70. Партии, Леватных и Костоусов попали в этот список участников убийства из-за ошибочных действий следствия и вынужденного оговора одного из подследственных — Якимова. Речь как о расстрельщике, прибывшем вместе с Ермаковым с ВИЗа, должна идти не о Костоусове, а о Ваганове. По всем данным, в том числе воспоминаниям самого Ермакова, с ним прибыл лишь один человек. К такому выводу пришел тогда же и один из участников следствия — зав. фотолабораторией группы Н. А. Соколова журналист Р. Вильтон. Он определенно вместо Костоусова в числе убийц назвал Ваганова71. На пороге такого вывода был и Н. А. Соколов, поместивший в книге снимок Ваганова рядом со снимком Ермакова.
К сожалению, Соколов не смог сопоставить фото Ваганова с описанием человека, который прибыл в Ипатьевский дом для участия в расстреле вместе с Ермаковым. А таковое имелось. П. С. Медведев этого человека описал так: «...неизвестный мне по имени и фамилии, высокого роста, белокурый, с маленькими усиками, лет 25-26»72. Бывший матрос С. П. Ваганов выглядел именно так, хотя и был немного старше 26 лет. Об этом говорили его родственники автору данных строк. То же указывали и некоторые допрашивавшиеся свидетели. Спутника Ермакова те, кто видел его прежде, называли «матросом». Морскую форму, незадолго до того вернувшись с Балтики, он чаще всего и носил. Костоусов же не был моряком, одевался иначе. Летом 1919 г. следователем был допрошен солдат, в прошлом житель ВИЗа Н. Е. Божов. Он хорошо знал Ваганова и сразу же опознал его на фото: «Я вижу карточку Ваганова... Это он. Мы его убили. Про убийство Царя его тогда не спросили мы»73. Опознал Ваганова и унтер-офицер В. В. Голицын (сын генерал-лейтенанта В. В. Голицына), проживавший в Екатеринбурге до прихода белых. Голицын сказал, что Ваганову лет 25-26, блондин, «по слухам — убийца»74. Называли возраст и под 30 лет. По данным родственников, он был именно в таком возрасте, но в глазах некоторых, по-видимому, выглядел помоложе. О прибытии двух визовцев только к моменту казни писал В. Н. Нетребин, тем самым подчеркивая, что таковых в составе внутренней охраны вообще не было («застали совершенно новых лиц — двух рабочих Верхисетского завода, пришедших на помощь внутреннему караулу для исполнения казни»75). Наконец, последний аргумент: свидетели показывали, что в машине, выехавшей с трупами от Ипатьевского дома в урочище Четырех Братьев, вместе с шофером и Ермаковым сидел именно Ваганов, а не Костоусов, что затем и в охране места захоронения они были вместе и т.д.76. Итак — С. П. Ваганов.
Вернемся к свидетельствам непосредственных участников расстрела, а точнее Г. П. Никулина, назвавшего А. Г. Кабанова, который также не единожды упоминается в только что цитировавшихся показаниях А. А. Якимова. В своих воспоминаниях, составленных в конце 1950-х гг., и письмах Кабанов рассказывал о расстреле в доме Ипатьева и о своем участии в нем. С той поры он покинул Урал и не был связан с другими участниками расстрела. В середине 1960-х гг. Кабанов стал добиваться подтверждения своего участия в этой казни. По этому поводу через Хабаровский крайком он обратился за подтверждением в Свердловский обком КПСС, в его архив, приложив автобиографию. В свою очередь, заведующий этим архивом П. П. Грязнов 1 июня 1965 г. направил бывшему помощнику коменданта ДОНа Г. П. Никулину автобиографию Кабанова и следующий запрос:
«Уважаемый Григорий Петрович! К нам обратился Хабаровский краевой комитет КПСС с просьбой подтвердить участие в расстреле бывшего царя и в Уральской областной Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией в г. Екатеринбурге члена партии с 1918 года Кабанова Алексея Георгиевича. В своей автобиографии тов. Кабанов пишет, что он в июле 1918 г. был назначен начальником пулеметной команды внутренней охраны царя и его семьи в Екатеринбурге и принимал участие в их расстреле.
Поскольку Вы являлись работником Уральской областной ЧК и помощником коменданта Дома особого назначения и принимали непосредственное участие в расстреле бывшего царя и его семьи, просим Вас сообщить о роли и работе тов. Кабанова А. Г. в тот период времени»77.
Никулин 11 июня 1965 г. сообщил следующее:
«На Ваш запрос о роли и участии тов. Кабанова А. Г. в расстреле бывшего царя сообщаю: тов. Кабанова А. Г. я близко узнал только по работе в Доме особого назначения, где содержалась семья бывшего царя Романова.
В начале июля 1918 года тов. Кабанов был командирован в распоряжение комендатуры дома из Уральского ЧК и назначен начальником пулеметной команды.
Тов. Кабанов А. Г. отличался спокойным уравновешенным характером, что имело большое значение при выполнении им своих обязанностей, и был надежным товарищем по охране.
В целях установления истины должен сообщить, что тов. Кабанов непосредственного участия в расстреле не принимал и не мог принимать, т.к. во время расстрела обязан был по распоряжению коменданта находиться у пулемета на чердаке дома, что им и было выполнено»78.
Итак, Никулин подтверждения участия Кабанова в расстреле Царской Семьи не дал, мотивируя это тем, что тому было поручено дежурить у пулемета на чердаке дома, где действительно был пост. Но здесь сразу же возникает группа вопросов. А не сделал ли Никулин такой вывод в связи с тем, что Кабанов сам в воспоминаниях и автобиографии указал, что дежурил у пулемета и на время, после первых выстрелов, взбежал вверх, к пулемету, а затем вновь вернулся в комнату казни? Годом раньше Никулин без полной уверенности, но все же называл в числе стрелявших Кабанова. Приведу это важнейшее свидетельство Г. П. Никулина, относящееся к участникам расстрела в целом, а не только к А. Г. Кабанову: «На самом же деле нас было исполнителей 8 человек: Юровский, Никулин, Медведев Михаил, Медведев Павел — четыре, Ермаков Петр — пять, вот я не уверен, что Кабанов Иван (точнее, Алексей. — И. П.) — шесть. И еще двоих я не помню фамилии»79. К этому высказыванию Никулина надлежит присовокупить приводившиеся выше показания А. А. Якимова. Он, зная Кабанова — единственного из внутренней охраны — в лицо и по фамилии, все время говорит не только о его вхождении в состав внутренней охраны, но и о его непосредственном участии в расстреле. Это существенный момент. С нашей точки зрения, воспоминания Никулина в вопросе о непосредственных участниках казни заслуживают исключительного внимания. И потому, что он дает наиболее полный перечень имен, как и количество стрелявших, что также очень важно, и потому что снимает проблему о полном совпадении числа жертв и их реальных палачей, на чем зациклены все исследователи. Что ни говорите, а именно он — Никулин — был не только помощником коменданта, но одновременно и начальником команды внутренней охраны, знал ее лучше других хотя бы потому еще, что в отличие от Юровского, что называется, «денно и нощно» проводил время (июль) в ДОНе. Увы, перед ним в беседе не был поставлен вопрос о поименном составе команды. Вероятно, помимо Кабанова он смог бы назвать еще кого-то, во всяком случае, уточнил бы общую численность команды, соотношение в ней русских и нерусских. Если бы напомнили, что в документах встречается имя спутника Ермакова — Ваганова как участника расстрела, мог бы указать и на него.
Как описал свое участие в расстреле Кабанов?
«Не говоря ни слова, Николай Романов взял своего сына на руки и прошел по лестнице. вниз. За ним пошли все остальные члены его семьи и вошли в приготовленное им внизу помещение. Николай посадил на венский стул сына и сам стал посреди комнаты, а все остальные стали справа и слева фронтом, лицом к двери. В прихожей стояли руководители области. Тут же находился Михаил Медведев, которому было разрешено сделать первый выстрел в Николая Романова. Эту миссию он выполнил успешно, с одного его выстрела из маузера Николай упал мертвым. Потом присутствующие в прихожей товарищи, в том числе и я, стали стрелять по остальным членам семьи Николая через раскрытую двухстворчатую дверь. Разрядив свой наган по приговоренным, я побежал на чердак и прилег к пулемету; чтобы выполнить данный мне тов. Юровским приказ. Но оказалось, что у дома особого назначения никого не было. Несмотря на то, что сильно шумела заведенная автомашина, хорошо были слышны выстрелы и сильный лай четырех собак Николая Романова, находившихся при нем.
Я сошел с чердака к месту казни и сказал, что в городе хорошо слышны выстрелы, вой собак и что в горном институте и в домике рядом с ним зажглись огни, что стрельбу необходимо прекратить, собак перебить. После этого стрельба была прекращена, три собаки повешены, а четвертая собака Джек молчала, поэтому ее не тронули. Оставшиеся в живых, подлежащие казни, были умертвлены холодным оружием. После этого я вернулся на чердак к пулемету и через слуховое окно наблюдал, как выносили на санитарных носилках трупы казненных и укладывали на грузовую автомашину; постланную новым белым брезентом»80.
И еще: «Я хорошо помню: когда мы все участвующие в казни подошли к раскрытой двери помещения, то получилось три ряда стреляющих из револьверов, причем второй и третий ряды стреляли через плечи впереди стоящих. Рук, протянутых с револьверами в сторону казнимых, было так много и они были так близки друг к другу, что впереди стоящий получал ожог тыловой стороны кисти руки от выстрелов позади стоящего соседа»81.
Описание расстрела и добивания раненых, эпизод с собаками, лишь в данном случае описанный подробно, — все свидетельствует о присутствии Кабанова при расстреле. Литературы о ходе убийства в СССР еще не издавалось, да и с зарубежной Кабанов вряд ли мог познакомиться. Не было у него и возможности воспользоваться воспоминаниями Юровского, хранившимися «за семью печатями». А описал все верно, в деталях. Уход его с поста, как и участие в расстреле, могли быть и санкционированными, и самовольными (свои посты покинули и часовые, глазевшие на казнь в окно, а Стрекотин, как отмечалось, вошел даже в роковую комнату, присутствовал при казни от начала до конца). Кабанов должен был иметь у пулемета и второго номера, но не отметил это в воспоминаниях или мог просто через 40-45 лет забыть об этом. Источники свидетельствуют, что в Ипатьевском доме размещался станковый пулемет системы «Максим», требующий в обслуживании не менее двух человек