пами наступавших немцев, как можно дольше отвлекая их внимание от Западного фронта.
Ситуацию переломила только воля Ленина, 23 февраля добившегося-таки принятия германских условий мира, гораздо более тяжёлых, чем те, которые выдвигались поначалу. ЦК с большой неохотой поддержал своего вождя, опасаясь его угроз подать в отставку и обратиться за поддержкой к народу. При этом Троцкий вёл себя предельно хитроумно — он выступил со следующим заявлением: дескать, по совести надо бы объявить обнаглевшей Германии революционную войну, однако сейчас в партии раскол и она невозможна. Позицию главного советского дипломата поддержали ещё два хитрована — Дзержинский и Иоффе. В результате выиграл Ленин. Дальше всё развивалось в соответствии с его волей — VII Чрезвычайный съезд партии большевиков (6–8 марта) и IV съезд Советов (14 марта) высказались за принятие немецких условий — несмотря на яростное сопротивление левых коммунистов и левых эсеров.
Однако Троцкий на этом не успокоился. Он продолжал лоббировать идею союза РСФСР и Антанты, причём на весьма непростых для России условиях. Нарком был готов на то, чтобы обеспечить союзникам контроль над нашими железными дорогами, предоставить им порты Мурманска и Архангельска с целью ввоза товаров и вывоза оружия, разрешить допуск западных офицеров в Красную Армию. Более того, «демон революции» предлагает осуществить интервенцию Антанты в Россию по… приглашению самого Советского правительства. Да, такое предложение неоднократно и вполне официально обсуждалось на заседаниях ЦК. В последний раз это произошло 13 мая 1918 года, а уже 14 мая Ленин бодро зачитывал во ВЦИК сообщение советского полпреда в Берлине Иоффе, уверявшего в отсутствии у кайзеровской Германии каких-либо агрессивных намерений.
Троцкий уже откровенно выступал за войну на стороне союзников — 22 апреля он заявил, что новая армия нужна Советам «специально для возобновления мировой войны совместно с Францией и Великобританией против Германии». На «просоветскую» интервенцию очень надеялись многие деятели Антанты, и в этих надеждах их поддерживали западные представители в РСФСР. Так, британский представитель Б. Локкарт считал необходимым заключить с большевиками детально разработанный договор и «доказать им делами, что мы готовы, хотя и не поддерживая напрямую существование Советов, не бороться с ними политическим путём и честно помогать им в трудно начинающейся реорганизации армии».
Пробный шаг был сделан уже 2 марта, когда Мурманская народная коллегия, являвшаяся коалиционным органом местной власти (Советы, земства и т.д.) и возглавлявшаяся сторонником Троцкого А. Юрьевым, «пригласила» в город две роты солдат английской морской пехоты. Сделано это было по благословению самого наркоминдела. 1 марта коллегия прислала в Совнарком телеграмму, спрашивая, принять ли военную помощь, предложенную руководителем союзной миссии контр-адмиралом Т. Кемпом (тот предлагал высадить в Мурманск войска с целью защиты его от возможного наступления немцев). Ответил мурманским властям Троцкий, его телеграмма гласила: «Вы обязаны незамедлительно принять всякое содействие союзных миссий». На следующий день английские военные моряки в количестве 150 человек вошли в город (к началу мая иностранных солдат будет уже 14 тысяч).
Через три дня, 5 марта, Троцкий официально встретился с английским и американским представителями — Б. Локкартом и Р. Робинсоном. На встрече он объявил, что большевики готовы принять военную помощь Антанты. А 11 марта, во время проведения IV съезда Советов, президент США Вильсон прислал телеграмму, в которой обещал РСФСР всемерную поддержку в деле защиты её суверенитета — ясно от кого. Но политические весы уже слишком сильно склонились на сторону Ленина, и от помощи демократий в конечном счёте отказались. Троцкий же в скором времени был снят со своего поста, который занял более управляемый Чичерин.
Тем не менее на этом всё не закончилось. Антигерманская партия попыталась взять реванш 6 июля 1918 года, убив немецкого посла Мирбаха с целью спровоцирования Германии на войну и организации военного переворота, дабы отстранить Ленина от власти. В историю попытка этого переворота вошла под названием «мятеж левых эсеров». Однако в июльском путче прослеживается участие и левых коммунистов, разумеется, негласное.
Особенно обильную пищу для размышлений даёт поведение левого коммуниста Дзержинского, хрестоматийно считающегося ближайшим и вернейшим соратником Ленина. Во время мятежа он в сопровождении всего нескольких охранников явился в самый центр мятежа — в расположение отряда ВЧК, возглавляемого левым эсером Поповым. Естественно, его арестовали. Очевидно, что Дзержинский совершил довольно-таки странный поступок, который нельзя объяснить наивностью — качеством, абсолютно чуждым старому подпольщику и руководителю советской тайной полиции. Складывается впечатление, что Железный Феликс не хотел участвовать в подавлении мятежа. Весьма вероятно и то, что Дзержинский сам был одним из активных заговорщиков. Тогда своим появлением в отряде мятежного Попова он убил сразу двух зайцев — обеспечил себе алиби (арест) и получил возможность непосредственно руководить наряду с другими проведением восстания.
В высшей степени любопытно, что убийца Мирбаха Я. Блюмкин возглавлял в ВЧК секретный отдел по борьбе с немецким шпионажем и был назначен на этот пост по инициативе Дзержинского, крайне обеспокоенного контрразведывательной деятельностью именно в отношении Германии. На этой почве он даже сошёлся с антантовской агентурой. Так, весной 1918 года, во время поездки в Петроград, Дзержинский установил теснейший деловой контакт с Михаилом Орлинским (настоящая фамилия Орлов), руководителем Центральной уголовно-следственной комиссии Северной области. Этот деятель работал в следственных структурах ещё до революции и уже тогда весьма активно разоблачал немецкий шпионаж, добираясь и до так называемой распутинской партии. Сам он, будучи монархистом и антисемитом, в геополитическом плане ориентировался на Англию и Францию. Служа большевикам, Орлов-Орлинский одновременно поддерживал связи с английской и французской резидентурами, которые снабжал первоклассной информацией. Например, знаменитый английский разведчик Сидней Рейли получал львиную долю своих данных именно от Орлинского.
Дзержинского в этом скрытом агенте Антанты привлекла явная германофобия и зацикленность на немецком шпионаже. Он прикладывает максимум усилий для того, чтобы затащить Орлинского в Москву и поставить его во главе ещё только создаваемой тогда контрразведки ВЧК. Однако власти Петрограда воспротивились намерению отнять у них столь «ценного» работника, и планам Дзержинского не суждено было сбыться. А в августе 1918 года Орлинский сбежал из Питера и объявился уже только в рядах Белого движения, где полностью посвятил себя борьбе с большевиками. Позже, в эмиграции, он станет всячески вредить заговорщической и диверсионной деятельности Коминтерна, чем принесёт множество хлопот ведомству своего бывшего покровителя Дзержинского.
Как тут не заинтересоваться такими странными связями. Живой интерес вызывает и то, что упомянутый выше Блюмкин, который, по законам любой страны, должен был бы как минимум оказаться на тюремных нарах, не только не был репрессирован, но и получил своеобразное повышение, став начальником личной охраны Троцкого, бывшего в то время уже вождём Красной Армии. Это позволяет предположить, что в июльском путче оказался замешан и сам Лев Давидович. Впрочем, было бы удивительно, если бы в этой авантюре не прослеживался след столь убеждённого сторонника союза с Антантой.
В союзе Троцкого и Дзержинского нет ничего необычного, хотя Железного Феликса и любят представить непримиримым врагом «демона революции». В 1921 году главный чекист поддержал главного красноармейца, выступившего за милитаризацию профсоюзов. Вместе с выдающимися троцкистами Л.П. Серебряковым, Е.А. Преображенским, Х.Г. Раковским, Железный Феликс встал (который уже раз?) в антиленинскую оппозицию. Причём он не ограничился политическими дискуссиями, а попытался мобилизовать на поддержку Троцкого всю систему ВЧК. Сталин позже прокомментировал его поведение следующим образом: «Дзержинский не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина… Это был очень активный троцкист, и всё ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого».
Западничество Дзержинского подчёркивает следующий факт. Однажды заместитель наркома иностранных дел Максим Литвинов (к слову, тоже убеждённый сторонник сближения с западными демократиями) обратил внимание Железного Феликса на то, что в тюрьмах чрезвычайки сидит слишком много иностранцев. Тогда руководитель всесильной тайной полиции дал Литвинову пропуск в лубянскую тюрьму, открыл для него все камеры, показал все дела на иностранцев и разрешил освободить (!) любого из них. И что же? Многих освободили. Как очевидно, Дзержинский, один из организаторов кровавого красного террора, вовсе не был так уж жесток там, где дело касалось иностранцев. Это русские люди — дворяне, чиновники, священники, а то и рабочие с крестьянами — могли гнить в советских тюрьмах без всякой защиты. Другое дело — иностранцы! Их защищали высокопоставленные сотрудники НКИДа, присваивавшие, когда надо, функции правоохранительных органов.
Лоббист иностранного капитала
Касаясь проблемы советского западничества, было бы весьма уместным вспомнить о том, что в 20-е годы прошлого века Троцкий был горячим поборником интеграции экономики СССР в систему международного хозяйства, которая тогда была сугубо капиталистической. В 1925 году он неожиданно для многих предложил весьма любопытный план индустриализации страны. Согласно этому плану промышленная модернизация СССР должна была основываться на долгосрочном импорте западного оборудования, составляющем от 40 до 50% всех мощностей. Импорт сей следовало осуществлять за счёт экспорта сельскохозяйственной продукции. Кроме того, предполагалось активно задействовать иностранные кредиты. (В своих упованиях на Запад Троцкий не был одинок. К примеру, нарком внешней торговли Л.Б. Красин в 1923 году предложил прибегнуть к грандиозному займу в размере нескольких миллиардов долларов и полученные средства вложить в индустриализацию.)