у нас искусственная дегероизация сегодня зашла так далеко, что никакая героизация не будет лишней». Судя по этим высказываниям, Н. Н. Берсенев в своей жизни руководствуется известным принципом «Цель оправдывает средства». Отсюда такое пренебрежительное отношение и к науке и неразборчивость в средствах при ведении научного спора. А ведь начальник Центрального музея пограничной службы ФСБ России должен знать, что, согласно всем существующим энциклопедическим словарям, определение термина музей (от греч. museion — «храм муз») звучит так: «научно-исследовательское и научно-просветительское учреждение (А не культурно-развлекательное, каким стал в последние годы Центральный музей погранслужбы. — Прим. автора), осуществляющее комплектование, хранение, изучение и популяризацию памятников естественной истории, материальной и духовной культуры». А учитывая то, что Пограничный музей относится к категории военно-исторических музеев, то также надо бы знать чиновнику такого уровня, что «военно-историческая наука — это совокупность научных знаний о реальных (А не придуманых. — Прим. автора) военно-исторических явлениях, событиях прошлого, как нашей страны, так и других стран и народов».
Продолжая свою мысль о неправомерности такого термина, используемого пограничными историками, как «Герой Советского Союза — воспитанник пограничных войск», позволю привести определение термина «воспитанник» из «Словаря военных терминов». Оно звучит так: «Воспитанник — 1) подросток, принятый на воспитание в воинскую часть, как правило, в военное время; 2) юноша, обучающийся в суворовском, нахимовском, военно-музыкальном училище; 3) воспитанник музыкантский — юноша допризывного возраста, зачисленный в военный оркестр». Трудно не заметить, что это определение относится к молодым людям, достигшим максимум 17-летнего возраста. Но ни одного пограничника — Героя Советского Союза в таком возрасте я не знаю. К этому следует добавить, что многие бывшие пограничники (в основном командиры и политработники) до зачисления их на службу в войсках ОГПУ-НКВД проходили ее в частях Красной армии, а, став Героями Советского Союза в годы войны, абсолютное большинство из них и дальше продолжили там службу. Так какие же они воспитанники пограничных войск?
Чтобы поставить точку в этом споре, приведу результаты анализа, сделанного мною на основе официального списка Героев Советского Союза по родам войск, размещенного в интернете. Судя по нему, из 161 военнослужащего, находящегося до 22 июня 1941 года в составе пограничных войск, только 20 человек (12,4 %) в момент совершения подвига проходили службу непосредственно в пограничных войсках. Абсолютное же большинство из них сражалось на фронте в составе Красной армии и ВМФ. Из них 81 чел. (57,5 %) — воевали в стрелковых частях, 19 чел. (13,5 %) — в Военно-Морском флоте, 10 чел. (7,1 %) — в артиллерийских частях, 8 чел. (5,7 %) — в частях и подразделениях связи, 7 чел. (5,0 %) — в партизанских отрядах, 8 чел. (5,6 %) — в танковых и саперных частях, остальные в авиационных, кавалерийских, а также во внутренних войсках. Думаю, нет надобности убеждать в том, что если бы волею судьбы бывшие пограничники не оказались в составе указанных частей и соединений, на том или ином участке фронта, в той конкретной ситуации боя, они вряд ли бы совершили свои подвиги.
Все вышеприведенные примеры, надеюсь, убедительно свидетельствуют об очень низкой профессиональной компетенции моего главного оппонента.
Как уже ранее я отмечал, среди нескольких десятков историков, представляющих пограничную службу, нашелся всего лишь один кандидат исторических наук капитан 1 ранга В. В. Терещенко, который решил с позиции современной пограничной историографии разбить в пух и прах все мои доводы по поводу наличия в работах пограничных ученых ошибок и неточностей при освещении боевой деятельности пограничных войск в годы Великой Отечественной войны. Но начал он свою статью и закончил ее с элементарного доноса — в лучших традициях 1937–1938 годов. Он потребовал от руководства Пограничной службы немедленно разобраться с теми, кто принял решение опубликовать мою статью, а самого автора исключить из рядов ветеранской организации Голицынского пограничного института. Далее он, не стесняясь в выражениях, стал клеймить «философа-антипатриота В. Городинского» от имени всех ветеранов пограничных войск и «настоящих историков». Чтобы читатели лучше представили уровень порядочности и научной компетентности этого горе-историка, приведу его слова, которыми он пытался «убедить» своего оппонента в своей правоте: «Надо быть очень больным.; до какого маразма, надо дойти.; как надо ненавидеть защитников наших границ, до какой лжи надо опуститься.; складывается впечатление, что это писал злобный враг…» и т. д. и т. п. И все эти слова В. Терещенко адресует человеку, который отдал службе на границе более 40 лет, пройдя путь от курсанта до генерал-майора, прошедшего не одну «горячую точку» страны, за что был отмечен боевым орденом и именным огнестрельным оружием. После подобных слов в мой адрес дальнейшую дискуссию с таким «горе-ученым» можно было бы и не продолжать. Но, учитывая тот факт, что В. Терещенко выступает от имени, как он выразился, «настоящих историков», я посчитал уместным ответить на его обвинения, чтобы дать возможность читателям самим оценить глубину научной аргументации его лично и некоторых его сторонников.
Прежде всего хочу отметить, что в лексиконе В. Терещенко сплошь и рядом употребляются такие выражения, как «В. Городинский сомневается. Он не верит. Он не доверяет…» и т. п. Я-то, по своей наивности, полагал, что любой ученый, а в особенности ученый-историк, должен не просто верить написанному, а знать точно, основываясь на архивных документах, было ли это событие в истории пограничных войск, страны или нет. Верить можно только в сказки да в придуманные кем-то мифы.
К примеру, В. Терещенко пишет, что я, давая оценки деятельности СССР на международной арене накануне войны, совершенно игнорирую тот факт, что Польша и Румыния в 1920 году захватили земли Украины и Белоруссии у РСФСР, и, конечно, не верю в то, что прибалтийские республики добровольно вступили в состав СССР, а Финляндия сама виновата в том, что 30 ноября 1939 года началась советско-финляндская война. Позволю себе ответить на это «обвинение» со стороны кандидата исторических наук словами из резолюции Съезда народных депутатов СССР, принятой еще в декабре 1989 года. С трибуны высшего органа государственной власти было заявлено следующее: «Встав на путь раздела добычи с хищником, Сталин стал изъясняться языком ультиматумов и угроз с соседними, особенно с малыми, странами. Не счел зазорным прибегнуть к силе оружия — так произошло в споре с Финляндией. В великодержавной манере осуществил возвращение в состав Союза Бессарабии, восстановление советской власти в республиках Прибалтики. Все это деформировало советскую политику и государственную мораль». С подобной оценкой свое согласие высказали и ряд пограничных историков. Доктор военных наук, профессор Г. Сечкин в своей книге «Граница и война» отметил, что «нельзя не высказать мнение о том, что эти меры, по способам их проведения не укладываются в общепринятые нормы внешней политики». Авторы книги «Испытанные войной. Пограничные войска (1939–1945 гг.)», давая оценку секретному протоколу о разделе сфер влияния в Европе, подписанному СССР и Германией в августе 1939 года, также отмечают, что он «нарушил суверенитет государств этого региона. Он был неправомочным с точки зрения международного права». Поэтому, моя позиция в оценке действий Советского Союза в отношении своих соседей накануне войны вполне соответствует официальной точке зрения и в бывшем СССР, и в современной России. А вот какова позиция «настоящего историка» В. Терещенко по этому вопросу, я так и не понял.
Далее мой «титулованный» оппонент попытался опровергнуть мое утверждение о том, что с середины мая 1941 года в пограничных войсках, так же, как и в Красной армии, началась скрытая мобилизация в виде учебных сборов приписного состава, в результате чего численность личного состава на западной границе уже к 25 июня 1941 года выросла до 100 тысяч человек.
Он, ссылаясь на ему одному известные архивные документы, по-прежнему утверждает, что численность пограничных войск на западе не превышала 88 тысяч военнослужащих. Ну что же, давайте будем разбираться в этом вопросе. Сначала предлагаю небольшую цитату из первого тома нового фундаментального труда российских ученых «Великая Отечественная война 1941–1945 годов», изданного в 2011 году. «Границу от Баренцева до Черного моря охраняли войска восьми пограничных округов. В них несли службу около 100 тыс. человек, что составляло 60 % общей численности пограничных войск». При этом ссылка сделана на Центральный архив пограничных войск (ф. 14, оп. 5, д. 206, л. 103). Все ясно и понятно. И это численность только пограничных округов на западной границе — без каких-либо полков оперативных войск.
Предлагаю В. Терещенко и его сторонникам открыть на досуге энциклопедию «Пограничная служба России. Формирование границ. Нормативная база. Структура. Символы» на с. 240, где сказано, что накануне Великой Отечественной войны Приказом НКВД СССР от 17.05.41 были созданы штатные пограничные полки для выполнения специальных задач. Всего создано 11 полков. К этому следует добавить, что, кроме них, было создано 6 отдельных пограничных батальонов и один отдельный кавалерийский дивизион. Общая численность всех этих частей составила около 25 тысяч человек, из которых более 10 тысяч вошли в состав западных пограничных округов. Обращаю внимание своих оппонентов на тот факт, что, в отличие от Красной армии, где призванный на большие учебные сборы приписной состав направлялся на доукомплектование существующих дивизий западных военных округов, в пограничных войсках НКВД приступили к созданию совершенно новых частей.