посадят, – то кто тогда станет заботиться о ней, о Мелоди? То ли ей понадобится ехать в Америку и спать в одной комнате с горничной, не ходить в школу и донашивать старую потрепанную одежду, точно Золушке? Или, может, придется отправиться в Лондон, к печальной тете Мэгги – что, в целом, было бы не так уж плохо, хотя у них в доме тоже нет для нее отдельной спальни, и кончится тем, что Мелоди придется спать там на полу, а дом тот вовсе не такой чистый и роскошный, как у папы в Голливуде. Еще была, конечно, тетушка Сьюзи, у которой имелось достаточно места, чтобы поселить Мелоди, – но та совершенно далека была от детей и не знала, что с ними делать. Или можно было бы остаться здесь, с Грейс и Мэтти с Сетом – но этого Мелоди наверняка не разрешат, поскольку они ей вовсе не родственники.
Девочка тяжело вздохнула и вновь посмотрела на Мэтти.
– Ты прав. Пойду ее разбужу.
Мама уютно свернулась рядом с ребенком на узенькой односпальной кровати, и если бы не знать ситуацию получше, можно было бы восхититься этой картинкой любящей матери и дитя, что безмятежно спят рядышком, вдыхая дыхание друг друга.
Когда дверь в спальню открылась, Джейн сразу шевельнулась и, проснувшись, резко приподнялась в постели.
– Тш-ш-ш! Не разбуди малышку!
– Мама, нам надо уходить, – сказала ей Мелоди. – Сейчас же надо уходить. Мы уже знаем насчет ребенка. И все уже об этом знают. И если мы сейчас же не исчезнем, то они вызовут полицию, и тебя с Кеном посадят за решетку!
– Мелоди, что ты такое говоришь?
– Они вызовут полицию! И тебя посадят в тюрьму! – в отчаянии закричала она, дергая маму за руку. – Как ты не понимаешь, мама?! Неужто ты не понимаешь?
Джейн досадливо поморщилась и высвободила руку из цепкой хватки дочери.
– Право слово, Мелоди! Не могла бы ты вести себя потише? Ты же разбудишь Эмбер.
Тут девочка застыла и внимательно посмотрела на мать. Та была сумасшедшей. Внезапно, с полнейшей ясностью, Мелоди осознала весь ужас происходящего. Джейн была не «психически нестабильной», не просто неуравновешенной – а самой настоящей сумасшедшей. В точности как одна престарелая леди на набережной, в платье с кринолином и с мягким игрушечным хорьком в руках.
Мелоди помолчала, быстро обдумывая свой дальнейший шаг. Ей стало вдруг совершенно очевидно, что, даже если она будет еще битый час стоять у маминой кровати, все твердя: «Ребенка зовут Эдвард Мейсон», – на Джейн в ее бредовом состоянии безумия это не произведет ни малейшего впечатления. А потому Мелоди глубоко вздохнула и погладила маму по щеке:
– Все хорошо, мама. Давай-ка ты еще поспишь.
Мать посмотрела на нее, все еще шумно дыша, но тревога на ее лице стала быстро рассеиваться.
– Да, – ответила она, – еще посплю. Увидимся утром, дорогая. Надо хоть немного выспаться.
Мелоди попятилась к выходу, глядя, как мама снова кладет голову на подушку и подтягивает одеяло, укутывая плечи малыша, и наконец на цыпочках вышла из спальни.
Когда она вернулась к себе в комнату, Мэтти вмиг уселся на постели:
– Ну что? Вы уходите?
– Нет, – расстроенно помотала головой Мелоди. – Она не захотела уходить. Попробую уговорить завтра.
Но Мэтти нетерпеливо поморщился.
– Никакого завтра уже не будет, неужели не понятно?! Завтра, считай, уже нет, поскольку утром твою маму арестуют и покатят отсюда в «тюремной карете».
– Да, сама знаю, – с вызовом ответила Мелоди. – Но она не хочет уходить, и я никак не могу ее заставить. Так что пусть будет то, что будет.
Мэтти снова поморщился и замотал головой.
– Ну смотри, Мелоди Рибблздейл, – сказал он сурово, – это, конечно, твоя жизнь. Но ты еще об этом пожалеешь, когда окажешься в детском доме и будешь спать на тоненьком матрасе и питаться жалкой похлебкой. Тогда вот точно пожалеешь.
На этом Мэтти отвернулся, скрючившись на постели, и Мелоди какое-то время молча лицезрела кругой изгиб его спины, обдумывая то, что он сказал. Слова о детском доме перепугали ее до дрожи. Однако мысль о том, чтобы уйти куда-то холодной темной ночью вместе с лишившейся рассудка матерью, имея при себе только одну смену одежды и ни пенни в кармане, страшила ее еще сильней. А потому Мелоди легла в свою кровать, закрыла глаза и вскоре уплыла в сон.
– 36 –
На следующее утро Мелоди даже не сразу смогла поверить, что все, произошедшее минувшей ночью, было на самом деле. Ее матушка как ни в чем не бывало сидела в кухне за столом со спящим ребенком на руке, ела тост из цельнозернового хлеба и одновременно просматривала газеты. Грейс разливала взрослым в кружки чай из объемистого чайника. Сет, усевшись на лохматого пса, ездил на нем туда-сюда по крашенному в терракотовый цвет полу. Кейт сидела на коленях у Майкла, и оба читали какие-то потрепанные книжонки. Кен, вооружившись желтой тряпочкой и банкой гуталина «Cherry», натирал свои большие старые армейские ботинки.
На первый взгляд казалось, это самое что ни на есть обычное утро. Однако в кухне почти осязаемо висело какое-то подспудное напряжение ожидания. Никто из взрослых не улыбался, никто не покидал своего места. Такое было впечатление, будто они все вместе ждут такси.
В десять утра раздался звонок в дверь. Взрослые беспокойно переглянулись, и Кен отправился открывать. Спустя мгновение в кухню вошли трое полицейских, Кен указал им на мать Мелоди, и они приблизились к ней.
– Вы Джейн Виктория Рибблздейл? – заговорил один из них и, когда мать кивнула, продолжил: – Я арестовываю вас по подозрению в похищении и незаконном удерживании Эдварда Томаса Мейсона. Вы не обязаны ничего говорить, но все, что вы скажете, будет занесено в протокол и может быть использовано как доказательство в суде. Вам это ясно?
Мать согласно кивнула, и к ней тут же подошла женщина-полицейский с белым одеялом в руках:
– А теперь, миссис Рибблздейл, необходимо, чтобы вы отдали мне ребенка. Вы готовы это сделать?
Тут лицо у Джейн все исказилось, она прижала к себе спящее дитя.
– Она спит. Вы не могли бы подождать, пока она проснется?
– Очень сожалею, миссис Рибблздейл, но нам все же придется забрать его сейчас. Его ждет с нетерпением мать, так что позвольте, я его заберу.
По щеке у Джейн скатилась слеза, и она протянула перед собой младенца, залюбовавшись им напоследок. Головка у него качнулась, и малыш во сне поморщился, словно не желая пробуждаться.
– Ну что, тебе пора, мой прекрасный ангел, – произнесла Джейн, осекаясь голосом на каждом слове. – Я была так счастлива заботиться о тебе все это время, действительно счастлива, но теперь нам пора расстаться. – Тут она взглянула на женщину-полицейского: – Ей нужно потеплее кофточку. На улице холодно.
– Не беспокойтесь, – доброжелательно ответила ей та. – У меня очень теплое одеяло. С ним все будет в порядке.
Джейн понимающе кивнула и, поцеловав ребенка в щечку, передала его женщине в форме.
– Прощай, Эмбер Роуз, – сказала она, когда женщина-полицейский с ребенком уже вышла из кухни, – прощай, мое прекрасное дитя.
Оставшиеся двое офицеров устремили взгляд на Джейн.
– А вам теперь следует проехать с нами для дачи показаний. Вам ничего не надо сделать, прежде чем мы отправимся?
Джейн обвела отсутствующим взглядом комнату, рассеянно скользнув им по встревоженным лицам друзей и дочери, и помотала головой:
– Нет, ничего. Может, тогда сразу и поедем?
Она поднялась на ноги и улыбнулась всем, кто был в кухне:
– Все в порядке. Я не возражаю. Правда, ничуть не возражаю.
Грейс, улыбнувшись ей в ответ, протянула Джейн ее плащ.
Все вместе проводили ее вверх по лестнице, потом до входной двери, и, когда Джейн уже готова была сесть в полицейскую машину, один из офицеров, помоложе, не выдержав, спросил:
– А как же ваша дочь?
Джейн с некоторым удивлением вскинула глаза и посмотрела прямо на Мелоди.
– О, ей тут будет хорошо, – сказала она. – Правда, милая? – И, слабо улыбнувшись, позволила усадить себя в машину.
Мелоди стояла у парадной двери, глядя, как машина трогается с места и уносится прочь, и все ждала, что мама обернется, хоть один раз обернется и помашет ей рукой. Но ожидание ее было тщетным. Джейн смотрела прямо перед собой, благодушно улыбаясь, ничуть не беспокоясь о своем оставшемся без родителей ребенке. В лице ее не было ни испуга, ни огорчения – лишь глубокое и искреннее облегчение.
– 37 –
Мелоди шла по Молл-стрит, направляясь к площади Чаринг-Кросс, и лежавшие у нее в пакете фотокопии газетных статей тихонько шуршали у ног при каждом шаге. Как же замечательно было сознавать, что ни один из этих проходящих мимо людей, спешащих домой или на поезд, или посидеть-выпить с друзьями, даже не представлял, что лежит в этом, совершенно непримечательном, пластиковом пакете! Это очень походило на то чувство, что возникало у Мелоди на первых порах беременности, когда со стороны еще ничего не было видно, – как будто у нее имеется при себе некий совершенно невероятный секрет, настолько значительный, что, вырвавшись наружу, способен свернуть мир с привычной оси. В пакете у нее в руке лежало весомое и неопровержимое, напечатанное черным по белому, свидетельство того, что настоящее ее имя Мелоди Рибблздейл, что мать ее звали Джейн, что в детстве жила она в сквоте, организованном человеком по имени Кен, и что ее мать в клинически депрессивном состоянии похитила чужого младенца из коляски, оставленной возле газетной лавки. Также там было свидетельство того, что отца ее звали Джон и что он жил в Лос-Анджелесе с женщиной по имени Жаклин Зоннинфельд и с другой своей дочерью Эмили. Все это было здесь, при ней – каждая найденная подробность ее жизни, ее реального существования в 1979 году – за два года до того, как страшный пожар в Кентербери лишил ее памяти и уберег тем самым от ужасной правды. Однако наверняка этих деталей было больше, Мелоди в этом не сомневалась. Она уже разглядела нечто такое, на что лишь делались намеки в обнаруженных фактах, и перестала читать, потому что почерпнула для себя и без того уже достаточно – для первого раза, – и все прочее могло пока и подождать.