– Глеб… – прошептала она будто в забытьи.
Руки Глеба продолжили наслаждаться телом Елены, пальцы будто знали все самые сокровенные уголки, они проникали в потаенные нежные складки, которые от их прикосновений наполнялись влагой и негой, заставляя ее изгибать тело навстречу мужской страсти. Елена подставляла свои губы губам любовника, чувствовала его дыхание, оно было родным и желанным. Когда Глеб вошел в нее, она открыла глаза, увидела его взгляд и сразу затрепетала, застонала, почти вскрикнула – так на нее смотрел Глеб, смотрел впервые, не было ничего в мире, кроме их соединившихся тел. Ее природа реагировала на него ярко и бурно, а движения тела Глеба вызывали спонтанные ответы ее плоти.
…Когда пик наслаждения был пройден, Глеб лег на спину, Елена привычно положила голову ему на грудь. Сердца обоих бешено стучали. Глеб одной рукой обнимал ее за плечи, другой ласкал грудь. Елена снова начала заводиться, она ловила губами его пальцы, прикрывала глаза и шептала столь желанные для любого мужчины слова: «еще, еще»…
Засыпая, Елена подумала: «С Артуром было совсем иначе. Было – никак». Сейчас она поняла, что такое женское счастье. Раньше только читала об этом и думала, что ей оно не дано.
Наутро Артур проснулся одетым. Голова болела нестерпимо, бутылку коньяка за вечер он давно не выпивал. Артур встал и, покачиваясь, подошел к бару. Бар был пуст. Тогда он спустился вниз, в кабинет. Артур долго что-то искал в ящиках стола, бормоча про себя:
– Ну где же он? Когда я его стащил на съемках, скандал был грандиозный. Но мужику без него нельзя. Ленка всегда боялась, даже не открывала этот ящик. А вот он, мой милый.
Артур достал из ящика пистолет.
Как там это делается… Сто раз об этом писал, а в реальности страшно. Боже, как страшно! Но жить со всем этим еще страшнее. Никого не любить страшно. Еще страшнее быть нелюбимым. Стать нелюбимым. Вот. Сейчас.
Артур приставил пистолет к виску и выстрелил.
Вечерело. Москва снова одевалась в яркие ожерелья огней, будто собиралась на ночную вечеринку. В кабинете Глеба тихо работал телевизор. Елена разбирала документы на столе, когда вошел Петр.
– Леночка, привет. Ну что – тебя можно поздравить? Ты теперь официальная хозяйка этого кабинета и сердца Глеба?
– Петь, шутка неуместная. Официальной я не буду, ты же знаешь, поэтому не начинай. Кстати, откуда знаешь? – Елена обернулась к Петру.
– Твой водитель поделился с моим, что вчера чемоданы перевозил из Переделкина к Глебу. – Петр улыбнулся.
– Уволю к чертовой матери. – Елена даже не повернула головы.
– Не стоит, человеческий фактор никто не отменял, а у Глеба от меня секретов нет. Леночка, в любом случае – наконец-то вы перестанете скрывать то, что всем и так было понятно и очевидно. Это важный шаг и для тебя, и для него.
– Петь, мне сейчас уехать надо. В больницу. – Елена посмотрела на часы и засобиралась.
– Что-то случилось? – Он внимательно посмотрел в лицо собеседнице.
– Артур стрелял в себя. – Елена так спокойно произнесла эту фразу, что сама удивилась.
– Да ладно… И? Неужели промазал? – Петр присвистнул.
– Не свисти, денег не будет, – машинально ответила она. – Жив, здоров. Ухо обжег. И висок.
– То есть и здесь промахнулся. Вот комедия! Прости. – Петр глупо хихикнул.
– Да я бы сама посмеялась. Если бы не было так грустно.
Елена взяла сумочку и вышла из кабинета.
Артур лежал в больничной палате, рядом с ним сидела жена. Голова Артура была перевязана бинтами. Он продолжал философствовать:
– Вот уж, правда – каждому свое. Болдуин стреляет из вроде бы незаряженного пистолета – и насмерть убивает оператора. Я – из вроде бы заряженного… и получаю глубокий ожог.
Елена тихонько гладила руку Артура и молчала.
– Вот все думаю: когда я стал неудачником? И почему? Я же пахарь, сколько себя помню. Вырос без отца. Мать – секретарь парторганизации на пищекомбинате. Сам, без блата, поступил в Литературный институт. Красный диплом. Написал повесть – опубликовали хорошим тиражом. Маме шубу нутриевую купил, гонорар был более чем приличный. А за вторую повесть – премия Ленинского комсомола, «Волга», дом в Переделкине. Кандидат в члены ЦК ВЛКСМ. Что ни напишу – все в печать, все огромными тиражами. А потом девяностые. Два-три года – и я стал никому не нужен. Показалось в нулевые, что все возвращается. Но нет, все по-другому. И я не понял – как. И сейчас не понимаю. Слова «совесть», «честь», «долг» – какие-то анахронизмы. Что у людей в душах? И сохранились ли вообще души? Во что люди верят? Что для них ценно? Деньги! Деньги! Деньги! Нет точки опоры.
Елена смотрела в окно. Мысли ее были далеко. Она думала о том, как могла столько лет жить с человеком и так и не узнать его. Выходка Артура была для нее чистым мальчишеством, позерством, поступком, о котором даже говорить стыдно.
Артур не замечал состояния Елены. Он был так рад видеть ее рядом, что весело кудахтал, несмотря на перебинтованную голову.
– Я слишком быстро и легко все получил. И расслабился. Забронзовел. А надо было бы постепенно. Чтобы каждый следующий день был хоть капельку лучше предыдущего. Слишком рано я начал жить воспоминаниями о былом успехе. И ждал, что он вернется. А жизнь – это борьба постоянная. Без права на привал, на передышку. Волчок стоит, только пока крутится. Еврейская мудрость. Пусть еврейская, но все равно мудрость. Попрощавшись с жизнью, я многое понял. Теперь я знаю, что писать. И мое имя опять загремит.
Елена наконец перевела взгляд с окна на Артура.
– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросила она.
– Великолепно, Леночка, великолепно!
– Ну, хорошо, поправляйся и не пугай так больше никого. – Елена приподнялась с кровати Артура и пошла к выходу.
– Лена, – Артур будто очнулся, – ты вернулась?
Елена уже у двери остановилась, обернулась, внимательно посмотрела на Артура и отрицательно покачала головой.
Когда она закрыла за собой дверь, Артур повернулся к стене и заплакал. Он понял, что совершил непоправимую ошибку. И дело вовсе не в пистолете. Артур никогда не сможет сказать Елене, из-за чего он это сделал. Это было его мужское фиаско. Позор. Злосчастное письмо олигарха. Он никогда не сможет признаться любимой женщине, что своими руками, своими словами отдал ее другому мужчине.
Артур плакал тихо, почти беззвучно. Когда вошла медсестра, чтоб пригласить его на перевязку, она подумала, что пациент спит, и не стала его тревожить.
Прошло два месяца. Елена жила с Глебом, который сделал ее вице-президентом «Бегемота». Работа и совместная жизнь доставляли удовольствие не только Елене, но, похоже, всей корпорации. Разрабатывались перспективные партнерские программы, осваивались новые территории, Глеб укрепил свои позиции в президентском окружении. Шутил: «Подсанкционным у нас всегда почет». Он все чаще летал в Сочи на закрытые совещания. Елена же расцвела внешне. Разговоров о ребенке больше не заводила – она наслаждалась жизнью рядом с Глебом.
Теплым летним вечером, когда солнце своими лучами будто выманивает из стен офиса, Глеб, Петр и Елена сидели за столом в кабинете Петра с кофе и канапе. Елена вполуха слушала Петра, ее мысли были заняты предстоящим отпуском. Они с Глебом впервые решили выехать вместе. Елена хотела в Европу, она соскучилась по римскому Колизею, Миланской опере и мостам Флоренции. Глеб же, наоборот, хотел бы поехать к морю, чтобы отключить телефон, никуда не спешить, зарываться в песок и плавать в волнах. Но сейчас это было невозможно. Заграница, особенно Европа, – исключено: он под санкциями. Да и в Администрации президента найдутся «доброжелатели» доложить Начальнику «в правильном свете»… Нет, лучше в Карелию или на Алтай.
Елена и Глеб перекидывались милыми сердцу влюбленных эсэмэсками и заговорщически улыбались. Петр, конечно, замечал это, но делал вид, что это его не трогает и никому не мешает.
Неожиданно раздался звонок.
– Прошу прощения, забыл выключить. Алло! – Петр помолчал, вслушиваясь в трубку. – Когда это случилось? Понял. Контролируйте обстановку, докладывайте мне!
Елена поставила пустое блюдо из-под канапе на стол, посмотрела на Петра:
– Петь?
– В Ухте склады с древесиной горят.
– Масштаб? – быстро посерьезнел Глеб.
– Уже 5 тысяч метров.
– Жертвы?
– Не сообщили.
– Будут точно. Количество надо занижать, причем занижать конкретно, людей успокоить, панику купировать. Сколько пожарных расчетов на месте? Если я правильно помню, там же сегодня или завтра срок по контракту с Минобороны? На складе накануне отгрузки всегда работает несколько бригад, а за ними семьи, дети. Петя, кто там сегодня начальник смены? – Глеб говорил быстро, громко и очень четко, словно диктовал телеграмму.
– Минутку… – Петр кому-то позвонил. – Барсуков.
– Барсук. Он опытный бригадир. Не бухает. Он с нами был с самого начала, пацаненком пришел в цех. – Глеб был сосредоточен и лаконичен. – Надо вылетать на место.
– Это правильно. Нужно успокоить рабочих и разобраться. – Петр подхватил распоряжение Глеба и даже не заметил этого. Многолетняя привычка.
Схватил телефон, набрал секретарю:
– Ольга, срочно позвони в ангар, пусть готовят корпоративный борт. Да, летим вдвоем, я и Глеб Георгиевич.
– Елена с нами. Ей нужно поговорить с семьями. Женщине больше доверяют, – приказал Глеб.
– Но Елене не нужно… – попытался вмешаться Петр.
– Петь, все нормально, я полечу. – Елена мгновенно забыла о Европе, о море и об отпуске.
Остаток ночи и весь следующий день Глеб, Петр и Елена провели на фабрике. Когда они прилетели, пожар уже потушили, но жертв было пугающе много.
Вечером Елена встречалась с семьями погибших. Официально количество занизили, но людей не обманешь: беда пришла почти в каждую семью. Елена в нерешительности застыла перед входом в Дом культуры, где собрались люди. От переживаний у нее закружилась голова, она пошатнулась. Глеб поддержал ее под локоть, посмотрел в лицо. Елена чуть кивнула ему, мол, я в порядке, и сделала шаг…