Дворянская конница во время наступательной войны 1654–1655 годов как будто показала себя и ненамного хуже, чем рейтары и драгуны. Но вот старомосковское войско с 18 апреля по 27 июня 1659 года осаждает город Конотоп. Гетман Иван Выговский (тот самый, подписавший Гадячскую унию) внезапно на рассвете ударил на русский лагерь, побил людей и отогнал лошадей, и тут же, едва московское войско стало приходить в себя, сам начал отступать. Воевода Алексей Никитич Трубецкой разделяет силы: сам с малым отрядом остается под осажденным Конотопом, для преследования отряжает князей Семена Романовича Пожарского (двоюродного племянника национального героя) и Семена Петровича Львова.
Это войско, преследуя казаков, все больше отдаляется от Конотопа, от лагеря и артиллерии. Толмачи и разведчики постоянно доносят: Выговский явился под Конотоп с малой толикой людей, а впереди находятся главные силы и силы союзных татар с ханом и калгою… На это князь Пожарский, как видно, необъятного ума мужчина, отвечал в таком примерно героическом духе: «Давайте мне ханишку! Давайте калгу! Всех их с войском… таких-распротаких, вырубим и пленим!»
Выговский же дождался, когда московское войско переправилось через речку Сосновку; болотистая пойма речки была теперь позади армии, и московиты не смогли бы достаточно быстро отступить. Тут вышли все казацкие и татарские части, и в один день «цвет московской конницы, совершившей счастливые походы 1651 и 1655 года, сгиб в один день; пленных досталось победителям тысяч пять; несчастных вывели на открытое место и резали, как баранов: так договорились между собой союзники — хан крымский и гетман Войска Запорожского! Никогда после того царь Московский не был уже в состоянии вывести в поле такого сильного ополчения».
Хан и гетман двинулись к Конотопу, но Трубецкой уже снял осаду и сумел уйти в порядке только благодаря многочисленной артиллерии. Разумеется, кампания была полностью проиграна, и надо было опасаться рейда неприятеля к Москве.
Алексей Михайлович вышел к народу в траурной одежде, «после взятия стольких городов, после взятия литовской столицы, царствующий град затрепетал за свою собственную безопасность», и люди всех чинов поспешили по государеву указу на земляные работы по укреплению Москвы, а в Москву собирались окрестные жители со своими пожитками и семьями.
Вот он, исторический рубеж! По мнению многих историков, специалистов в области вооруженных сил, именно с 1659 года следует считать, что московское дворянское ополчение перестало существовать как самостоятельная боевая сила.
И не только потому, что в одночасье лучшие силы, 20 тысяч московской дворянской конницы, уничтожены казаками и татарами под Конотопом. Был окончательно дискредитирован сам способ организации армии.
В конце концов, воевода князь С. Р. Пожарский показал себя лично мужественным человеком. Он действительно пытался догнать и пленить вражеское войско. Он храбро вел себя в плену. Когда крымский хан велел привести к себе Семена Романовича и стал ему выговаривать за дерзость и пренебрежение силами татар, тот плюнул хану в лицо и обругал его, по словам украинского летописца, «по московскому обычаю». Хан тут же велел обезглавить Семена Романовича. Есть, правда, и другое известие, от московского толмача Фролова, который чудом остался жив в кровавой круговерти. Мол, крымский хан все равно казнил бы князя С. Р. Пожарского, потому что он в прежние времена нанес крымцам несколько поражений. Если это и так и спасения у Семена Романовича в любом случае не было, вел себя он мужественно, тут нечего сказать.
Но к чему привело его… нет, уже не его мужество! А его глупая спесь, фанфаронство, неосторожность, нежелание слышать ничего, кроме того, что хочется услышать? Эти качества князя, сделанного воеводой вовсе не за личные заслуги, а «по месту», привели к гибели всю армию Московии! И никакие другие личные качества князя, никакая его личная храбрость не могли вернуть 20 тысяч погубленных им людей. А ведь каждый из них — великолепный воин, которого готовили много лет… не говоря о том, что погибли просто люди, у которых были семьи, жизнь каждого из которых и с точки зрения гражданской, и с точки зрения религиозной была ничуть не менее бесценна, чем жизнь самого князя Пожарского.
Кампания проиграна, возникла угроза Москве, погибло 20 тысяч человек, целая армия, и все это по вине одного человека, который никогда не стал бы генералом, не получи он должности по законам местничества.
Знающие люди говорят, что умные люди и дураки одинаково делают ошибки. Только глупцы совершают эти же ошибки многократно. А умные люди отличаются от них тем, что умеют сделать из своих ошибок надлежащие выводы… Царь Алексей Михайлович, несомненно, был умным человеком, и из урока этого страшного поражения он сделал два принципиально важных вывода.
Вывод первый: с этих пор государевым указом велено было «в походах быть без мест». Что означало — законы местничества кончаются там, где начинается боевой поход. Это не означало еще отмены всей системы местничества в целом, но уже создавало область в жизни, и очень важную область, где нет местничества.
Теперь уже не принимались во внимание челобитные о том, что подчиняться этому воеводе для князя Рюриковича будет «бесчестно» и что давать чины этому человеку нельзя, он «не разрядный». Если припомнить, что всего поколением раньше, в 1630-е годы, эта система давила не кого-нибудь, а руководителя Нижегородского ополчения, освободителя Москвы от поляков, князя Пожарского… Как видите, вовсе не был он «застойным», русский XVII век! В нем менялось многое и порой совершенно революционно.
Вывод второй: до 1650-х годов правительство еще пыталось усовершенствовать старомосковское войско, пыталось соединить привычную поместную систему и европейскую выучку войск. По итогам Украинской войны правительство окончательно перестало давать поместья детям боярским и дворянам для несения службы. То есть тот, кто уже владел поместьем, тот и владел, но система перестала расширяться. Беспоместных дворян и детей боярских начали принудительно записывать в драгуны, не давая никаких поместий, но давая «государево жалованье».
Затяжная, жестокая война на Украине потребовала самых решительных мер для пополнения войска. В 1658–1660-х годах среди государственных и монастырских крестьян провели 3 набора «в солдатскую службу», даточных людей — по 1 человеку с 20–25 дворов. Эти наборы дали до 8 тысяч солдат!
Служба солдат считалась пожизненной, но наделы за солдатами сохранялись. В мирное время их отпускали домой, а во время войны они должны были являться в свои полки и служить.
Тогда же создаются 2 выборных полка в Москве (Кравкова и Шепелева), которые набирались из посадских людей севера, — фактически гвардейские полки. Здесь интересно вот какое обстоятельство — что гвардия набирается не из служилых людей, а из самостоятельных горожан, людей «третьего сословия»! От такого принципа набора элитных частей армии не отказывался Оливер Кромвель. Как раз в эти же годы, в 1640-е годы, в Англии идет гражданская война между армиями короля и парламента. «Новая армия» О. Кромвеля, закованные в латы «железнобокие», разгромившие армию короля во время «второй гражданской войны» 1648 года, как раз и набраны из среды горожан. Но это — армия «народа», четко противопоставленная королевской дворянской гвардии. А в Московии, получается, царское правительство доверяет гвардейскую службу как раз тем слоям общества, на которые в Британии опирается парламент!
Тогда же, в 1650-е годы, исчезли городовые казаки, несшие полицейскую службу; их заменяли стрельцами. В Москве в 1630 году было 4 тысячи стрельцов, а в 1680-м — уже 20 тысяч, в других городах — 35 тысяч.
Стрельцы принимали участие в боевых действиях, если была опасность их городу, а вообще стали государственной охраной и полицейской силой. Они были символом и носителем власти в городах Поволжья, Сибири, Урала, но в ведении военных действий против регулярных неприятельских армий почти не участвовали.
Тогда же сложилась одежда московитской армии XVII века (или правильнее говорить уже о форме?). Кафтан у солдат был «немецкий» — до колен или выше. Шапка, похожая на стрелецкую, но ниже и без меховой оторочки. Сапоги (в кавалерии — выше колен). Военные чины определялись по цвету нагрудной шнуровки на кафтане. Такая шнуровка до сих пор есть на одежде, носящей многозначительное наименование «венгерки». В такой венгерке ходили гусары еще в позапрошлом столетии.
Отмечу еще одну интересную и важную особенность — Устав 1621 года практически не изменялся весь XVII век, видимо, необходимости в этом не было. Была переведенная с немецкого книга «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» 1647 года, посвященная более частным вопросам, все-таки не столько Устав, сколько инструкция (что и отражено в названии). Не зря же Устав 1621 года переиздавался в 1777–1781 годах.
Кстати, в Уставе воинском, введенном Петром в 1716 году, несколько статей специально посвящены борьбе с колдунами; в Уставе, вышедшем почти сто лет назад, таких статей нет. Петр — цивилизатор своего отечества? Русь до него была более дикой, чем при нем и после? Сравнивая два Устава, приходится прийти к совершенно иному выводу.
В середине столетия растет потребность в армейской атрибутике, в знаменах, ведь частей в московитской армии все больше и больше; в 1669-м Боярская дума официально утверждает три цвета — синий, белый и красный — как цвета государственного флага. С тех пор у каждого «полка иноземного строя» было знамя, содержащее свою, совершенно оригинальную комбинацию этих трех цветов. Ведь поле можно расчертить на четыре, и на пять, и на шесть частей, причем под разными углами и в разных направлениях, а заливать поля разными цветами тоже можно интересно и причудливо.
Вообще происхождение российского триколора вызывает почему-то невероятное количество анекдотов разной степени приличности. Автором триколора объявляют, естественно, Петра I и рассказывают обычно, что, мол, Петр, радея о просвещении и о сближении с Европой, использовал цвета голландского флага.