шеф успел подготовиться к разговору. В этом она не ошибалась никогда.
— Алексей Михайлович! Как хорошо, что вы зашли! Давненько вас не было, мы уже соскучились. У вас всё в порядке? — Улыбка на лице Даши цвела, как роза. Юрьев, однако, понимал, что в эти секунды Зверобоев осматривает стол — нет ли на нём лишних бумаг? О, разумеется, он доверял своим друзьям и поэтому лично просил каждого из них относиться к его привычкам снисходительно.
— Живём потихонечку, — ответил Юрьев в своём обычном духе. — У вас, надеюсь, тоже всё в порядке?
— Ах, ну вы же понимаете, всё сейчас так сложно. — Даша махнула рукой. — Да что мы болтаем, проходите.
Она открыла дверь кабинета как раз в ту секунду, когда Зверобоев уже вышел из-за стола, встречая друга. Охрана, разумеется, предупредила, что коллега прибыл, и Зверобоев ждал, прислушиваясь к голосам за дверью, чтобы не встречать товарища, сидя за столом, как подчинённого. Это было правило хорошего тона. Юрьев в своё время перенял много полезных привычек у своего старшего товарища.
— Алексей Михайлович, рад тебя видеть, дорогой мой человек. — Зверобоев с порога приобнял коллегу. По имени они друг друга называли только за закрытыми дверями, стараясь не демонстрировать свою близость при других людях. Даже при Даше. Хотя об их дружбе все, разумеется, знали. Но таковы были правила приличия в их кругу.
Полковник был одет как обычно — в синий в черноту пиджак с белоснежной сорочкой и галстуком того самого тёмно-красного оттенка, который когда-то назвали кровавым.