«По данным Житковического пограничного отряда, противник в полдень 4 июля 1941 года направил через Слуцк на Бобруйск одну дивизию в форме Красной армии»[62]. Сегодня каждому понятна абсурдность подобных утверждений, однако в то время их нередко принимали за чистую монету.
Это в полной мере касается поступавших в ГУПВ НКВД донесений о массовом применении противником танковых частей и соединений на тех участках фронта, где в тот момент их и в помине не было. К примеру, 24 июня 1941 года из штаба пограничных войск Прибалтийского округа в Москву поступило донесение, в котором говорилось, что «по донесению штаба 12-го (Либавского) пограничного отряда, около ста танков противника проследовали на Руцаву, где разделились на три колонны. В 21.00 23 июня 1941 года одна колонна танков находилась в 25 км от г. Либава»[63]. На самом же деле на этом направлении наступал лишь один полк 291-й пехотной дивизии вермахта, усиленный двумя батальонами морской пехоты, без единого танка в своем составе.
Нельзя также не отметить, что сравнительный анализ содержания донесений, зафиксированных в «Журнале оперативной записи» в первые дни войны, с аналогичными текстами в ранее уже упоминавшемся научном труде «Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне. 1941» позволяет сделать вывод о том, что они не всегда идентичны по содержанию да и по времени поступления в Москву не всегда совпадают. Нередко их авторство приписывается совсем другим должностным лицам.
К примеру, раздел 3 «Боевые действия на границе с Восточной Пруссией (Белорусский и Прибалтийский пограничные округа)» начинается с сообщения: «По телефону из Белостока. Соколов. 22 июня 1941 года. В 6.00 из Каунаса передали: Кретинга взята немцами. В Кретингском погранотряде разбиты заставы 5, 6, 7, 8, 9 и 13-я. В Ломжинском погранотряде связь имеется со всеми заставами, некоторые заставы взяты немцами. Немцы углубились на 3–4 км. Части Красной армии наступление сдерживают»[64]. Далее следуют доклады, якобы также поступившие из Белостока в 6.40 и 7.20 этого же дня. Подобным образом составители сборника как бы подводят исследователей к выводу о том, что первый доклад о начале войны поступил из штаба Белорусского пограничного округа и автором его был не кто иной, как начальник пограничных войск НКВД СССР генерал-лейтенант Г. Г. Соколов, находящийся в это время на участке этого округа. Однако это не так.
Как уже ранее отмечалось, генерал-лейтенант Г. Г. Соколов с группой командиров ГУПВ НКВД СССР и в сопровождении начальника пограничных войск НКВД БССР генерал-лейтенанта И. А. Богданова в начале войны находился на участке 5-й погранкомендатуры 86-го (Августовского) погранотряда без какой-либо связи даже со штабом пограничного округа в г. Белостоке, не говоря уже о Москве. Первый его телефонный разговор с оперативным дежурным ГУПВ НКВД СССР состоялся лишь в 12 часов 23 июня 1941 года. Поэтому автором вышеприведенного доклада в Москву, на мой взгляд, мог быть его однофамилец полковник В. Ф. Соколов — заместитель начальника штаба Белорусского пограничного округа. К этому следует добавить, что вышеприведенный текст доклада реально зафиксирован в «Журнале оперативной записи» лишь после 18 часов 22 июня, а не ранним утром этого дня.
При чтении некоторых исторических работ также складывается впечатление, что из-за недостатка конкретных фактов авторы просто вынуждены прибегать к весьма сомнительным примерам боевой деятельности пограничников в годы войны. Особенно это относится к событиям начального периода войны. Один из них звучит так: пограничники 17-го (Брестского) отряда за несколько часов до начала фашистской агрессии уничтожили в Бресте и его окрестностях группу диверсантов из состава полка «Бранденбург-800», переброшенных через границу в товарных вагонах с двойным дном[65]. При этом каких-либо ссылок на документы или хотя бы чьи-либо воспоминания не приводятся. Однако на сегодняшний день существует довольно-таки много архивных документов, в том числе немецких, а также сохранились воспоминания начальника 17-го пограничного отряда полковника в отставке А. П. Кузнецова, в которых об этом факте ничего не говорится. Отрицают его и авторы книги «Часовые переднего края. Брестская Краснознаменная пограничная группа имени Ф. Э. Дзержинского».
Второй миф-долгожитель связан со сроками, которые немецкое командование якобы отводило своим ударным отрядам на уничтожение пограничных застав. Практически во всех современных исторических работах о Великой Отечественной войне можно найти слова о том, что сопротивление пограничной охраны враг рассчитывал преодолеть в течение часа, а на ликвидацию застав отводилось всего полчаса. Несмотря на то, что ссылки на какой-либо источник в большинстве случаев отсутствуют, нетрудно догадаться, что этот якобы исторический факт в научный оборот несколько десятилетий назад ввел доктор военных наук Г. П. Сечкин. Именно в его научных трудах впервые был приведен пример о том, как в первый день войны в полевой сумке вражеского офицера, убитого на участке 10-й заставы 98-го (Любомлинского) пограничного отряда, пограничники обнаружили карту, на которой было отмечено время захвата этой заставы — 4 часа 30 минут[66]. Основываясь на этом единственном и весьма сомнительном примере, сделан вывод о том, что на уничтожение всех пограничных застав западных округов немецкое командование отводило всего полчаса. При этом почему-то никто не задался элементарным вопросом: а какое же время стояло на циферблатах часов немецких офицеров в момент начала войны? Среднеевропейское или московское? Конечно, среднеевропейское, или, как его еще называют, берлинское время! А оно, как известно, было на один час меньше московского. Надеюсь, каждому понятно, что и временные параметры действий немецких войск на их картах также наносились с учетом берлинского времени. Таким образом, если учесть, что на участке 98-го (Любомлинского) пограничного отряда боевые действия немцы начали в 3.20 по берлинскому времени, то указанное на той карте время ликвидации погранзаставы (4.30) было также берлинское. Из этого следует, что на уничтожение погранзаставы отводилось как минимум 1 час 10 минут, т. е. в два с половиной раза больше, чем до сих пор считалось. Это во-первых.
Во-вторых, мало кто знает, что впервые этот пример был приведен в очерке главного редактора журнала «Пограничник» полковника В. Шевченко «Войска НКВД СССР в Отечественной войне 1941–1945 гг.», опубликованном в этом же журнале еще в июне 1945 года[67]. Да-да! Ровно 70 лет назад. Но в ней автор, ссылаясь на воспоминания Героя Советского Союза, в то время старшего лейтенанта В. Ф. Михалькова, утверждал, что этот случай произошел на участке 5-й заставы 25-го (Кагульского) пограничного отряда Молдавского пограничного округа. Надеюсь, каждому понятно, что два одинаковых случая в одно и то же время на разных участках границы произойти просто не могли. Исходя из этого, можно предположить, что, взяв за основу пример, приведенный в очерке полковника В. Шевченко, доктор военных наук Г. П. Сечкин в своей работе, образно говоря, переадресовал его на другой участок границы. Поэтому можно утверждать, что история с полевой сумкой убитого вражеского офицера — это еще один миф, придуманный кем-то еще в годы Великой Отечественной войны и на многие годы «прописавшийся» в работах отечественных историков.
Следует также отметить, что некоторые современные авторы в своих работах также прибегают к тиражированию документально не подтвержденных исторических фактов. К примеру, в книге «Испытанные войной. Пограничные войска (1939–1945 гг.)» впервые было рассказано о применении личным составом Отдельной Коломыйской пограничной комендатуры под г. Умань у с. Легедзино против превосходящих сил врага около 200 служебных собак. Вот лишь небольшая выдержка из этого коллективного научного труда современных историков.
«Во многом судьба столицы Украины решалась в боях советских и фашистских войск под г. Уманью. Один из ударов немецко-итальянских войск был нанесен по 8-му корпусу Красной армии, которым командовал генерал-майор М. Г. Снегов. Штаб корпуса защищали три усиленные роты Отдельной Коломыйской пограничной комендатуры общей численностью около 500 человек. Силы были неравными. Фашистские войска сломили сопротивление корпуса. Последними в бой вступили пограничники-коломыйцы. Когда и в их рядах были понесены значительные потери, а боеприпасы практически закончились, пограничники спустили на врага собак — овчарок восточно-европейского типа. Собаки слажено атаковали пехоту противника, не испугавшись ни танков, ни разрывов артиллерийских снарядов, ни автоматной стрельбы. В общей сложности на фашистов были брошены около 200 овчарок, что привело врага в замешательство. Вначале собаки начали грызть и рвать вражеских солдат. Лишь после того как солдаты противника пришли в себя и забрались на бронетехнику, начался неравный бой людей с животными: немцы расстреливали собак из автоматов, оставаясь для них недосягаемыми. Всего в этом бою погибло около 150 пограничных собак. Выжившие овчарки попрятались в окрестных лесах.
Победа над советскими войсками и над пограничными собаками под г. Уманью у с. Легедзино оказалась для фашистских войск столь важной, что при приеме Гитлером и Муссолини 8 августа 1941 года парада победителей им в качестве трофеев были предоставлены несколько знамен разбитых частей Красной армии и трупы овчарок советских пограничников.
Выжившие овчарки и после этого боя продолжали бороться с фашистами. К людям они так и не вернулись. По воспоминаниям местных жителей, собаки, сбившись в небольшие стаи, жили в окрестных лесах чуть ли не до весны 1942 года. Местные жители их боялись, но ни одному из них они не причинили вреда. Нападали только на солдат фашистских войск: как они их различали, никто не знает…».