26.
Обратимся к текстам «Записки» Я. X. Юровского М. Н. Покровскому от 1920 г., рукописи воспоминаний 1922 г. и доклада старым большевикам 1934 г. В первом случае он писал: «...были сделаны все приготовления, отобрано 12 человек (в т.ч. семь (исправлено на «шесть». — И. П.) латышей) с наганами, которые должны были привести приговор в исполнение. 2 из латышей отказались стрелять в девиц»27. Во втором документе говорится: «Вызвав внутреннюю охрану которая предназначалась для расстрела Николая и его семьи, я распределил роли и указал, кто кого должен застрелить. Я снабдил их револьверами системы "Наган". Когда я распределил роли, латыши сказали, чтобы я избавил их от обязанности стрелять в девиц, так как они этого сделать не смогут. Тогда я решил за лучшее окончательно освободить этих товарищей от участия в расстреле, как людей не способных выполнить революционный долг в самый решительный момент»28. Вопрос о количестве убийц, как и отказавшихся от участия в расстреле, здесь обходится. Похоже, что речь идет об отказе «стрелять в девиц» всех «латышей», по крайней мере — нерусских охранников. В докладе 1934 г. сказано: «Я решил взять столько же людей, сколько было расстреливаемых... в последний момент двое из латышей отказались — не выдержали характера... Подготовил 12 наганов, распределил кто кого будет расстреливать»29. Следует сразу же сказать, что Юровский запамятовал, что заключенных к моменту убийства было уже не 12, а 11. Он сам отправил мальчика-поваренка Л. Седнева в дом Попова, в караульную команду, под предлогом, что его ждет дядя И. С. Седнев (незадолго до того уже расстрелянный). Об этом в других случаях Юровский упоминает30, но затем все же не учитывает. Память изменяет Юровскому и тогда, когда он в 1920 г. персонально перечисляет казненных. Повара И. М. Харитонова он называет «Тихомировым», А. С. Демидову — не комнатной девушкой или горничной, а фрейлиной (в 1922 г. он эту ошибку исправляет). Одним словом, Юровский имел в виду подбор не 12, а 11 человек для участия в расстреле, исходя из количества жертв. И, как можно понять по смыслу, двое из них отказались от участия, осталось 9. Потом Юровский все же вновь говорит о распределении 12 наганов (то есть фактически 11), но не упоминает о привлечении к участию в убийстве каких-либо двух новых людей.
Сходные данные о количестве убийц приводит другой палач — П. С. Медведев, причем вскоре после событий, будучи в плену у белых, еще в начале 1919 г., он говорил, что по приказу Юровского забрал у внешней охраны и передал ему 12 револьверов31, но один револьвер тот ему вернул. «Таким образом, — констатировал Медведев, — в комнате внизу собралось всего 22 человека: 11 подлежащих расстрелу и 11 человек с оружием»32. Следовательно, выясняется, что в количественном подборе команды убийц Юровский, по крайней мере вначале, исходил из принципа: на одну жертву один палач. Между показаниями Юровского и Медведева есть все же разница: по свидетельству первого, могло оказаться не 11, а 9 участников расстрела, а по свидетельству второго — все 11.
Обратимся к воспоминаниям третьего участника расстрела — М. А. Медведева (Кудрина). Он рассказывал: «...нас всего четверо (он имеет в виду назначенных облчека — себя самого, Ермакова, Никулина, П. Медведева, забывая посчитать самого Юровского и не упоминая Ваганова. — И. П.) а Романовых с лейб-медиком, поваром, лакеем и горничной — 11 человек!.. затем раздали наганы латышам внутренней охраны... Трое латышей отказались участвовать в расстреле. Начальник охраны Павел Спиридонович Медведев вернул их наганы в комендантскую комнату В отряде осталось семь человек латышей»33. Эти воспоминания Медведева (Кудрина) относятся к 1963 г., и многое он описывает явно с учетом всего известного в то время по документам, тем же показаниям однофамильца. В частности, он подгоняет число карателей под 11, однако неточно подсчитав тех, кто не состоял во внутренней охране, и считая, что в ней было 10 человек («трое... отказались... осталось семь...»). В общем же он, как Юровский и П. Медведев, подводит число участников расстрела под 11. Но мы встречаем у него данные о том, что доставленные П. Медведевым наганы раздавались не всем палачам, что у некоторых оружие уже имелось, а кое-кто брал и по два, по крайней мере один из них. Медведев (Кудрин) далее говорил: «Юровский предлагает нам взять оставшиеся пять наганов. Петр Ермаков берет два нагана и засовывает их за пояс, по нагану берут Григорий Никулин и Павел Медведев. Я отказываюсь, так как у меня и так два пистолета: на поясе в кобуре американский "кольт", а за поясом бельгийский "браунинг"... Оставшийся револьвер берет сначала Юровский (у него в кобуре десятизарядный "маузер"), но затем отдает его Ермакову, и тот затыкает себе за пояс третий наган»34. Этот отрывок воспоминаний М. А. Медведева в большей мере, чем другие, свидетельствует о том, что количество наганов вовсе не совпадало с числом убийц, тем более что не один Медведев (Кудрин) уже имел при себе оружие до прихода в дом Ипатьева. Все другие, видимо, тоже. Уже приведенные сведения, изложенные Медведевым (Кудриным), расходятся с другими, в частности с заявлением Юровского в Музей революции при сдаче туда на хранение своего оружия в 1927 г. Тогда Юровский писал, что имел два револьвера — кольт и маузер и из обоих стрелял в жертв35. Ермаков в воспоминаниях писал: «...у меня был маузер, им можно верно работать, остальные были наганы»36. В разрешении вопроса о количестве людей, включенных в команду палачей по крайней мере вначале, следует исходить из числа жертв, а не количества револьверов.
Из совокупности данных, приведенных пятеркой непосредственных убийц, следует, что их число никак не превышало количества жертв — 11, а возможно, было и меньше (двое или трое отказались стрелять; возможно, они не были заменены), к тому же кто-то из этих 11 или 8-9 вооруженных людей, стоявших, как отмечается в воспоминаниях, в узком створе дверей в три ряда, мог и не поучаствовать в стрельбе из-за опасения попасть в «своего» или воспользоваться ситуацией и не взять грех на душу. Следует учесть и то, что принцип «каждый должен стрелять в конкретную жертву», как это мыслилось сначала и как готовилась внутренняя охрана (в некоторых воспоминаниях, например Нетребина, говорится даже о том, что бросали жребий: кто кому достанется), оказался практически нарушенным и из-за отказа в последний момент некоторых охранников стрелять, и из-за появления новых людей, готовых стрелять в кого угодно и сколько угодно, из одного револьвера или из нескольких37. Одним словом, реально включенных в команду палачей, тем более участвовавших в расстреле, могло быть и меньше 11. Обратим внимание на воспоминания еще одного участника расстрела, который главным образом и руководил командой внутренней охраны, непосредственной подготовкой ее к казни, — Г. П. Никулина. Он определенно возразил своим товарищам по расстрелу, считавшим, что их было столько же, сколько жертв (как и одному из них — Ермакову, заявлявшему, что он чуть ли не один всех или почти всех расстрелял): «На самом же деле нас было исполнителей в человек...»38. Это число совпадает с тем, которое получается за вычетом из одиннадцати двух или трех чекистов, отказавшихся стрелять, которых и отстранили. Подчеркнем, что это произошло в самый последний момент и что о замене их новыми лицами никто из участников не говорил и не писал. Получается действительно лишь 8 (или 9) палачей.
Данные материалы, исходящие от самих участников расстрела, в том числе его руководителей, являются наиболее ценными и достоверными первоисточниками. Они помогают выяснить не только количественный, но и персональный состав убийц, по поводу которого приводится великое множество версий, черпаемых из всяких сомнительных или побочных источников при полном или частичном игнорировании свидетельств самих палачей.
Кто же они — непосредственные убийцы одиннадцати узников дома Ипатьева в ночь на 17 июля, во всяком случае те из них, личность которых удается установить? Вернемся к воспоминаниям и показаниям прежде всего тех же Юровского, Медведева (Кудрина), Никулина, Медведева, Ермакова, которые, исходя из логики исследовательского процесса, были названы прямыми участниками казни (далее мы дадим неопровержимые доказательства этого). Выяснение состава убийц начнем с данных, приводившихся Юровским, пусть и недостаточно конкретных. Он, как участник расстрела, неоднократно писал о себе: «Ник[олай] был убит самим ком[ендант]ом наповал»39. «Я повторил и скомандовал: "Стрелять" Первым выстрелом я наповал убил Николая»40, «из кольта мною был наповал убит Николай, остальные патроны одной имеющейся заряженной обоймы кольта, а также заряженного маузера ушли на достреливание дочерей Николая»41. «Он (Николай Романов. — И. П.) спросил: "Что?" и повернулся лицом к Алексею, я в это время в него выстрелил и убил наповал»42. Об участии Ермакова он написал дважды: «Ермаков пустил в ход штык...»43. «Ермаков хотел окончить дело штыком». Как о присутствующих — участниках убийства Юровский пишет и об обоих Медведевых, и о Никулине44. О прочих, даже о составе команды внутренней охраны, он пишет в основном неопределенно, безлично, говоря: «...фамилии их я, к сожалению, не помню». Просто как бойца внутренней охраны, он называет лишь В. Н. Нетребина и добавляет, во-первых, что «Еще двух товарищей мне называли из внутренней охраны, живущих в настоящее время в Москве, но видеть мне их не довелось», во-вторых — что «товарищ из внутренней охраны, — латыш» рассказал ему, что его узнала, как в прошлом участника парада, «кажется, Ольга»45. Речь шла о чекисте А. Г. Кабанове — начальнике пулеметной команды внутренней охраны, о чем рассказывали или давали показания люди из внешней охраны, только обычно отмечая, что узнал его Николай II, у которого была феноменальная зрительная память. В связи со случившейся встречей и разговором бывших Императора и солдата-гвардейца следует еще раз обратить внимание на то, что и его, русского, так же именуют латышом, как и всю внутреннюю охрану, иногда уточняя лишь — «русский латыш». Можно заключить, что и в ранний, и в поздний периоды Юровский специально соста