Описывая столь подробно этот случай, историки ссылаются на статью журналиста А. Хрусталева в газете «Комсомольская правда в Украине» за 8 ноября 2003 года под названием «Как собаки защищали Киев от немцев».
Надеюсь, что читателям сразу бросилась в глаза явная неправдоподобность ряда фактов в вышеприведенном отрывке. Я имею в виду прежде всего факт демонстрации 8 августа 1941 года Гитлеру и Муссолини в качестве трофеев трупов овчарок советских пограничников. Это больше похоже на анекдот, а не на исторический факт. Как и утверждение о том, что выжившие овчарки и после этого боя продолжали бороться с врагом, нападая только на солдат фашистских войск и не причиняя вреда местным жителям. К этому следует добавить, что сам приезд Гитлера и Муссолини в район Умани состоялся не 8 августа, а гораздо позже (по одним данным — 18, по другим — 28 августа 1941 года).
Заинтересовавшись этим невероятным фактом, я попытался более подробно разобраться в нем. Оказалось, что впервые об этом случае поведал бывший военнослужащий Отдельной Коломыйской пограничной комендатуры лейтенант в отставке А. И. Фуки в своей книге «Быль, ставшая легендой: Отдельная Коломыйская пограничная комендатура в боях с фашистскими захватчиками» (Ужгород, «Карпаты», 1984 г.). В ней он утверждает, что такое большое количество служебных собак в их части объясняется тем, что она была усилена курсантами окружной школы младшего начальствующего состава службы собак с их служебными овчарками. Однако чем больше я углублялся в исследование этого факта, тем больше убеждался в том, что никакими документами он не подтвержден. Более того, удалось найти документы и свидетельства других участников войны, напрочь его опровергающие. К примеру, согласно воспоминаниям бывшего курсанта отдельной школы младшего начальствующего состава службы собак пограничных войск НКВД УССР О. Г. Ивановского, их школа 1 июля 1941 года в 23 часа в полном составе вышла из г. Коломыя в сторону Киева. В течение 18 суток преодолев 600 км, курсанты прибыли в с. Бровары под Киевом, где всех служебных собак оставили в лесу, а личный состав убыл в г. Харьков, где они продолжили свое обучение. «В Харькове, — пишет О. Г. Ивановский в своей книге «Записки офицера СМЕРШа. В походах и рейдах гвардейского кавалерийского полка. 1941–1945», — нас разместили в помещении местного пограничного училища. Туда же прибыли курсанты строевой школы МНС погранвойск, которых война застала неподалеку от Перемышля. Судьба многих из них оказалась много тяжелее нашей. Обе школы были объединены. Начались занятия. 8 августа — выпуск и распределение. Новым местом моей службы стал 18-й погранполк». В одном из документов, обнаруженных мною в Российском государственном военном архиве (РГВА), также утверждается, что окружная школа МНС служебных собак в боевых действиях под Уманью не участвовала, так как в середине июля 1941 г. убыла в г. Харьков[68].
Есть немало документальных свидетельств того, что и Отдельная Коломыйская пограничная комендатура в боях под Легедзино также участия не принимала. К примеру, в Оперсводке штаба 12-й армии № 071/оп от 01.08.41 по поводу боев в указанном районе говорится следующее: «В ночь на 1.8.41 г. до 15 танков противника с мотопехотой с направления Роги произвели налет на штакор и штадив 72 СД. Потери: убит один, ранен — один. Управление штадива потеряло 24 машины, 2 бронемашины, 3 оруд. ПТ, 10 крупнокалиберных пулеметов и имущество связи. Штакор в районе Легедзино потерял — две легковые и 3 грузовые машины. Ранен врач Баскаков, т/ интендант 2 ранга Кодрацкий, оба остались в строю, а также 3 бойца, один из них умер»[69]. Судя по этому документу, какие-либо пограничные части в том бою участия не принимали. Что касается потерь в личном составе, то они составили всего лишь 2 чел. убитыми и 5 чел. ранеными.
В подтверждение сказанного приведу еще один пример. Участником того боя под Легедзино был фронтовой корреспондент газеты «Красная звезда» Т. Лильин. В начале августа 1941 года в центральной армейской газете была опубликована его статья об этих событиях. В ней он поведал, что в нападении на штаб 8-го стрелкового корпуса участвовало 25 танков и два батальона пехоты противника. Атаку фашистов отражали комендантская рота и работники штаба корпуса. Бой длился полтора часа, в ходе которого противник потерял девять танков. Об участии в том бою пограничников и их служебных собак в статье также ничего не сказано. Нет упоминания об этом случае и в известных на сегодняшний день немецких архивных документах. К этому следует добавить, что, судя по Директиве Генерального штаба Вооруженных Сил СССР №Д-6795с от 4 ноября 1961 года, Отдельная Коломыйская пограничная комендатура участвовала в боевых действиях в районе г. Умань только в период с 11 по 25 июля 1941 года. А бои в районе с. Легедзино, как уже ранее отмечалось, проходили в ночь с 31 июля на 1 августа 1941 года. Получается, что обе вышеназванные пограничные части в тех боях никакого участия не принимали.
Надеюсь, что представленных аргументов вполне достаточно для того, чтобы сделать окончательный вывод о том, что вышеприведенный факт не что иное, как очередной миф, созданный одним ветераном войны и растиражированный журналистами некоторых средств массовой информации. Ну а появление этого недостоверного сюжета в недавно вышедшей исторической работе ученых Пограничной службы ФСБ России еще раз убеждает в том, что кризис в исследованиях проблемы участия пограничников в Великой Отечественной войне до сих пор не преодолен, а так называемый воспитательный аспект в них по-прежнему преобладает над научной объективностью и здравым смыслом.
А вот другой пример такого же плана. В книге В. Боярского и А. Цветкова «Хронотон генерала Масленникова. Забытый полководец» авторы впервые поведали читателям о том, что в начале августа 1942 года И. В. Сталин якобы лично навестил в кремлевской больнице раненного командующего 39-й армией, бывшего заместителя наркома внутренних дел по войскам генерал-лейтенанта И. И. Масленникова и в ходе непродолжительной беседы предложил тому возглавить Северную группу войск Северо-Кавказского фронта[70]. При этом авторы очень подробно воспроизвели содержание состоявшегося в тот день разговора. Как бы объясняя читателям столь невероятную свою осведомленность в этом вопросе, авторы в примечании указали, что «содержание беседы записано старшим сыном Масленникова, Владимиром, после войны со слов присутствовавшего на ней офицера особого отдела Г. И. Тепцова».
Должен заметить, что упоминание об офицере особого отдела, который якобы присутствовал на этой встрече, сразу вызвало у меня сомнение в правдивости приведенного факта. Ведь даже невоенному человеку понятно, что личная охрана вождя его бы на пушечный выстрел не подпустила к Сталину. Вскоре подтверждение тому, что вышеприведенный сюжет — не что иное, как выдумка самих авторов, я нашел в этой же самой книге на 238-й странице. Судя по воспоминаниям самого майора Г. И. Тепцова, они с генерал-лейтенантом И. И. Масленниковым впервые встретились уже на Северном Кавказе в середине августа 1942 года, то есть уже после назначения генерал-лейтенанта И. И. Масленникова командующим Северной группой войск Северо-Кавказского фронта. Так что в первых числах августа 1942 года он никак не мог быть участником указанной встречи. К этому следует добавить, что на сегодняшний день известен всего лишь один документально подтвержденный случай посещения Сталиным в Центральном военном госпитале 15 октября 1941 года тяжелораненного командующего Брянским фронтом генерал-лейтенанта А. Н. Еременко.
Также встречаются факты, когда в угоду политической конъюнктуре отдельные историки сознательно идут на искажение текстов первоисточников. К примеру, в работе одного известного ученого Пограничной службы ФСБ России приведен отрывок из воспоминаний полковника в отставке С. С. Сидорова, в котором тот утверждает, что на участке 25-го (Кагульского) пограничного отряда Молдавского округа, где накануне войны он проходил службу, широкомасштабные боевые действия на государственной границе начались около часа ночи 22 июня 1941 года[71]. Зная о том, что на самом деле война на западной границе вспыхнула после 4 часов утра, указанное ветераном время меня очень удивило. К слову сказать, с подобными утверждениями мне приходилось встречаться в последующем неоднократно. Однако в более поздних двух работах этого же автора время начала боевых действий на участке 25-го пограничного отряда со ссылкой на того же С. С. Сидорова указано совсем другое — около четырех часов ночи[72]. Учитывая, что первая книга была издана еще в советское время и в таком солидном издательстве, как «Политиздат», версия об авторской или редакторской ошибке была отброшена сразу.
Расставить все точки над «i» в этом вопросе мне помогла статья в журнале «Российское военное обозрение» № 6 за 2011 год под названием «Первые фронтовые дни и ночи. Из воспоминаний пограничника и журналиста С. С. Сидорова». Приведу небольшую выдержку из этой статьи.
«Около часа ночи 22 июня 1941 года в комнату оперативного дежурного по 25-му пограничному отряду быстро вошел начальник штаба отряда майор В. Б. Архипов. Он приказал оперативному дежурному по отряду, срочно собрать у штаба командно-политический состав, маневренную группу, штабные подразделения. Через пять-семь минут во дворе штаба собрались командиры, политработники, интенданты. Майор Архипов говорил отрывисто, жестко:
— Заставы отражают вооруженное нападение. По всему участку границы, охраняемому отрядом, ведется артиллерийский и минометный огонь. Авиация наносит удары по заставам и приграничным населенным пунктам. Что это? Провокация? Война? Пока не знаю. Свои обязанности на случай войны вы знаете. Приступайте к выполнению этих обязанностей».