Элементы «западничества» у Сталина
Как видим, Сталин вполне терпел взгляды Литвинова, человека довольно трудного и своенравного. Он использовал его талант дипломата, когда это шло на благо страны, и отправлял Литвинова на отдых, когда расходился с ним по вопросам текущей политики. Сталина вообще зря представляют этаким изоляционистом, ненавистником всего западного, европейского и американского. Порой и он проявлял определённое западничество. Для примера можно привести «проамериканские» высказывания Сталина, искренне восхищавшегося штатовской деловой хваткой. «Мы, — уверял Сталин, — уважаем американскую деловитость во всём, — в промышленности, в технике, в литературе, в жизни… Среди американцев много здоровых людей в духовном и физическом отношении, здоровых по всему своему подходу к работе, к делу». Или вот ещё: «Американская деловитость, это та неукротимая сила, которая размывает своей деловой настойчивостью все и всякие препятствия, которая не может не довести до конца раз начатое дело, если это даже небольшое дело, и без которой немыслима серьёзная строительная работа».
Крупнейший исследователь личности Сталина Ю.Н. Емельянов сделал следующее наблюдение: «Предпочтение, отдаваемое Сталиным американским методам организации работы, так явно проявилось в его стиле деловой активности, что американский историк Алекс де Джонг без труда узнал в его действиях знакомые ему приёмы отечественных менеджеров. В разговоре с наркомом Анцеловичем, воспроизведённом Чадаевым, Сталин по ходу беседы изрекал одну за другой афористичные формулировки, словно взятые из пособий для американских бизнесменов: «Кто не умеет беречь малое, тот потеряет и большое… Потеряешь время — не вернёшь, как пролитую воду не соберёшь… Честный отказ лучше затяжки…»» («Сталин. Путь к власти».)
Проводя индустриализацию, Сталин ни в коей мере не выступал как сторонник полной автаркии, опоры на собственные силы. Он активно задействовал западный капитал, без которого мы конечно же не создали бы свою индустрию. То есть, безусловно, огромнейшую роль здесь сыграли и сверхмобилизация ресурсов, и нажим на деревню, и трудовой энтузиазм сотен тысяч и миллионов людей. Однако без помощи Запада модернизационный рывок 30-х годов прошлого века был бы невозможен. Важнейшую роль в индустриализации сыграли поставки новейшего западного оборудования, современных технологий, помощь иностранных специалистов, а также выполнение иностранными фирмами советских проектов. Гиганты отечественной индустрии никогда не вступили бы в строй без поставок отсутствующих в Союзе технологий: Магнитстрой — без техники алмазного бурения, Автострой — без конвейерного производства, Днепрогэс — без мощных турбогенераторов, и т.д. Иностранные фирмы заключили сотни типовых договоров с советской стороной. «Западники» продавали советской стороне пакеты и лицензии, присылали специалистов по надзору, принимали у себя стажёров из СССР. Более чем солидным был вклад в индустриализацию западных спецов. В 1933 году их насчитывалось 6550 только в тяжёлой промышленности. А общее количество иностранных специалистов тогда составляло 20 тысяч.
В 1944 году, когда речь зашла об американском автомагнате Генри Форде, Сталин воскликнул: «Да храни его Господь!» Ещё бы, знаменитый завод АЗЛК (в 30-х гг. — КИМ) был точной копией фордовского сборочного завода! Впрочем, Форд сотрудничал с советской властью с самых первых лет её существования. В 1919 году, когда в США действовало эмбарго на поставку в Россию автомобилей, он продавал Советам свои знаменитые тракторы-«фордзоны». Посредниками при операции выступали американские бизнесмены Джулиус Хаммер (отец знаменитого Арманда) и Абрахам Геллер. Примечательно, что сам Форд был величайший антисемит и антикоммунист. В 1938 году Гитлер наградил его Верховным орденом Германского орла, почти одновременно с Бенито Муссолини.
Конечно, помощь с Запада была небескорыстной, за неё приходилось платить твёрдой валютой, полученной с продаж за границу хлеба, отнятого у крестьян. И тем не менее защита государственных интересов во взаимоотношениях с «западниками» (в отличие от нынешнего времени) проводилась тогда неукоснительно. Никакого участия во владении советскими предприятиями иностранный капитал не принимал и был должен строго выполнять довольно-таки жёсткие наши условия — предоставлять подробные технические характеристики, использовать советские стандарты и т.д.
Любопытно, что после войны некоторые черты западника проявил Молотов, которого уж никак не упрекнёшь в низкопоклонстве. Осенью 1945 года, когда Сталин был в отпуске (два месяца) и оправлялся от инсульта, Мистер Нет, фактически выполнявший обязанности руководителя страны, сделал ряд шагов навстречу западным странам. Он разрешил полностью опубликовать речь У. Черчилля. И хотя она содержала множество комплиментов в адрес Сталина, сам вождь счёл публикацию низкопоклонством и проявлением зависимости от мнения Запада.
Ещё более резко он отреагировал на то, что Молотов разрешил западным корреспондентам снять любые цензурные ограничения на материалы, отправляемые из Москвы. После этого западная пресса моментально провозгласила Молотова преемником вождя. Своеволие наркома иностранных дел страшно разозлило Сталина. Гнев вождя вызвало и то, что Молотов в обход Потсдамских договорённостей разрешил Франции и Китаю участвовать в обсуждении послевоенных мирных договоров. Таково было требование западных союзников, и Молотов ему фактически подчинился.
Теперь отношения между старыми друзьями были безнадёжно испорчены. «Я убедился в том, — писал Сталин в Политбюро, — что Молотов не очень дорожит интересами государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов: я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем». На XIX съезде партии вождь подверг Молотова (и Микояна) довольно-таки резкой критике за капитулянтство в отношении США: «Вообще Молотов и Микоян, оба побывавшие в Америке, вернулись оттуда под большим впечатлением от мощи американской экономики. Я знаю, что и Молотов, и Микоян — храбрые люди, но они, видимо, здесь испугались подавляющей силы, какую видели в Америке. Факт, что Молотов и Микоян за спиной Политбюро послали директиву нашему послу в Вашингтоне с серьёзными уступками американцам в предстоящих переговорах».
Но, вне сомнений, и Сталин, и Молотов западниками не были. Просто они выступали за хорошие и взаимовыгодные отношения с западными демократиями. И могли терпимо относиться к западникам. Тогда, конечно, когда сами западники не занимались шпионажем и заговорами.
Кто был прав?
В заключение не могу не затронуть «германский вопрос». Мы увидели наличие в советской элите сильнейших антигерманских и одновременно «проантантовских» настроений. У многих читателей неизбежно возникнет вопрос: «А может быть, как раз позиция Литвинова и была наиболее верной? Ведь именно с гитлеровской Германией мы в 1941–1945 годах вели столь страшную, столь ожесточённую войну?» Но ведь в том-то и дело, что Сталин отлично осознавал весь ужас грядущего противостояния с мощной военно-политической машиной Третьего рейха. И он желал по возможности избежать его (программа-максимум) или, на худой конец, оттянуть (программа-минимум).
Последнее желание ему удалось осуществить — война началась не в 1936-м и не в 1939 году, а в 1941-м. А послушай вождь литвиновых и бухариных, прикрепи он СССР намертво к антифашизму и антигерманизму, и война стала бы неизбежной уже в первой половине 30-х годов. При этом реальной помощи от западных демократий наша страна не получила бы — Англия и Франция воевать не хотели (как показали события Второй мировой, правильно не хотели, ибо не умели). Сталин согласился на сближение с ними главным образом для того, чтобы избежать полной изоляции России или, что самое ужасное, образования единого антисоветского фронта. С западных демократий, в случае чего, нужно было попытаться получить хотя бы клок шерсти — продовольственную и технологическую поддержку.
Оттянуть войну любой ценой, используя для этого тайные переговоры с Германией, — это было главной внешнеполитической национальной задачей России и её вождя Сталина. Без этих переговоров, без отказа от однозначного, идейно ангажированного антифашизма нельзя было подготовить почву для соглашения с Германией. Альтернатива была бы одна — раннее начало войны. И в этом случае мы проиграли бы её со стопроцентной вероятностью. Вспомним, насколько «блестяще» обстояли дела в РККА в 20–30-е годы.
А возможен ли был долгосрочный союз с Германией, означающий мир для нашей страны на многие годы? Сталин ведь явно рассчитывал на это. Так, может быть, его всё-таки стоит упрекнуть в утопизме? Как мне представляется, реальная возможность долгосрочного союза существовала. Другое дело, что она не была реализована. Но мало ли какие возможности не удаётся реализовать в политике. Это ещё не говорит о несостоятельности самих политиков.
Курс на прочное сближение с Германией имел под собой все основания. Симпатии к большевизму и СССР испытывали многие видные руководители нацистской партии. Шелленберг вспоминает, что шеф могущественного гестапо Г. Мюллер был в восторге от большевизма, понимая под ним систему, существовавшую в сталинском СССР. Сравнивая коммунизм и нацизм, Мюллер приходил к выводу о том, что «в учении национал-социализма слишком много компромиссов», поэтому его идеи не могут вызывать такой веры, которая присуща коммунистам. Гитлер, по мнению Мюллера, очень сильно проигрывал Сталину. «Сталин представляется мне сейчас в совершенно ином свете, — говорил Мюллер. — Он стоит невообразимо выше всех лидеров западных держав, и если бы мне позволено было высказаться по этому вопросу, мы заключили бы с ним соглашение в кратчайший срок. Это был бы удар для заражённого проклятым лицемерием Запада, от которого он никогда не смог бы оправиться»