очень уж сладко спит, чтобы его беспокоить, Мелоди улеглась на его истертый старый коврик из овчины, укрылась его банным полотенцем и наконец провалилась в сон.
Наутро Кен вызвал полицию. К ним приехали двое в полицейских шлемах и стали задавать разные вопросы, на которые никто, похоже, не в состоянии был ответить. Нет, Джейн никому ни словом не обмолвилась, куда идет. Нет, никто не видел, как она уходит. Мелоди рассказала полиции, где живет тетя Сьюзи («в бунгало, где кругом заборы, не у самого моря, но и не так далеко от него, с голубой входной дверью и легкими прозрачными занавесками»). Потом обыскали вещи мамы, лежавшие у нее в спальне.
– А у нее были какие-либо причины, чтобы куда-то исчезнуть? – спросил полицейский помоложе.
Мелоди посмотрела на Кена, тот взглянул на нее.
– Видите ли, – стал объяснять он, – она пребывала в состоянии некоторого стресса. Ее бывший муж живет с другой женщиной, которая только что родила ему дитя. И она… хм… как мне кажется, страдает… – Кен снова глянул на Мелоди, – …некоторыми иными расстройствами. В душевном плане.
– То есть, вы хотите сказать, она психически нестабильна?
– Ну, не то чтобы совсем нестабильна, но…
– Ясно. Думаю, в таком случае мы выждем еще двадцать четыре часа, а потом пойдем обыскивать пляжи. Особенно в районе Рамсгейта.
– Вы что, считаете…
На сей раз они оба – и полицейский, и Кен – посмотрели на Мелоди.
– Не знаю, сэр, но такое возможно. У нас, знаете ли, масса таких случаев с женщинами. Гормоны порой бывают очень мощным фактором. Так что, если через сутки от миссис Рибблздейл так и не будет никаких вестей, мы начнем поиски.
Спустившись в кухню через пять минут после ухода полицейских, Мэтти принялся расспрашивать Мелоди, желая знать все до последнего слова, что те говорили.
– Я пытался слушать из-за двери, но ничего толком было не слышно.
– Они считают, что она может быть на пляже. Из-за гормонов.
– Что, мертвая?
– Нет, думаю, нет. Просто слишком расстроенная. И до завтрашнего утра ее искать не станут.
– А почему?
– Не знаю, – пожала плечами Мелоди.
– Ну, это вообще какая-то чушь! – возмутился Мэтти. – До завтра что угодно может произойти. Это может быть вопрос жизни и смерти. Послушай, просто ждать глупо. Я считаю, надо идти искать сейчас.
Он ненадолго исчез и вернулся с матерчатым мешком, который тут же повесил себе поперек груди.
– И что мы будем делать? – спросила Мелоди.
– Пойдем разыскивать твою маму.
Вдвоем они прошли через городок к бухте Викингов с влажным, усыпанным водорослями песком. Там было совершенно пустынно. Они прошлись туда-сюда по набережной, мимо опустевшего кафе. То и дело Мэтти останавливался и изучал окрестности из старого армейского бинокля, что он носил в своем объемистом мешке.
– А ты вообще представляешь, во что она была одета? – спросил он Мелоди.
Девочка помотала головой.
– Когда Кен увозил меня в Лондон, она была еще в ночной рубашке.
– А цвет?
– Чего?
– Ну, ночной рубашки.
– Зеленая. И вот тут немножко кремового, – показала она на грудь.
– Понятно. А волосы у нее коричневые. И она среднего телосложения. Верно?
– Верно, – отозвалась Мелоди.
– О'кей. Так, тут ничего нет, двигаемся дальше.
Мэтти опустил бинокль и, развернувшись, зашагал обратно к городу. Мелоди молча последовала за ним. Шли они, казалось, целую вечность. Мальчик то и дело останавливался, разглядывая мелкие фрагменты выброшенных на берег обломков и разного мусора.
– А чем, кстати, любит заниматься твоя мама? – спросил он спустя какое-то время.
– Э-э… читать.
– Хм-м… Можно было бы, конечно, пройтись по книжным магазинам или заглянуть в библиотеку, но сильно сомневаюсь, что она могла бы провести там целую ночь. А еще что?
Мелоди подумала подольше.
– Еще она любит кошек.
– Нет, это нам нисколько не поможет. Черт, вот засада!.. Думай, Мэтти, думай! – Он даже похлопал себя ладонями по голове. – Женщина, тридцати лет, в тоске и печали – что она станет делать? Куда пойдет?.. О, я знаю! Знаю! Иди-ка за мной.
Когда они добрались до вокзала, пошел дождь. Мелоди к этому времени сильно устала и проголодалась. Она в это утро совсем не позавтракала и к тому же осталась без ланча – а времени было уже почти два часа.
Она была очень взволнована и так рада возможности провести столько времени вместе с Мэтти, но все же хотела вернуться обратно домой, потому что чем больше думала обо всем этом, тем более была убеждена, что мать наверняка уже дожидается ее там. Однако Мелоди не хотелось раздражать Мэтти, а потому она послушно отправилась за ним сначала по перрону, потом спустилась на подъездные пути, потом перешла мост, сбежала вниз, к кустам, где долго и терпеливо ждала, пока Мэтти ворошил длинной палкой старые магазинные пакеты и пустые пивные банки.
Наконец, уже где-то в четыре часа, Мэтти оставил поиски.
Мелоди до крови стерла ноги слишком тесными кедами, а живот уже давно перестал урчать, смирившись с голодом.
Они медленно побрели обратно в город, пошли по главной улице. В витрине магазина «Woolworth» девочка увидела их отражение. Выглядели они тощими и замызганными, точно двое несчастных сироток. От этой мысли у Мелоди перехватило дыхание. У нее вдруг возникло такое чувство, будто она и впрямь лишилась родителей, и это показалось ей поистине ужасным.
Они уже почти дошли до дома, как в двух улицах от площади что-то вдруг зацепило ее взгляд. Это был фрагмент материи, мелькнувший в густо запотевшем окне кофейни. Принадлежал он очень знакомой Мелоди кофте – голубой, с черными цветами, которую носила мать.
– Мэтти! Она там! Взгляни-ка!
Сложив козырьком руки, они припали к стеклу и заглянули внутрь. Джейн сидела спиной к окну с красной чашкой в левой руке и букетом увядших цветов в правой. Сидела она одиноко и неподвижно, наклонив голову так, будто в кого-то напряженно всматривается.
Друзья зашли в кофейню, и, подойдя к матери ближе, Мелоди увидела, что та ни в кого на самом деле не вглядывается, а просто сидит, уставившись в пустоту, настолько уйдя в себя, что даже сначала и не заметила, как к ней сбоку подошли двое детей.
– Мам, – тронула ее за руку Мелоди.
Джейн продолжала смотреть куда-то вдаль.
Кофта ее была грязной, волосы – тусклыми и спутавшимися. Под ногтями виднелась грязь, а запах от нее исходил солоноватый и влажный.
– Ма-ам, – уже настойчивее подергала ее за рукав Мелоди.
Наконец Джейн оторвала взгляд от некой дальней точки и очень медленно повернулась к девочке:
– Да?
– Что ты делаешь?
– А что? – рассеянно отозвалась Джейн.
– Что ты тут делаешь? Где ты была?
– Мелоди?
– Да, это я.
– Почему ты здесь?
– Мы ходили тебя искать. Ты пропала неизвестно куда. Мы даже вызывали полицию! Где ты была?
– Да большей частью здесь. Наверное.
– Но не всю же ночь. Где ты была прошлой ночью?
Мать помолчала, потом задумчиво потерла локоть.
– Где-то была, наверное. Может быть, на пляже?
Мелоди затихла, пытаясь как-то осмыслить ситуацию. Мать ее была совершенно рассеянной и от нее плохо пахло, она сидела одна в кафе, а прошлую ночь спала на пляже. Это в октябре-то!
Она посмотрела на мамины грязные пальцы, потом на букет увядших цветов и наконец произнесла:
– Мама, ты психически нестабильна?
Как же замечательно было то, что мама вновь оказалась ночью в их спальне! Как чудесно было видеть по другую сторону комнаты ее вздымающееся мягкими изгибами, спящее тело, слышать ее мерное дыхание и легкое шуршание простыней, когда она переворачивалась. Однако сама Мелоди никак не могла уснуть. Всякий раз, как ее веки тяжелели, всякий раз, как мысли начинали растекаться, она заставляла себя немедленно стряхнуть дремоту. Мелоди не хотела поддаваться сну, боясь, что, если она заснет, то, проснувшись, обнаружит постель матери пустой. А потому она тихонечко лежала на своей двухъярусной кровати, под самой кровлей, глядя на спящую маму, пока наутро не поднялось солнце.
– 25 –
Мелоди слизнула с оборота ложки остатки «Английского мороженого с фаджем» и опустила ее в вазочку. Утром она забыла позавтракать и до того момента, пока пять минут назад не оказалась в кафе-мороженом Морелли, даже не сознавала, насколько голодна.
Из всех мест, где довелось побывать Мелоди за минувшие две недели, с тех пор как ее память «разблокировалась», кафе Морелли вызвало в ней наибольший резонанс. Ее уверенность в присутствии этого места в прошлой ее жизни было сильнее чего-либо другого. Она не сомневалась, что это заведение являлось для нее чем-то особенным – этаким оазисом счастья в ее лишенном покоя и стабильности детстве, в чем Мелоди убеждалась все сильнее и глубже. Ей определенно довелось когда-то посидеть в каждой кабинке этого зала – Мелоди легко представляла себя совершенно в любой из них: с длинной ложкой в правой ручонке, со стаканом лимонада на бумажной подставке, с карамельной обсыпкой на языке и с Кеном рядом.
После кафе Морелли ее намерение извлечь на поверхность все тайны, что хранил в отношении ее этот городок, порядком укрепилось, и Мелоди направилась к библиотеке. Ее интересовал отдел истории края. Мысль эту ей подкинул Эд.
– Там же, мам, не только книги, в библиотеке-то. У них есть много всего прочего. Газет там, и разного другого. Куча всего по местной истории.
Мелоди прошла напрямик через площадь Чандос-сквер, миновала пару улиц, на которые не набредала прежде, – и вновь испытала чувство, что этот путь ей уже знаком. Все повороты налево и направо казались давно известным ей узором, знаком был этот мерный стук шагов по тротуару и то, как он меняется при пересечении асфальтовой дороги. Этот путь она уже совершала когда-то раньше, решила Мелоди, причем не однажды, а бесчисленное множество раз. И скоро она уже точно знала, куда направляется.