ения по архивохранению Д. А. Волкогоновым в монографии «Ленин», изданной в следующем году)7. Связывая этот источник с другими, невозможно оспаривать решающую роль Кремля в судьбе Семьи Николая II. Но и до этого у отдельных российских авторов формировалось твердое убеждение, что именно так оно и было, иначе не могло быть. При этом подчас не придавалось большого значения роли уральского руководства. Например, Г. Т. Рябов уверен, что уральские власти вообще не принимали соответствующего решения, документа, лишь получили через Пермь приказ (как сказано в «Записке» Юровского). «Подтверждением тому, — пишет Г. Т. Рябов, — служит фраза: Голощекин предписал привести приказ в исполнение. Приказ, полученный из Перми, через Пермь — как угодно, но не приказ Уралсовета, это обстоятельство является для нас решающим!»8. Это высказывание верно в том, что Кремль принял решение об убийстве в принципе, потом последовало (в ответ на телеграмму из Екатеринбурга от 16 июля с сообщением о готовности к казни) согласие на этот момент, который становился санкционированным сверху, и приказ действовать, убить. Но неверно, что в Екатеринбурге вообще не было каких-то существенных подвижек, не принималось решения, не отдавался приказ Юровскому от имени облсовета. Из материалов предыдущей главы явствует, что решение и документ по нему в Екатеринбурге все же могли быть приняты. Да и Юровский прямо сказал об этом в 1922 г.: «Филипп... передал постановление Исполнительного комитета о том, чтобы казнить...»9. Так что исходно, в принципе — все было решено в Москве и с участием руководителя Урала до его возвращения, но затем решение принято и в узком кругу и объявлено как принятое в Уралсовете, точнее продублировано и оформлено как документ.
Авторская точка зрения о несостоятельности ряда версий высказана выше. Теперь отчасти о том же, но применительно к конкретной ситуации, предшествующей цареубийству.
Задержка с подгонкой автомобиля от облчека к ДОНу, вызвавшая тревогу подготовившихся к действу чекистов, свидетельствует как раз о задержке получения санкции сверху, но не от Перми, а из Москвы. ДОН был связан телефоном и с облчека, и с другими областными организациями. Можно было туда позвонить, сходить и выяснить вопрос насчет машины: если она неисправна, задержка происходит по технической причине — чего тут сильно-то волноваться?! Юровский просто-напросто не раскрывает подлинную первопричину запоздания автомобиля, то, что конкретнее означало задержку последнего приказа-сигнала. Нельзя, конечно, полностью исключать, что Голощекин ни в тот день, ни позднее в полной мере не проинформировал Юровского о процессе взаимосвязи между Екатеринбургом и Москвой, задержке приказа оттуда. Но вряд ли. С нашей точки зрения, Юровский в «Записке» дал неправильный хронометраж события: сначала сказал о телеграмме-приказе, а потом о приходе вечером Голощекина и отдаче им приказа об исполнении. И получилось, будто все приказы — сверху и местный — уже получены, все к убийству готово, дело только в задержке автомобиля. Приказа, санкционирующего убийство, последнего приказа, как раз и не поступало до глубокой ночи. Был ли какой-то приказ-телеграмма сверху утром или днем 16 июля? Нет, его не могло быть. Такая версия никак не согласуется с другими документами, всем ходом событий. И никаких признаков существования такой телеграммы не обнаружено. Будь такой приказ, зачем бы понадобился еще один, который, как уже было показано и к чему еще раз придется вернуться, был действительно получен, но не ранее ночи.
Голощекин прибыл из Москвы 14 июля вместе с уполномоченным вождей и ВЧК, несомненно имея приказ уничтожить Семью Николая II в ближайшие дни, но с указанием, что конкретный день, момент его выполнения надлежит еще в последний раз согласовать с ними. Они должны были быть в курсе всего дела соответствующим образом, в том числе с постановкой вопросов (постфактум) на заседаниях Президиума ВЦИК, СНК, с подготовкой и передачей продуманной информации в печать. К 16 июля в Екатеринбурге, ДОНе все было готово. Именно теперь настал момент для получения последней санкции. Вечером 16 июля руководители области решили связаться с В. И. Лениным и Я. М. Свердловым по прямому проводу. Но задуманного оперативного контакта не получилось по непредвиденным обстоятельствам. Прямая связь между Екатеринбургом и Москвой, Кремлем оказалась нарушенной. О ее временном нарушении сохранилось много свидетельств. Вероятно, это произошло именно 16-го, и ближе к вечеру. Произойди это раньше — уральские лидеры, зная, что придется посылать телеграмму окольными путями, долго ждать ответа, идущего таким же образом, поспешили бы, не отложили бы все на вечер, на последний момент. Во всяком случае, только поздним вечером 16 июля, была использована прямая связь с Петроградом, главой его власти Г. Е. Зиновьевым. Ему передали завуалированный текст с просьбой передать его в Кремль. Напомню содержание документа, причем в том виде, в каком он лег на стол кремлевских вождей: «Москву, Кремл Свердлову копия Ленину из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: сообщите Москву что условленного с Филипповым суда по военным обстоятельствам не терпят отлагательства ждать не можем если ваши мнения противоположны сейчас же вне всякой очереди сообщите Голощекин Сафаров снеситес по етому поводу сами с Екатеринбургом Зиновьев». По получении телеграммы в Москве ее, как уже отмечалось, положили в конверте на стол Ленину. На конверте значилось: «Москва Ленину», а ниже карандашная отметка: «Принято 16.7.1918 г. в 21 час 22 минуты. Из Петрограда Смольного. 14288»10.
Прежде всего обратим внимание на то, что телеграмма подписана Ш. И. Голощекиным и Г. И. Сафаровым. Первый — фактический руководитель и партийной организации, и всей власти на Урале вообще (куратор советских органов края), ответственный за дело Царской Семьи, ее уничтожение, действовавший от имени В. И. Ленина и Я. М. Свердлова, большевистского руководства страны. Второй — официальный руководитель Уральской партийной организации, товарищ председателя обкома, в отсутствие Е. А. Преображенского (был в отъезде) — председательствующий, лично хорошо знакомый Ленину еще по эмиграции, для него и Свердлова, как и Голощекин,— местный авторитет, заслуживающий полного доверия. Из одного лишь этого документа видно, как беспредметны бесконечные споры о том, кто был тогда главнее вообще на Урале и в решении судьбы Царской Семьи — Голощекин или Белобородов. Отсутствие под документом подписи Белобородова — официального советского руководителя, который в те дни был на месте, и наличие подписей руководителей большевистской организации подчеркивает, что решал судьбу Царской Семьи не облсовет, его исполком или президиум, а партийное большевистское руководство. Как фактически и решался вопрос 14 июля. Вернулся в Екатеринбург Голощекин — телеграмма конфиденциального характера ушла в Москву за его подписью. Она — не для огласки и публики. В ней подпись официального руководителя соввласти не обязательна. Сам текст телеграммы закамуфлирован, вероятно, в условленном Голощекиным, Свердловым и Лениным варианте, да и так понятный не только им, но даже Зиновьеву. «Суд» ни в малейшей мере не готовился, под этим словом, конечно же, подразумевается уничтожение.
«Филиппов» — Филипп (Голощекин), с которым, дескать, в бытность его у вас, там — в Москве, дело обсуждалось и решалось и который должен учинить этот «суд». Обеим сторонам понятно, что «курок на взводе», готовность полная, если нет надобности по каким-либо причинам откладывать акцию, дайте санкцию-приказ телеграммой «вне всякой очереди», тотчас — и все будет сделано.
Из документа видно, что телеграмма в Москве была получена поздно вечером 16 июля, в Петрограде, возможно, часом-двумя раньше (там надо было с ней ознакомить лично Г. Е. Зиновьева, если он не находился в это время в Смольном или непосредственно у аппарата; получить его указание, дооформить текст и т.д.). Из Екатеринбурга телеграмма и могла быть направлена около тех «шести часов вечера», о которых в одном случае говорил Юровский, как о времени предписания о полной готовности к расстрелу со стороны Голощекина и ожидании лишь последнего сигнала. Он или уже передал телеграмму в центр, или собирался это сделать сейчас же после встречи с Юровским. По московскому времени тогда было еще только около 4 часов дня. Во всяком случае, в Кремле запрос оказался в половине десятого. В Екатеринбурге шел уже двенадцатый час ночи. По плану же именно в 12 должна была начаться казнь. Ответ-сигнал из Москвы все не приходил. Было от чего волноваться и Голощекину, и Юровскому, и другим. Все были в напряженном ожидании.
Ленин и Свердлов, собравшиеся, судя по воспоминаниям А. Ф. Акимова, вместе, обменявшись мнениями, составили, вероятно, не зашифрованный, а именно условный короткий текст-сигнал с вставкой какого-то ключевого слова или фразы. С текстом этой телеграммы и был отправлен охранник Ленина А. Ф. Акимов на Главтелеграф на Мясницкую улицу, очевидно на машине, со строгим указанием Свердлова вернуть текст и даже забрать телеграфную ленту11. Телеграмма пошла в Екатеринбург, как и полученная оттуда, опять окольным путем, очевидно, через Петроград и Пермь. Из Перми она и должна была поступить, только не днем, до прихода Голощекина в ДОН, а уже потом — глубокой ночью. Свои люди в Перми (члены президиума облисполкома Ф. Ф. Сыромолотов, пермский губвоенком М. Н. Лукоянов, его младший брат — председатель облчека Ф. Н. Лукоянов, только что посланный туда, или кто-либо иной), с которыми Голощекин и Сафаров, вероятно, уже созванивались и поставили в курс дела, могли по получении телеграммы в оперативных целях просто позвонить, передать текст или условную фразу телефонограммой. О таком варианте, как телефонограмма, приходится говорить не только из-за специфической записи событий Юровским в 1920 г. для М. Н. Покровского, но и потому что, во-первых, в тексте, переданном им этому историку, в отличие от оставленного у себя оттиска написано не «телеграмма», а «телефонограмма», во-вторых, среди массы найденных белыми на екатеринбургском телеграфе телеграфных лент телеграммы от Ленина и Свердлова от 16 июля не найдено (конечно, ее могли и уничтожить, но вряд ли, ибо поч