— Ну я же всё рассказала, — даже немного обиделась музейщица. — Одна фотография — в Германии, в частном собрании известного коллекционера. Приятнейший старичок, но, к сожалению, у него Альцгеймер. Ещё одна была в Баку, пропала. И наконец, лиссабонский отпечаток. Ну вы знаете.
— Светлана Сергеевна, вы будете смеяться, но я о ней первый раз слышу, — признался Юрьев.
— Так она же висит в штаб-квартире вашей Группы! — удивилась Грачёва. — Там вообще потрясающая коллекция, я там была, любовалась…
Португальцам в качестве залога две фотографии достались. Одну они вам отдали, другую — себе оставили. Как же вы не знали?
Юрьев с трудом удержал трубку в руках. Скомкав разговор, он наспех попрощался и тут же сбивчиво начал излагать ситуацию другу.
— Совершенно случайно в кустах оказался рояль, — прокомментировал ситуацию Зверобоев. — Фотография есть в Португалии и доступна. Ты можешь её получить, если хорошо попросишь? Кто может принять такое решение?
— Антонио Силва. Председатель правления Группы. Наш главный. Если согласится…
— Не торопись. По жизни спешить не надо. Бесплатный сыр только вторая мышка получает. Как ты собираешься вывозить фотографию из Португалии?
— Возьму с собой, — не понял вопроса Юрьев.
— Лёша, ты что, в первый раз замужем? — удивился Зверобоев.
— Что?
— Произведения искусства через кордон не возят просто так. Необходима гора сопроводительных документов, страховки, прочие бумаги. А тут ты — с фотографией на миллион. Идеальный случай, чтобы тебя поймать на таможне.
— Извини, не подумал, — расстроился Юрьев.
— А ты думай, Лёша. У тебя ведь нормальные отношения с португальским послом? Даже хорошие?
— Типа, дружим, — признал Юрьев.
— Договорись с ним. Отправь снимок дипломатической почтой. Теперь картина. Копия нужна до субботы. У меня есть пара специалистов, но они рисуют паспорта, документы, печати и другие вещи, скажем так, не совсем картины. У тебя есть выходы на тех, кто копию может сварганить? На сторожа Петровича, который за каждую ночь к утру успевает украденные «Черные квадраты» Малевича восстанавливать?
Юрьев, недолго думая, набрал телефон Мстиславского. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», — проскрипел неприятный женский голос. Банкир от отчаяния ещё раз перезвонил. Женщина на том конце трубы была верна себе.
19:00. Гоманьков
Москва. Ул. Жихарка, д. 15, стр. 3.
Банный комплекс «Дровяна»
Сегодня был Виталик. Красавец. Но Гоманьков всё же предпочитал Романа — крупного, щекастого, темноволосого мужика с цыганской внешностью. Он, что называется, чуял, чего требует тело клиента в каждый конкретный момент. Тощий Виталик с томной улыбкой делал всё правильно, но как-то без души. К тому же он был слишком говорлив и, более того, регулярно пытался вызвать на разговор самого Гоманькова.
На «Дровяну» Гоманькова вывел один очень старый знакомый. Как-то раз при нём Иван Иванович высказался в том смысле, что хотел бы найти нормальное банное заведение, где можно отдохнуть, погреться и попариться. Ну и чтобы время хорошо провести и никто не мешал. Конфиденциально всё, значит. Дружбан сказал, что знает одно такое место, недешёвое, но известное тем, что там парят вдумчиво и качественно. И сервис. Мужики хорошие. Особенно удобно было то, что открыто оно было практически всегда, в том числе утром. Правда, с утра работала только одна парилка, и ту нужно было заказывать заранее. Но Гоманькова такое положение дел как раз не смущало.
Он уже успел распариться, охладился в бассейне и сейчас подкемаривал в гостевой комнате, ожидая заказанного чая с липовым мёдом и думая о втором заходе. Мысли были медленные и приятные.
Самое время было послушать, что там нарыл Бегунов на Сашу, который оказался вдруг не Сашей.
Бегунов трубку не брал. На него было непохоже: толковый и расторопный, он в течение рабочего дня обычно оставался на линии. Гоманьков позвонил Бегунову домой — тот жил в Коврове — и выслушал серию длинных гудков.
Недоумевая, связался с дежурным.
— С утра не приходил, — был ответ. — Мы подумали, его послали куда-то…
С трудом сдержавшись, чтобы не послать самого говорившего, начальник дал команду Бегунова из-под земли достать.
Виталик принёс чай. Он был такой, как надо, — горячий, но не обжигающий. Вкус мёда чувствовался, но не забивал вкус чая. Гоманьков сделал несколько глотков и твёрдо решил, что пойдёт на второй заход.
Запел телефон. Судя по мелодии, Юрьев.
— Гоманьков. С кем говорю? — Задав дежурный вопрос, контрразведчик подавил подступающую зевоту. Банька всё-таки разморила его.
— Кто-кто, конь в кожаном пальто. Я это… начальник твой пока ещё. — Голос шефа был уже неприятно напряжённым.
— Ну зачем же вы так, Алексей Михайлович, — укоризненно-обидчиво выставил защиту Иван Иванович. — Я ведь только проверить хотел, не злодей ли какой под вашим номером к нам пробраться хочет. А вот вы сейчас матом ругаетесь, как ребёнок малый, а напрасно, потом вот этими самыми руками, что трубку держите, будете хлеб есть.
— Ладно, — остыл банкир. — Мстиславского найди, пожалуйста, будь так любезен. На звонки он не отвечает, домашний молчит. Нужен он мне.
Прям вот сейчас нужен. Поговорить с ним хочу. Лично. С глазу на глаз.
Гоманьков нехотя набрал дежурного. Приказал заодно с Бегуновым разыскать Мстиславского и доставить к Юрьеву.
Потом был второй заход. За ним третий. Через час мобильник снова выдал мелодию. Звонил дежурный. С неприятным известием. Идиот Бегунов умудрился попасть под мотоцикл. Служивый был без сознания и лежал в местной больничке. Тревожная группа уже выехала к нему, но, со слов врачей, в этом не было смысла — пострадавший физически не был способен ничего рассказать. Ни про того, кто и как его сбил. Ни, самое главное, про Сашу-сибиряка, на которого опытный опер, пользуясь своими связями в ФСБ и полиции, по-видимому, нарыл что-то серьёзное. Гоманьков ругал себя, что не расспросил Бегунова сразу, когда тот ему звонил несколькими часами раньше. Поленился, отложил на потом, а теперь… Другого такого опера с теми связями и возможностями добывать информацию, которыми располагал Бегунов, в службе безопасности просто не было. И вообще, история с попаданием под мотоцикл выглядела странно и подозрительно.
От этих мыслей Гоманьков напрягся ещё больше и решил, что пора.
— Виталик, иди сюда, — позвал он.
20.00. Зверобоев. Мстиславский. Юрьев
Москва. Проспект Расула Гамзатова, д. 2.
Кросс-Банк
— Господа-товарищи, дорогие, вы с людьми уж как-то поосторожней, — с раздражением пожаловался Гриша Мстиславский, усаживаясь между Юрьевым и Зверобоевым. — Я уж думал, меня похищают.
— А что, могли? Есть причины? — без иронии поинтересовался Зверобоев.
— Да кому нужен простой, бедный искусствовед, — не менее раздражённо ответил Гриша. Как у настоящего интеллигента, у него к людям из органов было смешанное отношение, состоящее из недолюбливания и страха. — Но согласитесь! Я сижу работаю, и вдруг ваши головорезы…
Мстиславский нашёлся быстро. Он был в Арт-музее, где вместе с Грачёвой завершал последние приготовления к выставке. На этот раз там присутствовали сотрудники охраны. Их было даже многовато, как обычно бывает в таких случаях. Конюшню, из которой уже увели лошадей, запирают надёжно.
Но в данном случае усиление хоть какую-то пользу принесло. На звонок дежурного последовала радостная реакция: «Да вот он, у нас, сейчас привезём». Довольный начальник безопасности сразу отзвонился шефу и получил указание везти Гришу не в офис, а на Расула Гамзатова.
По дороге не обошлось без приключений. Сперва машина с охранниками и Гришей не смогла проехать коротким путем: улицу перекопали. Потом пришлось постоять в пробке из-за аварии. Наконец, в конце дороги произошла еще одна неприятность: автомобильная спутниковая сигнализация, дорогая и навороченная, вдруг почему-то перестала опознавать метку-транспондер и подала на диспетчерскую сигнал об угоне. Расторопный дежурный машину заблокировал. И авто застыло в пяти метрах от въезда — с заглушенным двигателем и погасшей панелью. Пришлось дозваниваться до диспетчера, объяснять, что всё в порядке, и так далее. Что съело немало времени и нервов у всех, а Гриша ощутил всеми фибрами души, что сама судьба указывает: от встречи добра не жди. Явился он к разговору в волнении крайнем, заметном даже Юрьеву.
— Алексей Михайлович, вы бы хотя бы позвонили мне, — продолжал бухтеть Мстиславский. — Ну вот просто набрать номер…
— Позвонить? — Голос Степана Сергеевича стал крайне неприятным. — Григорий, вам звонили. Алексей Михайлович. Люди Гоманькова. Я сам даже набирал.
— Мне никто не звонил! — запротестовал Мстиславский. — У меня музыкальный слух, я бы услышал звонки.
— А давайте посмотрим ваш телефончик, — добрым и ласковым голосом предложил Зверобоев. — Ну пожалуйста.
Гриша неохотно достал мобильник и впал в состояние легкого ступора. Его лицо изменило выражение. «Не может быть», — читалось на нем.
— Не может быть, — озвучил свое состояние искусствовед. — О, нет, только не это…
Он вертел в руках телефон, оказавшийся выключенным. Включил. Несколько долгих секунд шла загрузка. И вдруг аппарат разразился звуками, которые оповещали о непринятых звонках и эсэмэс-сообщениях. Гриша ударил себя рукой по лбу.
— Когда-нибудь я забуду прийти на свои похороны, — извинительно пробормотал он.
Лицо Зверобоева почти не изменилось. Однако сейчас на нём явственно читалось нечто не совсем доброе.
— Простите, простите, простите меня. Я дико извиняюсь! — уже с откровенной злостью произнёс Гриша.
Неловкая ситуация, в которую он попал, окончательно настроила его на негатив. Это было видно даже внешне: искусствовед откинулся в кресле, забросил ногу за ногу, а руки сцепил в замок. Юрьев оценил: Мстиславский был живой иллюстрацией к учебнику по бытовой психологии — так должен выглядеть человек, выставляющий все мыслимые психологические блоки.