азднили, затем архив был переведен в специально построенное здание (ныне Центр документации общественных организаций Свердловской области). В доме много лет находился учебно-консультационный пункт Челябинского института культуры, затем областной отдел культуры (некоторое время они размещались вместе) и управление «Союзпечати». В 1974 г. дом Ипатьева был взят на государственную охрану как историко-революционный памятник. Статус памятника истории усилил внимание к нему: стало больше посетителей в доме и около него, кроме того, возникла возможность взятия его на учет ЮНЕСКО. Интерес горожан и приезжающих гостей к дому к трагедии, которая разыгралась здесь в 1918 г., не угасал. ЦК КПСС, высших партийных боссов и местное начальство такое положение дел никоим образом не устраивало. В 1975 г. ЦК КПСС, точнее его ареопаг — Политбюро и КГБ, возглавлявшийся Ю. Андроповым, решили дом Н. Н. Ипатьева снести. 26 июля 1975 г. КГБ принял документ — мотивированное поручение Свердловскому обкому КПСС «решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой реконструкции города». По проекту Андропова было оформлено секретное постановление от имени всего ЦК с «поручением Свердловскому обкому КПСС» снести здание. Свердловское управление КГБ, солидарное с вышестоящим начальством, передало требование в обком партии, возглавлявшийся тогда Я. П. Рябовым, а со следующего, 1976 г. Б. Н. Ельциным. Они были, конечно же, «за», да и как могло быть иначе, если Политбюро, все его присутствовавшие члены, уже 30 июля 1975 г., то есть через четыре дня, высказались за «снос особняка Ипатьева в гор. Свердловске». Дело с исполнением тайного приказа осложнялось лишь по формальным соображениям: дом, как уже отмечалось, имел статус памятника истории. Следовало лишить его этого статуса, то есть действовать через официальную власть — Советы, а предварительно через Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры, начиная с его Свердловского городского отделения, в которое в то время входил и автор этих строк. Представители общественности, узнав о задуманном верхами, сопротивлялись, протестовали, направляли соответствующие письма в Москву. Однако все обращения оказались бесполезными. Тогда в низах еще не было известно, что все идет из Политбюро ЦК. Совет Министров РСФСР 3 августа 1977 г. постановил лишить дом Ипатьева статуса памятника истории республиканского значения. Приближалось 60-летие Октября, местные органы партийно-советской власти спешили с исполнением решения. Снос дома Ипатьева был произведен под общим руководством первого секретаря обкома КПСС Б. Н. Ельцина — будущего первого президента России и председателя облисполкома А. А. Мехренцева. Исполком облсовета 21 сентября 1977 г. постановил снести здание, тогда как оно уже к 19 сентября было полностью в руинах. Разрушался дом с помощью стройбата. К чести Ельцина, в период «перестройки» в книге «Исповедь на заданную тему» об уничтожении исторического памятника он засвидетельствовал: «Я хорошо себе представлял, что рано или поздно нам всем будет стыдно за это варварство». Хотя схемы-чертежи дома сохранились, он так и не был восстановлен. На его месте ныне завершается возведение храма-памятника на крови во имя Всех Святых, в земле Российской просиявших. Такова судьба дома, ставшего свидетелем последних трагических дней Царской Семьи и ее слуг.
Исследователи и публицисты часто допускают ошибки и неточности, говоря о причастности к убийству Романовых тех или иных руководителей области. Делаются выводы о руководящей роли в деле заключения и последующего расстрела Царской Семьи то одного, то другого лица, главным образом Ш. И. Голощекина или А. Г. Белобородова. Доставленных в Екатеринбург Николая Александровича, Александру Федоровну, их дочь Марию и сопровождающих лиц — В. А. Долгорукова. Е. С. Боткина, Т. И. Чемодурова*, И. Д. Седнева и А. С. Демидову — помимо местных работников второго и прочего плана встречали три первоплановых руководителя: председатель облсовета А. Г. Белобородов, его заместитель (товарищ) Б. В. Дидковский и Ш. И. Голощекин, член президиума облисполкома, военный комиссар, фактический руководитель как партийной организации большевиков, так и по ее поручению советских органов. Дидковский и Голощекин наряду с П. Л. Войковым состояли в «тройке», ведавшей делом Романовых на Урале. Будучи избранным к середине марта председателем облсовета, Белобородов также подключился к этому делу и проявлял себя все более активно.
На первых порах Царскую Семью предполагалось даже заключить в одну из екатеринбургских тюрем (1-ю или 2-ю). А. Г. Белобородов об этом писал: «Мне и Хотимскому пришлось ездить и осматривать целый ряд зданий. Одно время даже предлагали поселить Николая в тюрьму. Вместе с т. Голощекиным, кажется, два раза ездили осматривать Екатеринбургскую тюрьму и арестный дом, наметили даже к освобождению один из небольших тюремных корпусов, но потом эту мысль оставили, так как условия охраны оказались неблагоприятными и не давали гарантии к полной изоляции «арестанта». В конце концов, наш выбор остановился на особняке Ипатьева. Жильцы из него были выселены, и все здание было обнесено высоким забором из теса (потом был устроен еще второй забор)»4.
Член обкома РКП(б) и исполкома облсовета, жилищный комиссар А. Н. Жилинский* на собрании старых большевиков 1 февраля 1934 г. в порядке дополнения к докладу Я. X. Юровского о заключении и расстреле Царской Семьи рассказал, как был подобран и превращен в тюремное помещение один из особняков города. За два дня до прибытия из Тобольска членов семьи Николая I! его вызвал Голощекин и потребовал найти «недоступную жилищную площадь», дом, который имел бы хороший сектор обстрела на случай нападения на него, одним словом, наиболее подходящий для содержания под охраной заключенных. Это задание, судя по воспоминаниям Белобородова, было дано Голощекиным Жилинскому, когда отказались от мысли об использовании тюрьмы. Выбор Жилинского вначале остановился на двух домах: либерала-врача К. С. Архипова, близкого к большевикам (в дальнейшем, при отступлении красных из Екатеринбурга, Юровский оставлял на его попечение свою престарелую мать — Э. М. Юровскую, арестовывавшуюся, допрашивавшуюся белыми, но оставленную на свободе)5, и инженера Н. Н. Ипатьева. Первый находился на Васенцовской улице, названной по имени купца Васенцовского (современные публицисты зачастую называют эту улицу неправильно — Васнецовской), а второй — на углу Вознесенского проспекта (ныне — улица К. Либкнехта) и Вознесенского переулка (теперь уже не существующего), в центральных кварталах, близ Американской гостиницы, где размещалась областная ЧК. Ипатьеву предложено было немедля переселиться, что он и вынужден был сделать. Поселился у родственников — Голкондских. Поскольку Голощекин «точно указал, чтобы вся обстановка осталась в доме», это Жилинским было сделано. Между прочим, оставлено было в прихожей отлично выполненное чучело огромного медведя, мимо которого автору этих слов, бывая в доме для работы в помещавшемся в нем до 1960-х годов архиве, приходилось проходить. В целом обстановка, мебель особняка были весьма комфортными.
За короткое время, согнав к дому около 100 рабочих, столько же подвод, подвозивших доски и другие материалы, власти возвели забор вокруг усадьбы: дома, хозяйственных построек, садика. «Я доложил Филиппу, — рассказывал Жилинский, — что все готово... Приехали и осмотрели дом. Филипп, Белобородов, Дидковский, Чуцкаев* нашли подходящим, сдали под охрану...»6. к первоначальному забору был добавлен второй — наружный. Между ними образовался еще один, внешний, двор, в котором стояла полученная комендантом машина. Мало того, в конце мая и начале июня забор наращивался. Александра Федоровна 5 июня записала: «Перед всеми нашими окнами к забору прибивают еще более высокие доски, так что можно видеть не более, чем верхушки деревьев»7. В это же время в основном была налажена электросигнализация в комендантскую комнату с намеченных постов, находящихся внутри и вне дома, на веранде и чердаке. Позднее она была расширена и отлажена. У кнопок сигнализации появились пояснительные надписи сначала на русском, а затем и на других языках.
При выяснении вопроса о встрече Романовых и препровождении их в место заключения следует учесть, что речь должна идти о двух различных пунктах. Предполагалось, что заключенные будут приняты на станции Екатеринбург-1, но в силу обстоятельств пришлось эту акцию перенести, перегнав поезд на станцию Екатеринбург-2 (в дальнейшем, в 1924 г., переименованную в станцию Шарташ) или Екатеринбург-3, товарную, близ нее. Названная тройка руководителей (Белобородов, Дидковский и Голощекин), как и их помощники, в одном из случаев была в неполном составе. Отсюда — обычная путаница. Все три руководителя прибыли на станцию Екатеринбург-1, о чем свидетельствуют все источники. На другой же станции, по всей видимости, были лишь двое первых из них. А. Д. Авдеев, П. М. Матвеев и К. А. Мячин В. В. Яковлев) указывали на присутствие и на следующей станции всех троих8. Но есть также и другие данные. В известной расписке — приеме Романовых, выданной Яковлеву, содержатся только подписи Белобородова и Дидковского. Хотя вполне возможно, что Голощекин мог не подписаться, сочтя, что двух других подписей достаточно. И все же... Кстати, Авдеев говорит о второй остановке поезда и выгрузке Романовых на станции Екатеринбург-3:
«Поезд наш был остановлен на товарной станции Екатеринбург-З-й, не доезжая 2 верст до главного вокзала»9. Вполне понятная мера предосторожности, тем более что эта товарная станция находилась между двумя первыми, была наиболее малолюдной и ближайшей к дому Ипатьева. Судя по описаниям, автомобили потом проследовали к нему именно от товарной станции. На это обратил внимание и Г. Б. Зайцев10. Обратимся к данным других источников о том, все ли три руководящих работника были на втором пункте, а если нет, то почему. Белобородов, а также П. М. Быков, один из видных местных руководителей и первых исследователей обстоятельств гибели Царской Семьи, об участии Голощекина во встрече Царской Семьи, его присутствии на этой станции и возвращении с нее в дом Ипатьева не упоминают, хотя о Дидковском говорят