Выясняется, что Ян Кошек, доктор наук, летом 1918 г. капитан, а осенью — майор, несмотря на скромный военный чин, занимал весьма высокий пост — был политическим представителем Чехословацкого правительства при Директории, а затем — при правительстве Колчака (в дальнейшем — при правительстве атамана Г. М. Семенова). С ним встречаются и решают различные вопросы Главнокомандующий союзными войсками в Сибири французский генерал М. Жанен и Верховный правитель А. В. Колчак. Кошек — высшее должностное лицо многочисленных чехословацких служб в Омске. Возможно, Мячин встречался с Кошеком ранее, еще во время пребывания того на Урале — в Челябинске и Уфе. По указанию Кошека Мячина, вместе с документами на него, чехословацкая служба забирает и в начале 1919 г. освобождает. Он скрывается. Затем человек от Кошека сажает его вместе с женой на отходящий в Харбин поезд и они беспрепятственно оказываются вне опасности, за рубежом. Не исключено, что Кошек оказал услугу за крупную денежную сумму: жена Мячина ею располагала. Как заявлял полковник Зайчек, Яковлев «предлагал за свое освобождение 500 тысяч рублей»102. Взятками чехословацкие офицеры не гнушались. Но не исключено, что обошлось и без взятки, ибо к тому времени руководство чехословаков, придерживавшееся демократической ориентации, действовало в пику правительству Колчака. Мячин, перешедший ранее на сторону Директории и обращавшийся одновременно к чехословацкому командованию, искавший у него покровительства, мог оказаться заметной фигурой в этом противоборстве. Однако Кошек никоим образом не стал бы, очевидно, и за деньги спасать Мячина как большевика. Я. Кошеком все сделано было «чисто». Его имя в документах по выяснению обстоятельств исчезновения К. А. Мячина (Яковлева), как и в документах на нею, не упоминается. Поиски Мячина (Яковлева) были возобновлены в конце весны и летом 1919 г. в связи с просьбой руководителя следствия по делу о гибели Царской Семьи Н. А. Соколова, поверившего в версию о намерении того в апреле 1918 г. ее спасти и нуждавшегося во встрече для допроса103. Отдел государственной охраны Департамента милиции Министерства внутренних дел 23 июля 1919 г. разослал такой циркуляр всем управляющим губерниями и областями: «Арестованный одно время в Уфе активный большевистский деятель некто Яковлев впоследствии был освобожден и будучи обязан подпиской о невыезде из г. Омска — скрылся. Особый отдел, по приказанию директора Департамента милиции, просит сделать распоряжение о принятии самых энергичных мер к розыску названного Яковлева, приметы коего: выше среднего роста, плотный, цвет волос темно-русый, борода бритая, держится с большим достоинством, интеллигентное продолговатое лицо, лет 36-38, прекрасно одет, и в случае обнаружения его обыскать, арестовать и препроводить в распоряжение начальника контр-разведывательного отдела и Военного контроля Управления 2 генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего»104. Но Мячин был уже вне досягаемости омской власти.
Таким образом, К. А. Мячин в декабре 1918 г. попадает в сложную ситуацию: демократическая Директория пала, на смену ей пришел диктаторский режим с доминирующим влиянием офицерства, частью настроенного монархически. Диктатура реально грозила Мячину смертью. И он включается, как и многие из бывших «учредиловцев»-эсеров, меньшевиков в борьбу с режимом, переходя вновь на сторону большевиков. В Китае сначала под собственным именем, а с 1921 г. под именем Константина Алексеевича Стояновича он вновь включается в революционную деятельность, сотрудничает с представителями РКП(б) — ВКП(б) (в партию он уже не вступал; в анкете, заполненной в июне 1937 г., отмечал, что из нее «сам выбыл по семейным обстоятельствам» в 1918 г.) и служит им уже верой и правдой, питая надежды на то, что «эпизод» 1918 г. будет «забыт» или прощен. Но большевистская система ничего не забывала и ничего не прощала. Способствовавший ее утверждению Мячин (он же К. А. Стоянович) был расстрелян в день вынесения приговора 16 сентября 1938 г. Но мы должны, пожалуй, быть ему благодарны за спасение от смерти Царской Семьи весной 1918 г., за попытку борьбы с большевиками и служение идее демократизации России, спасения ее от тоталитаризма. В жизни и деятельности К. А. Мячина — В. В. Яковлева — К. А. Стояновича были не только служения идее мировой революции, но и борьба за судьбу своей страны, ее народа, поиска рациональных выходов в сложнейшей исторической ситуации.
Таковы обстоятельства содержания в заключении Царской Семьи в Тобольске, перевозки части ее под руководством К. А. Мячина в Екатеринбург, его дальнейшая судьба. Таковы первые попытки уральских большевистских лидеров организовать с помощью своих эмиссаров, красноармейских командиров, цареубийство с тайной санкции или при поощрении их намерений и действий В. И. Лениным и Я. М. Свердловым. Последние определенно исключили любой вариант судебного процесса над Николаем Романовым и его Семьей и взяли курс на беззаконную расправу в обстановке развязанного в стране кровавого террора.
ГЛАВА 2В ЕКАТЕРИНБУРГСКОМ ЗАКЛЮЧЕНИИ
1. Дом Ипатьева и его иарственные узники
Третьим и последним местом заключения Императорской Семьи (после Александровского дворца в Царском Селе и бывшего губернаторского дома в Тобольске) стал дом Ипатьева в Екатеринбурге,[3] переименованный властями в Дом особого назначения (ДОН).
Этот особняк, находившийся в центре города и получивший название по имени своего владельца Николая Николаевича Ипатьева в дни тяжких потрясений на Урале и во всей стране, вошел в историю в связи с трагедией, происшедшей в нем в ночь с 16 на 17 июля 1918 г., — расстрелом Царской Семьи Романовых. Волей случая название дома созвучно названию Ипатьевского монастыря под Костромой; монастырь являлся вотчиной бояр Романовых (Захарьиных), именно туда в 1613 г. прибыло из Москвы посольство Земского собора и объявило принятое решение — избрать на царство Михаила Федоровича. Начало и конец императорской династии Романовых связаны с Ипатьевским монастырем и Ипатьевским домом. Это созвучие породило ряд легенд.
При большевистском режиме особняк, как и его временные обитатели — Романовы, не уцелел, хотя мог бы стоять еще века; забегая вперед, остановимся подробнее на его истории. Дом был каменный, с полуподвалом, построенный во второй половине XIX века. По описи 1887 г. он числился за статским советником, горным деятелем И. И. Редикорцевым, потом несколько раз переходил из рук в руки. Н. Н. Ипатьев приобрел дом у его предпоследнего владельца М. Г. Шаравьева незадолго до революционных событий1 (а по другим данным ещё в 1908 г.). Расхожие сведения о «купце Ипатьеве», «купеческом доме Ипатьева» несостоятельны. Николай Николаевич Ипатьев, по образованию горный инженер, служил прежде в армии офицером-строителем, вышел в отставку в чине штабс-капитана. Обосновавшись в Екатеринбурге, Ипатьев стал инженером-подрядчиком, занимался предпринимательством и одновременно активной общественной деятельностью: избирался в гласные городской Думы, входил в различные комиссии. Ипатьев занимал с женой Марией Федоровной (детей у них не было) верхний этаж своего дома. В нижнем, полуподвальном этаже размещались его контора как подрядчика, контора местного агентства по черным металлам2, хозяйственные службы и складские помещения. Там же еще при Ипатьеве находился цементный склад, где и была убита Царская Семья. К зданию примыкали разросшийся сад, занимавший примерно полдесятины, надворные строения, колодец3. После вступления в Екатеринбург белых Николай Николаевич Ипатьев заглянул в свой дом, однако жить там не стал, дом пустовал, точнее, был объектом расследования дела об убийстве в нем и действий следственных групп А. П. Наметкина, затем И. А. Сергеева, с участием начальника уголовного розыска А. Ф. Кирсты. Вскоре после прибытия в Екатеринбург в октябре 1918 г. и вступления в должность командующего Екатеринбургской группой Сибирской армии Р. Гайды (Гейдля) верхний этаж дома был обихожен и занят им с частью штабной службы. Лично для себя Р. Гайда выбрал ту комнату, в которой ранее проживали Николай Александрович и Александра Федоровна. В январе 1919 г. Верховный правитель А. В. Колчак принял решение интенсифицировать ход следствия, сделать его более профессиональным и объективным и поручил общее руководство следствием генерал-лейтенанту М. К. Дитерихсу, а непосредственным руководителем назначил следователя по особо важным делам Н. А. Соколова. По требованию Верховного правителя во время пребывания того в феврале в Екатеринбурге Гайда освободил дом Ипатьева и поселился в доме промышленника Ф. А. Злоказова. По предложению М. К. Дитерихса А. В. Колчак принял решение об отчуждении дома у владельца и передаче его в ведение городского управления. В мае Ипатьев сдал дом в аренду в соответствии с заключенным договором за 25 тысяч рублей с получением аванса. Соколов в доме работал, но проживал на железнодорожной станции в специальном вагоне. С возвращением красной армии дом уехавшего во Владивосток, а затем эмигрировавшего в Чехословакию Н. Н. Ипатьева был огосударствлен, и в нем обосновалась штабная служба воинской части. Первые несколько лет он часто менял жильцов. Некоторое время там было общежитие Урало-Сибирского коммунистического университета. В 1927 г., к 10-летию Октября, в доме открылся Музей революции на Урале, была восстановлена и расстрельная комната. Затем вместе с Музеем революции здесь открыли Антирелигиозный музей с Советом безбожников, а с 1934 г. в здании некоторое время размещался и музей Я. М. Свердлова. С 1920-х гг., одновременно с музеями Ипатьевский дом становится архивохранилищем, собранием документов о революционном движении, Октябрьском перевороте и гражданской войне. В 1929 г. к нему присоединяется Партийный архив. В здании обосновался и Институт истории как филиал Института В. И. Ленина (ставшего впоследствии Институтом марксизма-ленинизма) при ЦК ВКП(б). В нем был небольшой штат научных сотрудников, зал для работы исследователей. В 1960 г. институт упр