— Ладно, допустим, — нехотя согласился Леша, — хотя и маловероятно.
— И на теле Кати я не нашла ни одного удара кулаком, — продолжила Лера, — ее били только молотком. Поверь мне, ни один мужчина, если он в принципе способен ударить женщину, а наш убийца способен, не удержится от того, чтобы не двинуть пару раз кулаком. Я на таких насмотрелась за время работы в экспертизе живых. Женщины кулаками бьют редко. Психология другая, да и силы не те. То есть бывают, конечно, и такие, что бьют кулаками, но гораздо меньший процент мужчин, которые кулаками не бьют.
— Ну что ж, логично, — после недолгого раздумья кивнул Леша. — Особенно если женщина невысокая и худенькая.
— Есть подозреваемые?
— Увы, — развел руками Леша. — Но, вполне возможно, тот, кто вывел Антона из дома, все-таки женщина. И тогда, возможно, медальон — ее подарок, вот она и захотела его вернуть. Или он как-то может вывести на нее. Вдруг там есть гравировка? Вроде «Любимому Антошке от Петровой Марии Ивановны».
— Ага, и подарок этот носила Алина, — хмыкнула Лера. — И почему тогда эта Петрова Мария Ивановна не забрала медальон сразу, когда уводила Антона?
— Не знаю. Растерялась, не подумала. А потом, когда пришла в себя и начала выяснять, что случилось, Антон рассказал ей все подробности. Вот она и решила, что надо забрать.
— Но логичнее предположить, что медальон забрала полиция, а не домработница.
— Может быть, у нее были какие-то свидетельства, что это сделала Катя. Я не знаю, Лер, — Леша устало потер лоб. — Так много непонятного в этом деле. Надеюсь, Ник завтра нам что-нибудь скажет.
Лера выбросила окурок в стоящую на подоконнике банку из-под консервированной кукурузы.
— Ладно, пойду следить за упаковкой тела, а то наш крутой профи опять ругаться будет.
Леша многозначительно усмехнулся в ответ, отворачиваясь к окну, за которым совсем скоро начнет заниматься рассвет.
Первое время после того, как жизнь восьмилетнего Никиты Кремнева перевернулась с ног на голову и стала походить на разрушенное гнездо, в котором остались сиротами трое неоперившихся птенцов, такие сны снились ему часто. Он просыпался, захлебываясь ужасом и слезами, прижимая ко рту окровавленный от собственных зубов кулак, боясь закричать. Тетя Вера, которая спала в одной комнате с детьми, тут же забиралась к нему в кровать, прижимала его голову к пышной груди и успокаивающе шептала:
— Ну тише, тише, маленький. Тише, разбудишь Женечку и Дашеньку.
Иногда Женя действительно просыпался, и тогда они тихонько лежали на кровати втроем. К сожалению, опеку над тремя племянниками тете Вере не отдали, поскольку у нее самой была судимость по малолетке, и очень скоро дети переехали в другой дом, к другой тете, которая считала, что лучше всего все забыть, а для этого не стоит вообще говорить об этом и вспоминать произошедшее. Возможно, такая тактика в конце концов себя оправдала, потому что сны Никите снились все реже, а потом и вовсе перестали, прорывались лишь иногда, раз в несколько лет. И этой ночью как раз наступил такой момент.
Никита снова сидел в тесном шкафу, пахнущем земляничным мылом, которое мама раскладывала среди постельного белья для аромата. На руках у него лежала спящая девятимесячная Даша, а к левому плечу прижимался четырехлетний Женя. Больше всего на свете Никита боялся, что Даша проснется и заплачет, и тогда их обнаружат. А за дверью шкафа разворачивалась настоящая трагедия. Летали стулья, слышались нечеловеческие вопли, пахло чем-то очень неприятным. Детский мозг отказывался понимать, что это за запах, но взрослый Никита уже хорошо знал, что так пахнет кровь. Много крови. Когда детей обнаружили приехавшие милиционеры, они попытались вывести их из квартиры так, чтобы те увидели как можно меньше, но Никита все равно успел разглядеть огромные бордовые пятна на полу и стенах, мелкие капли крови долетели даже до потолка. Казалось, что в одном человеке столько крови не может даже поместиться.
Тогда, двадцать лет назад, Никита только слышал происходящее, но в своих снах иногда видел. Будто он, маленький восьмилетний мальчик, сидел в шкафу, а взрослый уже мужчина стоял у стены и видел все, что происходит. Каждый раз он видел по-разному, потому что точно не знал, что и в каком порядке происходило, материалы дела ему не удалось прочитать, даже став взрослым.
В этот раз он снова все видел. Видел, как кричит, закрываясь руками, мама, как заносит над ней большой нож для мяса отец. Видел брызги крови, разлетающиеся в разные стороны, разбивающиеся о светлые стены, разукрашивающие причудливыми узорами ковер на полу. Сквозь деревянную дверцу шкафа видел жмущихся друг к другу детей. Хотел бы не видеть, завидовал самому себе в восемь лет, ведь тогда еще не видел, но проснуться не мог.
И когда наступила тишина, та самая, что продлится не меньше получаса — именно столько времени понадобилось доблестным стражам порядка, чтобы приехать по вызову соседей, — он продолжал разглядывать окровавленную комнату и трех детей, еще не осознающих, что остались сиротами, перепуганных, но блаженных в этом неведении.
Дверца шкафа приоткрылась, заставив Никиту пристальнее посмотреть на нее. Никогда раньше она не открывалась, да и он прекрасно помнил, что не открывал ее двадцать лет назад. У него тогда затекла правая нога, на которой лежала Даша, но он все равно боялся пошевелиться, чтобы не разбудить сестру. И вот дверца открылась, но из нее показался не ребенок, а что-то черное, похожее на змею. Точнее, это сначала ему показалось, что похоже на змею, присмотревшись же, Никита понял, что это рука. Длинная, тонкая, абсолютно черная, она была не объемной, а напоминала тень на полу. Выползла из шкафа и, тщательно огибая кровавые пятна на полу, двинулась к выходу. За рукой не последовало тела, оно по-прежнему оставалось в шкафу, просто рука бесконечно удлинялась. Никита следил за ней, совсем забыв обо всем остальном, казалось, остальное и исчезло вовсе. Осталась только длинная черная рука, покинувшая пределы комнаты, направляющаяся к входной двери. Не сходя с места, Никита видел, как дверь, будто по желанию кого-то невидимого, распахнулась, и рука выползла в общий коридор, а затем пролезла под дверью напротив, скрываясь в квартире Леры.
Никита проснулся. Сел на кровати, судорожно потирая раскрытыми ладонями лицо, чтобы согнать остатки кошмара. В комнате было темно, в окно барабанил мелкий дождь. В квартире давно был сделан ремонт, заменена практически вся мебель, чтобы подросшим детям ничего не напоминало о произошедшей в этих стенах трагедии. После того, как его увели из квартиры милиционеры, тщательно заслоняя собой пятна крови, Никита никогда больше не возвращался сюда до ремонта. Поэтому сейчас, оглядывая комнату привыкшими к темноте глазами, он мог лишь вспоминать, как здесь все выглядело и где стоял шкаф, в котором они прятались. Самого шкафа давно не было, Никита даже плохо помнил, каким он был снаружи.
Он нашел на прикроватной тумбочке очки, встал и медленно двинулся к выходу. Нужно выпить чашку некрепкого чая, чтобы не перебить сон и еще заснуть, иначе с утра он будет сам себе напоминать мороженую креветку, но чтобы при этом прогнать остатки кошмара. Дверь в Дашину комнату была приоткрыта, поэтому он не стал включать свет в прихожей, скрылся на кухне, прикрыл за собой дверь и только после этого зажег неяркий свет над рабочей поверхностью кухонного гарнитура. Вскипятил чайник, залил чайные листья кипятком прямо в кружке. Пока медитировал над остывающим чаем, невольно вспоминал приснившийся сон. Он был почти таким же, как и всегда, все эти сны были одинаковыми, отличались лишь незначительными деталями, когда последние дни мелкими каплями вкраплялись в старые воспоминания. Вот как в этот раз: ведь никогда раньше черной руки не было в этих снах.
Никита переступил с ноги на ногу, чувствуя, как неясная тревога выползла из воспоминаний и тугим коконом опутала сонный еще мозг. Почему в его сне появилась черная рука, более или менее понятно. Но почему она выползла из того шкафа, где двадцать лет назад прятался он вместе с братом и сестрой? И почему поползла она в квартиру напротив, где живет Лера, а тогда жила ее бабушка? Положим, последнее, потому что там сейчас ночует Яна. Яна, к которой эта рука уже приходила ночью.
Никита оторвался от кухонного шкафчика, к которому прислонялся спиной, и посмотрел в сторону выхода. Это всего лишь сон, сказал сам себе, но тревога нарастала. А если не просто сон?
Не давая себе времени передумать, он, забыв про чай, стремительно вышел из кухни, открыл входную дверь и несколько секунд спустя уже стучал в соседскую дверь. В квартире напротив стояла тишина. Леру всегда было сложно разбудить посреди ночи, особенно обыкновенным стуком или звонком. На телефонные-то звонки она отвечала быстро, ведь это мог быть вызов на работу, а вот дверь игнорировала.
Никита вернулся в квартиру, где на прикроватной тумбочке остался телефон. Больше всего на свете он хотел, чтобы Лера сейчас сняла трубку и сонным голосом пообещала его убить. И Лера трубку действительно сняла, но голос у нее был совсем не сонным.
— Ник? — удивленно сказала она вместо привычного «Да!» — Что случилось?
— Ты где?
— На работе. Не дали поспать. Кстати, — было слышно, что она куда-то быстро отошла и заговорила уже тише: — Нашли убитой домработницу Девятовых, которая и обнаружила тело Алины. Но убийство совсем другое, Леша думает, что в ее квартире что-то искали.
Все это было бы крайне интересно, если бы не тот факт, что Яна осталась одна в квартире. Если только вдруг она не решила поехать с Лерой.
— А Яна с тобой? — перебил он.
— С какого перепугу? Дома оставалась. Она спала, когда я уходила. Ник, что случилось-то?
— Ничего, может быть, ничего. Я потом перезвоню.
Он повесил трубку и снова вышел в коридор. В квартире по-прежнему было тихо. Он набрал номер Яны, но вместо ответа внезапно услышал крик. Кричала Яна, и вопль этот был полон настоящего ужаса. В один прыжок Никита очутился у двери и принялся бесполезно дергать за ручку.