Дальше были хозяйственные распоряжения. Письмо заканчивалось словами: «Обожаю тебя безумно».
На реконструкцию всей истории Разумовскому понадобились годы изысканий. Он продвигался вперёд, но до заветной цели было ещё далеко.
Однако нужно было на что-то жить. Из банка Марк ушёл: «семейная» атмосфера стала совсем невыносимой. Он пристроился на небольшую должность во французском отделении международной консультационной компании МакБейнли Консалтинг, специализировавшейся, помимо прочего, на помощи крупным организациям в решении вопросов их безопасности. Надежд на карьеру поначалу не было. Как устроена Франция, молодой человек знал хорошо. Галантные, улыбчивые французы в реальности представляли из себя ещё тех крокодилов. В любом учреждении были свои группировки, сети отношений, веяния и течения. Продвигались по административной лестнице свои, и только через многолетние усилия и преданное служение.
И тут случилось чудо. Два клана внутри одной структуры вошли между собой в клинч и не смогли поделить ряд важных позиций. Устав от борьбы, враждующие группировки решили пойти на обычный в таких случаях компромисс — «ни вашим, ни нашим». Одно из мест предложили Разумовскому, который всеми воспринимался как человек нейтральный, со стороны. Упускать такой подарок судьбы было бы непростительно. Получив новую должность, Марк занялся элементарной арифметикой и решил в конце концов примкнуть к одному из кланов. Ему повезло во второй раз. Он угадал. Не без его помощи новые партнёры смогли заметно усилить своё влияние. Марк был вознаграждён выходом на международный уровень.
Однако он не оставлял попыток добраться до оставленных прадедом денег. Для этого ему пришлось изучить, насколько было возможным, нюансы личной жизни прабабушки, получить разные сведения об обществе тех лет, биографиях художников и фотографов. Словом, разузнать обо всём, что так или иначе могло помочь найти ключ к разгадке тайн прошлого.
Затраты времени и сил на изучение дел давно минувших лет и преданий старины глубокой оказались небесполезными. Марк заинтересовался советской культурой двадцатых — тридцатых годов и даже начал получать от своего нового пристрастия нечто вроде удовольствия. Ради куража он опубликовал пару статей на соответствующую тематику. Секрета из своего увлечения Разумовский не делал. И это пошло ему на пользу. Человек без хобби неинтересен и даже подозрителен, человек с сомнительным или предосудительным хобби — тоже. Увлечения Разумовского идеально соответствовали тому, чем пристало увлекаться приличному человеку: что-нибудь любопытное, но совершенно неактуальное и не имеющее отношения к нынешним делам. Безобиднее было бы только коллекционирование румынских глиняных свистулек.
Со временем новое увлечение стало давать плоды иного рода.
Постепенно густая завеса тайны начала проясняться. На пустом листе проявлялись контуры, как изображение проявляется на листе фотобумаги в кювете с реактивом. Поиск крупиц информации, их интерпретация и встраивание в уже имевшийся узор оказались ещё и очень увлекательным занятием. Прошлое оживало, выдавая по капле свои тайны. Марк чувствовал себя порою Шерлоком Холмсом и даже завёл себе трубку.
Молодой Разумовский понял, что ключ к поиску средств, оставленных прадедом в Гонконге, можно получить, если распутать клубок истории сложных взаимоотношений между его предком и ещё несколькими людьми — его прабабкой, художником Апятовым и фотографом Родионовым. Художник и фотограф работали в соседних мастерских. В СССР прадед тоже занимался фотографией. Для своего занятия он приобрёл хорошую студию по соседству с мастерской Апятова. Фёдор Ильич любезно разрешил гениальному фотографу Родионову работать в своём помещении. Фотографы и художник дружили. И были влюблены в Зою Сиверс, ставшую впоследствии прабабкой Марка. Между мужчинами развернулось скрытое, но напряжённое соперничество. Зоя старалась как могла не портить отношения ни с кем, сначала флиртовала с Родионовым, но в итоге сошлась с Апятовым.
Когда спустя какое-то время Родионов узнал об этом, он был раздавлен. Как и прадед. Оба они были в шоке. Общая беда и ненависть к счастливчику на какое-то время сблизили фотографов. Разумов попросил Родионова сделать для себя на память портрет Зои, поставив при этом одно условие. Зою зачем-то нужно было сфотографировать на фоне портретов Ленина и Сталина, причём расположенных таким образом, чтобы они смотрели в противоположные стороны. Родионов удивился этой прихоти своего товарища, но просьбу исполнил. Он подыскал для Зои роскошное дореволюционное бальное платье и попросил её надеть свои фамильные драгоценности. На его портрете женщина предстала в совершенно новом амплуа, отличном от тех, в которых она фотографировалась ранее. Обычно Зоя снималась в образах советских работниц, учениц рабочих факультетов (рабфаковок), физкультурниц и даже колхозниц. На фотографии, которую Родионов назвал «Правда», он показал настоящий, правдивый облик своей возлюбленной так, как он его видел. А видел он Зою отнюдь не юной пролетаркой, а женщиной голубых кровей, которые в ней действительно текли. Бросающей вызов советской действительности.
Своим фотоснимком Родионов, будучи в отчаянном положении, выразил отношение не только к Зое, но и к советской власти, её вождям. Он делал снимок рано утром. В режимном свете, в лучах восходящего солнца. Город умыт был весенними ливнями, и после них на асфальте стояла вода. Фотограф отыскал здание, на котором были вывешены портреты Ленина и Сталина. Нашёл ракурс, в котором эти портреты одновременно отражались в луже. И поставил в центр Зою в бальном платье. Своими длинными, точёными ножками она как бы наступала на отражающиеся в воде лики вождей, гордо подняв голову кверху. Сама Зоя, привычно позируя фотографу, совершенно не догадывалась, каким будет результат от фотосъёмки.
Но реакция на него превзошла все мыслимые ожидания. Снимок вышел гениальным. Он был исполнен в четырёх вариантах, практически неотличимых для непосвящённых людей один от другого. Родинов подарил большой, наклеенный на картон самый лучший отпечаток Разумову, и тот выставил его на мольберте в своей мастерской. Когда товарищ ушёл на работу в банк, Родионов не удержался и пригласил в студию нескольких друзей-фотографов. Кто-то из них, то ли от зависти, то ли из-за настоящих убеждений, немедленно написал в органы донос, что Родионов сделал «контрреволюционную» идеологическую диверсию против вождей. Красивой жизни Родионова многие завидовали. Красиво жить не запретишь, но помешать-то можно. И пошло-поехало.
Марк Разумовский так до конца и не понял, был ли Родионов настолько наивным человеком, что не понимал последствий своих действий, или же он просто решил совершить самоубийство, но, как христианин, не стал накладывать на себя руки, а бросил вызов власти, которая неминуемо должна была его погубить. И погубила в конце концов. Понимал ли Родионов, что своим снимком и демонстрацией его друзьям он ставит под удар не только свою жизнь, но и жизнь Зои, также было загадкой для молодого потомка русских эмигрантов. Марк вполне допускал, что фотография «Правда» могла быть изощрённой иезуитской попыткой мести его прабабке, отдавшей в итоге предпочтение не фотографу, а художнику. Впрочем, фотография могла быть и попыткой обратить внимание Зои на чувства и гениальность Родионова в отчаянном стремлении вернуть её расположение. Возможно, фотограф хотел поразить Зою в самое сердце своим гениальным фотоснимком, в котором он выразил все чувства к любимой женщине, перебив тем самым эффект, который на неё произвела демонстрация посвящённой ей же картины Апятова «Небыль». Кто его знает, как оно было на самом деле?!
Родионов долго работал над своим творением. Дело в том, что найти портреты Ленина и Сталина в Москве не было проблемой, но художники почему-то всегда направляли их взгляд в одну и ту же сторону. Так что выполнить просьбу Разумова не было совершенно никакой возможности, если только не… Родионов нашёл решение. Он воспользовался приёмом фотомонтажа. Сначала он закрыл на фотобумаге то место, на которое с негатива должен был проецироваться портрет Сталина.
Засветил бумагу. Перевернул негатив. Вырезал в плотном куске картона небольшой прямоугольник, границы которого точно совпадали с границами портрета Сталина. Закрыл фотобумагу картонкой, оставив только место под портрет. И нанёс его светом на фотографию, только уже в перевёрнутом виде. Современный хороший фотограф Фотошопом сделает такую операцию за пару минут. У Родионова на редактирование исходного снимка методом классической фотопечати и ретуширование ушло несколько дней. Зато получился шедевр. Шедевр, погубивший фотографа и круто изменивший жизнь его возлюбленной.
Пытаясь разгадать причины, побудившие прадеда повторно вернуться в Советскую Россию, Марк понял, что значило слово irrealite: так предок обозначил картину Апятова «Небыль». Сопоставляя разную информацию из писем, Марк сделал вывод о том, что на этой картине были зашифрованы некоторые сведения, которые могли позволить воспользоваться счетами в гонконгском банке. Однако для того, чтобы получить доступ к помещённым туда на хранение сокровищам, этих зашифрованных сведений, видимо, было недостаточно. Нужен был ещё какой-то «сигнал» или «пароль». Должно быть, Зоя знала, о чём речь. К счастью, прадед указал, где искать — на «фото, из-за которого всё случилось». Тут никаких сомнений не было: речь шла о знаменитой «Правде», из-за которой Зоя и покинула Страну Совдепию, Советскую Россию.
Разумовский достал лучшие репродукции апятовской картины и родионовской фотографии. Он проводил часы с увеличительным стеклом в руках, изучая эти шедевры вдоль и поперёк. Поперёк и вдоль. Снова и снова. Днём и ночью. Ничего. Он ничего не обнаружил. Совсем. Ни единой зацепки. Даже намёка на разгадку.
Потомок русских эмигрантов был близок к отчаянию. Но тут ему помог случай. Молодому человеку под руки попался редкий мемуар некоего Бориса Гюйтса, изданный крошечным тиражом в Иерусалиме. Гюйтс выехал из СССР в семидесятые, по «еврейской» линии. Был он уже глубоким стариком, зато жизнь прожил сложную и насыщенную. Его книга воспоминаний о прошедшей жизни была посвящена в основном тридцатым годам.