К примеру, бывший начальник 98-го (Любомлинского) погранотряда полковник Г. Г. Сурженко в своих воспоминаниях утверждает, что «командование округа потребовало тщательно разработать план действий разгрома немецких погранзастав, нацеливая весь личный состав на то, что воевать будем на чужой территории. Примерно за десять дней до начала войны я с командующим 5-й армией генерал-майором Потаповым объезжал участки, где находились укрепрайоны. Командующий собрал весь офицерский состав и заверил, что воевать будем на той территории»[143].
Командир взвода связи 106-го (Таурагского) погранотряда М. И. Махнев, встретивший войну на 4-й погранзаставе, свидетельствует, что «в 2.00 22-го июня 1941 года нас подняли по тревоге, выдали личные вещи, предупредив, что можем не вернуться. Политрук роты объяснил обстановку: «В связи с маневрами в Германии, на границу подтянуты наши войска. Эти маневры могут превратиться в войну. Ждем приказа. Наша задача — уничтожить немецкие стражницы, а потом пойдем с полевыми войсками или останемся на границе!»[144].
Откровеннее вряд ли скажешь! Даже непрофессионалу ясно, что речь идет о наступательных действиях и конкретных задачах, которые предстоит решать пограничникам в этих условиях.
Завершая исследование проблемы о направленности предвоенных планов НКВД СССР по использованию пограничных войск в войне с фашистской Германией, можно со значительной долей уверенности констатировать, что они по сути были идентичны тем планам, которые годом ранее прошли успешную апробацию в ходе войны с Финляндией.
Наглядным подтверждением этого может служить сравнительный анализ служебно-боевых задач, выполняемых пограничниками в годы Второй мировой войны, который представлен в приведенной Таблице № 4.
Таким образом, Советский Союз самым тщательным образом готовился к нанесению упреждающего удара по фашистской Германии. Однако нападение немецкой армии, в возможность которого Сталин и его ближайшее окружение до самого последнего дня не верили, не позволило реализовать этот замысел на практике.
Известный историк М. Мельтюхов утверждает, что в случае нападения Советского Союза на Германию примирение между ней и формирующейся англо-американской коалицией было практически исключено, так как и в Лондоне, и в Вашингтоне главным врагом в тот момент, безусловно, признавали не СССР, а Третий Рейх.
С этим выводом трудно не согласиться. Тогда возникает вопрос: а зачем вообще открещиваться от того очевидного факта, что Генеральным штабом Красной армии были разработаны планы нанесения упреждающего удара по фашистской Германии? Ведь подобные намерения советского руководства никак не компрометируют СССР в глазах мирового сообщества. Вот подписать с нацистами в августе 1939 года секретный протокол и вместе с ними делить Европу — да, это плохо. Это сегодня главный аргумент в пользу существующего в ряде стран Европы мнения об одинаковой ответственности Гитлера и Сталина за развязывание Второй мировой войны. Торговаться с Гитлером в ноябре 1940 года об условиях присоединения к Тройственному пакту (Германия, Италия, Япония), направленного на дальнейший передел мира, — да, это не красит СССР, ибо свидетельствует о беспринципности и политическом авантюризме советского руководства во внешнеполитической деятельности в тот период. А открыто выступить против государства, которое подмяло под себя почти всю Центральную и Западную Европу — что в этом плохого?
К тому же, как очень точно подметил известный историк И. Бунич, не следует забывать, что классическое право всегда разделяет намерение совершить преступление от совершившегося преступления. Да, у Сталина был план нанесения упреждающего удара по фашистской Германии и ее союзникам. Спорить с этим глупо. Но Гитлер первый напал на СССР, ведя войну с невероятной жестокостью, и все намерения Сталина поблекли перед судом мировой истории. СССР был и остается потерпевшим от преступления, а понесенные им жертвы таковы, что он с огромной лихвой заплатил за свои намерения, какими бы утопическими они ни были. С подобным утверждением трудно не согласиться.
«22 июня, ровно в четыре часа…»
«4.00 22.6.41. немцы без всякого повода совершили налет на наши аэродромы и города и перешли границу наземными войсками»
Как это ни странно прозвучит, но одной из самых больших загадок первого дня войны, на мой взгляд, и по сей день является точное время начала фашистской агрессии против Советского Союза. И это несмотря на то, что за послевоенные годы изданы десятки тысяч книг, написано огромное количество монографий и диссертаций, сняты многие сотни художественных и документальных фильмов. Как известно, в советской историографии временем начала Великой Отечественной войны было принято считать 4 часа утра 22 июня 1941 года. Это же время указано в выступлении по радио заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров СССР В. И. Молотова в полдень 22 июня, а также в ряде документов Наркомата обороны СССР и Генерального штаба Красной армии, направленных в войска в первый день фашистской агрессии. Казалось бы, все ясно и понятно. Но не тут-то было. Первые нестыковки в этом вопросе встречаются уже в воспоминаниях прославленного советского полководца Маршала Советского Союза Г. К. Жукова. В проекте своего выступления на Пленуме ЦК КПСС в мае 1956 года, которое он направил Первому секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущеву на согласование, он так описал момент начала войны:
«22 июня в 3.15 немцы начали боевые действия на всех фронтах, нанеся авиационные удары по аэродромам, по военно-морским базам и по ряду крупных городов в приграничной зоне. В 3.25 Сталин был мною разбужен и ему было доложено о том, что немцы начали войну, бомбят наши аэродромы, города и открыли огонь по нашим войскам. Мы с товарищем С. К. Тимошенко просили разрешить дать войскам приказ о соответствующих ответных действиях. Сталин, тяжело дыша в телефонную трубку, в течение нескольких минут ни чего не мог сказать, а на повторные вопросы ответил: «Это провокация немецких военных. Огня не открывать, что бы не развязать более широких действий. Передайте Поскребышеву, что бы он вызвал к 5 часам Берия, Молотова, Маленкова, на совещание прибыть Вам с Тимошенко»[145].
Как следует из этого документа, боевые действия на советско-германском фронте начались не в 4 часа утра, а в 3 часа 15 минут, а Сталину об этом было доложено в 3 часа 25 минут. Заседание же Политбюро было назначено на пять часов утра.
Согласно же мемуарам Г. К. Жукова, хронология вышеприведенных событий выглядит несколько по-другому. В них автор утверждает, что «в 3 часа 07 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф. С. Октябрьский и сообщил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Решение одно: встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота».
Переговорив с С. К. Тимошенко, я ответил адмиралу Ф. С. Октябрьскому:
— Действуйте и доложите своему наркому.
В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В. Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М. А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским военным округом генерал Ф. И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Каунас и другие города.
Нарком приказал мне звонить И. В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос генерала Власика (начальника управления охраны).
— Кто говорит?
— Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.
— Что? Сейчас?! — изумился начальник охраны. — Товарищ Сталин спит.
— Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война…
Минуты через три к аппарату подошел И. В. Сталин.
Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И. В. Сталин молчит…
Наконец И. В. Сталин спросил:
— Где нарком?
— Говорит по ВЧ с Киевским округом.
— Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро…
В 4 часа 10 минут Западный и Прибалтийский особые округа доложили о начале боевых действий немецких войск на сухопутных участках округов.
В 4 часа 30 минут утра мы с С. К. Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет.
И. В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках не набитую табаком трубку.
Он сказал:
— Надо срочно позвонить в германское посольство, — обратился он к В. М. Молотову.
В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения.
Принять посла было поручено В. М. Молотову.
Тем временем первый заместитель начальника Генерального штаба генерал Н. Ф. Ватутин передал, что сухопутные войска немцев после сильного артиллерийского огня на ряде участков северо-западного и западного направлений перешли в наступление.