Александр ЕлисеевПРАВДА О 1937 ГОДЕКто развязал «большой террор»?÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷
Введение
Вопрос, вынесенный в заглавие этого скромного труда, у многих наверняка вызовет недоумение или даже гнев. Как это кто? Давно известно — Сталин и его подручные. Зачем дурить людям головы, задавая риторические вопросы?
Любопытно, что даже те, кто склонен положительно оценивать роль Сталина в нашей истории, в большинстве своём приписывают организацию массовых репрессий ему же. Дескать, репрессии были нужны для очищения страны. От кого? Ну, здесь множество вариантов. От шпионов, троцкистов, палачей времён красного террора, бюрократов, скрытых врагов Советской власти. В общем — нужное подчеркнуть, всё зависит от политических убеждений.
Все, почти все, сходятся на одном и том же. Сталин был организатором массовых репрессий. Казалось бы, такое единодушие должно убеждать. Однако давайте не будем спешить. Мало ли, сколько было расхожих представлений, а потом выяснялось, что они не ценнее мыльного пузыря. Попробуем взглянуть на проблему «большого террора» иначе, чем большинство.
Для начала выясним, откуда возник массовый политический террор. Он появился в эпоху революций. Резкий поворот в общественном развитии всегда порождал мощное сопротивление широких социальных слоёв. Революции сопротивлялись не только представители свергнутой верхушки, но и массы, точнее, их часть. А подавление масс соответственно требовало массового террора.
Классическим образцом массового революционного террора можно считать якобинский террор 1793–1794 годов, который во Франции унёс около миллиона жизней. Такова была цена Великой французской революции. Однако политический терроризм в той или иной степени был присущ и другим буржуазным революциям — английской, американской, испанской, итальянской. Любопытно, что он был присущ и первой российской революции, вспыхнувшей в 1905 году. Я имею в виду террор эсеров и анархистов. Его принято называть индивидуальным, однако он принял характер массового. И это неудивительно, ведь эсеры имели в своём распоряжении массовую партию леворадикального толка.
По самым скромным подсчётам, в годы эсеро-анархического террора погибло 12 тысяч человек. Думские депутаты-монархисты однажды принесли в зал заседаний склеенные бумажные листы, на которых были написаны имена жертв террористов. Так вот, эту ленту они смогли развернуть по всей ширине зала. До революции была выпущена многотомная «Книга русской скорби». В ней собраны данные о жертвах террора. Среди них лишь очень немногие принадлежали к элите русского общества. Большинство представляли мелкие чиновники, низшие чины полиции, священники, ремесленники. Многие пострадали совершенно случайно, оказавшись рядом с бомбистами. Например, 12 апреля 1906 года при взрыве дачи П. А. Столыпина погибло 25 человек, пришедших на приём к премьер-министру. Ранения получили трёхлетний сын Столыпина и его четырнадцатилетняя дочь.
Всё это было генеральной репетицией гораздо более страшного красного террора, который показал, что массовый терроризм присущ не только буржуазным, но и социалистическим революциям. Это блестяще подтвердил пример «великой пролетарской культурной революции», осуществлённой Мао Цзэдуном. В ходе её погибли десятки миллионов китайцев, павших жертвами как тамошней госбезопасности, так и шаек озверевших юнцов, именуемых хунвейбинами и цзаофанями.
Склонность к террору продемонстрировали и революции «справа». Придя к власти на волне «национальной революции», национал-социалист Гитлер подверг репрессиям сотни тысяч немцев. Только членов Коммунистической партии Германии было казнено 33 тысячи. А уж какой террор Гитлер организовал на оккупированных им территориях, говорить, я думаю, не стоит. Конечно, масштаб гитлеровского террора намного меньше тех масштабов, которых достигал террор коммунистический. Но это как раз и связано с тем, что гитлеровская революция была менее радикальной.
Надо отметить, что революция далеко не всегда сопровождается массовым террором. В той же Германии ноябрьская революция 1918 года сумела удержаться на краю пропасти. Но край всё-таки был. В 1919 году в Баварии левые радикалы создали Советскую республику, которая по примеру своей российской сестрёнки стала арестовывать и уничтожать «социально чуждых». Конец этому положили вооружённые отряды немецких патриотов.
В любом случае революция всегда чревата террором. Он может вылезти из этого чрева, а может так и сгинуть в утробе. И если не всякая революция порождает массовый террор, то любой массовый террор имеет своей причиной именно революцию.
Теперь давайте обратимся к фигуре Сталина. Исследователи как-то не склонны преувеличивать революционность этого деятеля. Напротив, многие наблюдатели, как левые, так и правые, считают, что Сталин был могильщиком пролетарской революции. И очень мало тех, кто ставит его на одну сторону с творцами Октября.
Меня давно занимает такой парадокс: проводя параллели с Великой французской революцией, Сталина часто именуют термидорианцем, а его политику — термидором. Особенно любил говорить о сталинском термидоре Троцкий. Однако именно группировка термидорианцев положила конец массовому революционному террору 1793–1794 годов, который грозил сожрать и самих революционеров. И если Сталин — термидорианец, то какой же он тогда организатор террора?
Как ни относиться к Сталину, очевидно, что он осуществил ряд мер, направленных против нигилизма, порождённого революцией. Восстановил в правах национальный патриотизм. Способствовал тому, чтобы искусство, особенно архитектурное, приняло бы классические формы. Наряду со своим культом установил культ русской литературы. Взял курс на укрепление семейного уклада. «Реабилитировал» многих исторических деятелей старой России. Прекратил преследование церкви.
И в то же самое время именно он развернул массовый террор? Получается, что преодоление нигилизма ведёт именно к массовому террору, широкомасштабным репрессиям? Непонятно… А если предположить, что развязывание террора произошло против воли Сталина?
Но, может, допустить обратное? Что, если Сталин и в самом деле был верным продолжателем дела Ленина и Троцкого, как нас уверяют некоторые? Давайте рассмотрим это предположение повнимательнее.
Глава 1Профессиональный контрреволюционер
В борьбе с мировой революцией
Начать я предлагаю со сталинской внешней политики. В ней отчётливее всего проявился его консерватизм, который, впрочем, не следует путать с ретроградством. На международной арене он выразился в категорическом нежелании «бороться за коммунизм во всемирном масштабе». Само коммунистическое движение рассматривалось Сталиным сугубо прагматически — как орудие геополитического влияния России. Во внешней политике сталинское неприятие революционного нигилизма и радикализма заметно более, чем где бы то ни было.
Ещё в 1918 году Сталин публично выражал своё скептическое отношение к пресловутой мировой революции. Во время обсуждения вопроса о мирном соглашении с немцами он заявил: «…Принимая лозунг революционной войны, мы играем на руку империализму… Революционного движения на Западе нет, нет фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться».
Свой скепсис Иосиф Виссарионович сохранил и во время похода на Польшу (1920 год). Тогда вся партия жила ожиданием революционного вторжения в Германию. Один лишь Сталин был против. И он же, один-единственный во всём Политбюро, не верил в возможность пролетарской революции в Германии, которую советские вожди хотели осуществить в 1923 году. В письме к Зиновьеву он замечал: «Если сейчас в Германии власть, так сказать, упадёт, а коммунисты подхватят, они провалятся с треском. Это «в лучшем» случае. А в худшем случае — их разобьют вдребезги и отбросят назад… По-моему, немцев надо удерживать, а не поощрять». И не случайно, что именно Сталин возглавил в 20-е годы разгром левой оппозиции, которая зациклилась на мировой революции.
На протяжении всех 30-х годов, будучи уже лидером мирового коммунизма, Сталин сделал всё для того, чтобы не допустить победы революции где-нибудь в Европе. Он навязал западным компартиям оборонительную тактику. Западные коммунисты всегда были нужны ему как проводники советского влияния, но не в качестве революционизирующей силы. В 1934 году в Австрии (февраль) и Испании (октябрь) вспыхнули мощные рабочие восстания, в которых приняли участие и тамошние коммунистические партии. Сталин этим восстаниям не помог вообще ничем — ни деньгами, ни оружием, ни инструкторами. Любопытно, что советские газеты сообщали об указанных революционных событиях довольно отстранённо, со ссылками на западные телеграфные агентства.
Сталин не верил в революционные устремления европейского пролетариата. Известный деятель Коминтерна Г. Димитров рассказывает в своих дневниковых записях об одной примечательной встрече со Сталиным, состоявшейся 17 апреля 1934 года. Димитров поделился с вождём своим разочарованием: «Я много думал в тюрьме, почему, если наше учение правильно, в решающий момент миллионы рабочих не идут за нами, а остаются с социал-демократией, которая действовала столь предательски, или, как в Германии, даже идут за национал-социалистами». Сталин объяснил этот «казус» следующим образом: «Главная причина — в историческом развитии — исторические связи европейских масс с буржуазной демократией. Затем в особенном положении Европы — европейские страны не имеют достаточно своего сырья, угля, шерсти и т.д. Они рассчитывают на колонии. Рабочие знают это и боятся потерять колонии. И в этом отношении они склонны идти вместе с собственной буржуазией. Они внутренне не согласны с нашей антиимпериалистической политикой».
В тот период Сталин пытался создать систему коллективной безопасности, сблизиться с Францией и Англией. В данном вопросе он действовал заодно с наркомом иностранных дел М.М. Литвиновым, который был убеждённым сторонником внешнеполитической ориентации на западные демократии. Как и Сталин, Литвинов категорически выступал против мировой революции, стремясь вместить советскую дипломатию в формат государственного прагматизма. Правда, в этом своём отрицании они преследовали разные стратегические цели. Литвинов стремился к интеграции советизма в западную систему, тогда как Сталин не ставил налаживание хороших отношений с Западом в зависимость от копирования западных моделей общественно-государственного устройства.