ная фальшивка». Одним из поводов к такому заявлению послужило утверждение из «Свидетельства» Юровского 1922 г., что он ехал с Ермаковым и разговаривал с ним по дороге. Юровский писал: «...Мы двинулись по направлению к Верх-Исетскому заводу». Далее он пишет об общении с Ермаковым в пути, переговорах об инструменте (лопатах и т.д.), появившихся далее людях верх-исетского военного комиссара... В «Записке» и «Докладе» Юровский пишет об общении с Ермаковым в пути уже только на подъезде к шахте. Но во всех случаях он пишет, говорит о поездке туда. Однако он не дает ни единого повода для утверждения о том, что выехал, как и Ермаков, на «Фиате», «сидел в кабине» и т.п. Тем не менее Бронников приписывает Юровскому именно это и, ссылаясь на приводившиеся выше свидетельства Медведева, «уличает» его во лжи. «Сам Юровский, — заявляет К. Бронников, — упрямо настаивает на том, что это он находился тогда в кабине грузовика...» Отсюда у публициста следует отвержение свидетельств Юровского, обвинение в его адрес, а ход событий освещается искаженно, с описанием похищения трупов и т.д. А все дело в том, что на место захоронения помимо «Фиата» выехала еще одна, легковая автомашина с Юровским (и другими лицами); в пути, особенно при неоднократных задержках, погрузке инструмента на ВИЗе, застреваниях на проселочной дороге, затем на «сверстке» к шахте и происходило общение, велись разговоры. Возможно, разговоры шли уже за чертой города и ВИЗа, когда грузовик стал двигаться медленно и легковая машина с Юровским и другими седоками его догнала и продвигалась уже одновременно или почти одновременно, поотстав. Больше осталось свидетельств о «Фиате», тяжело нагруженном, сильно рычащем, с особым трудом проходившем, и о его седоках, меньше — о ехавших на легковой машине.
Путевой сторож Я. И. Лобухин на допросе через год свидетельствовал: «Как-то ночью летом прошлого года (не помню месяца и числа), во время сенокосов, когда я и семейные мои спали, я проснулся от шума автомобиля. Дело это было удивительное, потому что никогда раньше такого дела не бывало, чтобы автомобили мимо моей будки да еще по ночам ходили. Я в окно выглянул, вижу: идет по дороге к Коптякам грузовой автомобиль. Я не видел, что в нем было. Совсем я этого не заметил. Только заметил я, что сидело в нем человека четыре с винтовками, кажется, в солдатской одеже. Было это на рассвете...»31. Речь шла именно о «Фиате», его продвижении через железнодорожный переезд рано утром 17 июля. Людей и одежду Лобухин видел плохо. Кто-то был с винтовками, а кто-то и с лопатами, которые в руках могли показаться винтовками (Якимов отмечал, что уезжавшие взяли лопаты). Ермаков, Ваганов, Медведев имели револьверы и вряд ли взяли винтовки.
Исследователи и публицисты уделяют большое внимание автомобилю или автомобилям, выехавшим со двора дома Ипатьева, их типу, направлению их движения — «по Вознесенскому проспекту» или «по Вознесенскому переулку» — ив связи с этим делают принципиальные заключения, начиная с того, что показания или воспоминания, в которых есть разночтения, недостоверны, и кончая тем, что вышли две машины, обе грузовые, одна — по проспекту, другая — по переулку, значит ушли из города в разных направлениях: одна увезла (живых или мертвых) членов Царской Семьи, другая — другую семью, расстрелянную для введения в заблуждение всех и вся. Дело в том, что ворота из усадьбы в заборах имелись и на проспект, и в переулок. Наиболее крупными были ворота со двора в Вознесенский переулок32. До грузовой машины из прихожей нижнего этажа, выходящей во двор, выносить трупы было ближе всего. Эта машина выходила определенно в переулок, потом могла повернуть налево, в горку, на Вознесенский проспект, а по нему — на Главный проспект, затем на ВИЗ, а могла повернуть, пойти по переулку и направо, вниз, на Колобовскую улицу и буквально через какие-то метры повернуть по ней тоже на Главный проспект и идти на ВИЗ. Не знающие Екатеринбурга авторы этого не учитывают. А что касается нескольких свидетельских показаний, в которых действительно имеются противоречия насчет того, куда пошла машина, то они объяснимы. Охранники со двора не видели, куда повернула машина после выхода из-за второго высокого забора. Жители же, кроме очевидцев, ночью могли судить о направлении движения лишь по звуку. Судить им было тем труднее, что машина начинала движение по переулку, а до того и другого поворотов (Вознесенский проспект или Колобовская улица) было очень короткое расстояние. При этом следует опять же иметь в виду, что машин было две: одна грузовая, «та самая», другая — легковая, которая вышла вскоре вслед за первой. Второй грузовой машины не было33. Легковая вначале могла повернуть и в другую сторону. Что же касается направления движения «Фиата», то с уверенностью можно говорить, что он вышел на Вознесенский проспект, то есть сначала на Вознесенский переулок, повернул налево, на проспект, затем — направо и вышел на Главный проспект. Это в одном квартале. Дело в том, что наблюдавшие, слышавшие гул этого автомобиля П. Ф. Цецегов и Ф. Я. Буйвич были снаружи. Цецегов — ночной сторож именно на Вознесенском проспекте и в эту ночь как раз дежурил, а Буйвич — жилец с первого этажа дома Попова, окна которого выходили на Вознесенский переулок, на ворота, из которых выходил автомобиль34. Ехавшие в нем и оставившие воспоминания Ермаков и Медведев о такой детали не сообщили. Вообще же этот факт для исследования темы не имеет значения: машины, только одна грузовая и только одна легковая, выходили на Главный проспект и уходили в сторону ВИЗа, к месту захоронения.
Выход автомобилей со двора ДОНа был не одновременным, а с некоторой паузой. Сам Юровский и некоторые охранники отмечали, что по уходе грузовика он еще отдавал распоряжения в доме о замывании комнат нижнего этажа от крови, устранении во дворе следов убийства. П. С. Медведев говорил: «После увоза трупов из дома комендант Юровский приказал позвать команду и вымыть пол в комнате, где был произведен расстрел, а также замыть кровь в ограде, на парадном крыльце двора и где стоял автомобиль... Юровский ушел со двора в канцелярию при доме...»35. Юровский заходил и на второй этаж. Еще раз напомню место из воспоминаний палача А. Г. Кабанова, который писал: «Когда я слез с чердака дома и вошел в помещение, ранее занимаемое Николаем Романовым, то там студент горного института разбирал драгоценности династии Романовых — он драгоценные камни складывал в одно место, простые самоцветы — в другое. На студенте был бархатный пояс одной из дочерей Николая, тов. Юровский предложил студенту снять пояс и распороть его. Когда студент это сделал, то оказалось, что вместо пуговиц были пришиты крупные бриллианты, обшитые бархатом. В бантах, расположенных сзади пояса, также были зашиты крупные бриллианты»36. Не исключено, что Кабанов не точен: речь должна идти о ком-то другом, ибо Юровский задержался в ДОНе на очень короткое время, да и охранников впустили на второй этаж, где до того хозяйничали люди Лисицына, не сразу. Сам Кабанов после расстрела, погрузки тел в автомашину и все последующие дни находился в доме Ипатьева, участвовал в упаковке и погрузке ценностей. Здесь важно отметить и то, что Юровский уехал не сразу, на грузовике с Ермаковым, а позднее, на легковой машине, и то, что ночью во время убийства уже обыскивали помещения, осматривали одежду, захватывали ценности. Притом после убийства, ко времени, когда к этому подключились охранники — Кабанов, Нетребин и другие, ценных документов Николая Романова, в частности его (и жены) текущих (по крайней мере) дневников, личной переписки уже не было. Видимо, это все было изъято, как представляется, Лисицыным и его командой во время расстрела.
Итак, первой вышла грузовая машина, которую по дороге или чуть позднее, уже на месте, догнала легковая с Юровским и Голощекиным. Возможно, с ними же (или в отдельной машине) к шахте уехали Белобородов, Войков. Выехали на пролетке, по описанию И. П. Мейера, он и А. Мебиус (если это не одно и то же лицо, то и А. Е. Лисицын, о чем — далее). Отправившийся первым по Вознесенскому и Главному проспектам «Фиат» вышел на ВИЗ, миновал его и ушел в урочище Четыре Брата и к Ганиной яме. Отъезд от Ипатьевского дома и прибытие к заброшенной шахте с трупами именно Царской Семьи и ее приближенных, а не каких-то подменных или параллельно вывозимых лиц удостоверяли все участники расстрела: Я. X. Юровский, Г. П. Никулин, М. А. Медведев (Кудрин), П. 3. Ермаков, А. Г. Кабанов, В. Н. Нетребин37; шофер С. И. Люханов в рассказах своим товарищам-охранникам, знакомым и просто случайным людям, часть из которых оказалась в распоряжении следствия белых властей, также давал аналогичные сведения38. О том, что к Ганиной яме привезли именно 11 трупов из Ипатьевского дома и об их захоронении в воспоминаниях рассказал привлеченный к этому чекист Г. И. Сухорукое39, свидетель событий в доме Ипатьева и захоронения И. П. Мейер40, один из руководителей убийства П. Л. Войков в доверительном рассказе Г. 3. Беседовскому41, одним словом, все лица, которые непосредственно руководили убийством, участвовали в нем и затем в самом процессе захоронения в шахте или наблюдали за ним.
Такие же сведения были получены следствием белых властей от П. В. Кухтенкова, который в июле 1918 г. на протяжении двух вечеров слышал разговоры собиравшихся участников расстрела и захоронения: П. 3. Ермакова, А. Е. Костоусова, Н. С. Партина, В. И. Леватных и между собой, и при встречах с председателем Верх-Исетского совета С. П. Малышкиным и коммунистом А. И. Кривцовым. Разговоры шли не только об убитой Царской Семье, но и об отдельных ее членах, о том, как они выглядели, о первой попытке захоронения и о перезахоронении42. Осталось множество косвенных показаний (родственников, близких знакомых непосредственных участников убийства, захоронения), просто свидетелей, отмечавших, что под Коптяки, к Ганиной яме, были доставлены именно тела убитых в доме Ипатьева, об усиленной охране этого места, намеченного для захоронения, еще с ночи крупными нарядами красногвардейцев, основную силу которых составлял 2-й Екатеринбургский эскадрон. Этот эскадрон был сформирован из части состава 1-го Екатеринбургского эскадрона (и пополнения), переданного в начале мая 1918 г. в распоряжение гла