– Она моя сестра, – с облегчением выдохнула Мелоди.
– Но у тебя же нет сестры?
– Это у меня раньше не было сестры, а теперь она у меня есть. Как выяснилось, мои мама с папой не были моими настоящими родителями. Так что, оказывается, ты был прав: меня удочерили. Послушай, – наклонилась она к сыну и взяла в ладони его кисти, свисавшие между колен, – это на самом деле очень долгая история. И я еще даже не знаю ее до конца. Мне сейчас надо сделать один звонок, а потом съездить кое с кем повидаться. Давай-ка я пойду и все это сделаю, а потом отправимся пообедать в «Нандос» или еще куда-нибудь, и я тебе все расскажу. Как тебе такое предложение?
– Хорошо, давай. – Он смущенно улыбнулся и мотнул головой. – Черт, какой-то прямо вынос мозга.
– Именно, – согласилась Мелоди. – Это самое и есть.
Мелоди забрала телефон к себе в спальню и устроилась поудобнее на кровати. Открыла старенький маленький дневник, который она начала вести в тот день, когда навсегда покинула родительский дом, и который заканчивался временем предстоящего визита патронажной сестры, когда Эду было десять дней. Надпись на форзаце гласила:
«Этот дневник принадлежит
Мелоди Браун
4, Троян-Клоуз, Кентербери, графство Кент, СТ1 9JL»
Ниже был приписан номер телефона – семь знакомых цифр, выведенных красной ручкой совсем еще детским почерком. Вдохнув поглубже, Мелоди набрала на телефоне этот номер.
Она прождала три, потом четыре гудка, наконец раздался щелчок, и высокий полудевчоночий голос спросил:
– Алло?
Это была ее мать. У Мелоди перехватило дыхание, и она сбросила вызов.
Нет, внезапно решила она, она не может начать этот разговор по телефону. Ей необходимо, чтобы они видели ее лицо. И чтобы сама она при этом видела их лица.
И вот Мелоди остановилась перед домом номер 4 по Троян-Клоуз и оглядела строение. Все было таким ошеломляюще знакомым, словно она совсем недавно отсюда ушла. В тупике было тихо, и все подъезды к домам пустовали, за исключением вот этого одного – с маленькой красной машинкой справа от Мелоди. С машиной ее матери. Это был совсем не тот автомобиль, который помнила Мелоди, пока здесь росла, – но все же, совершенно точно, эта машина принадлежала Глории Браун.
Мелоди позвонила в дверь, внезапно ощутив в себе странную уверенность и решимость. Почти сразу же ей открыла маленькая старушка в светлом парике. Мелоди поначалу ее даже не узнала. Парик был немного перекошен, будто его надели впопыхах, лицо выглядело бледным, со слабо выраженными чертами. А еще она оказалась меньше, намного меньше той женщины, что запомнила Мелоди.
Какую-то долю мгновения они просто смотрели друг на друга, и лицо Глории стало уже расплываться в улыбке, когда до нее вдруг дошло.
– Мелоди? – прошептала старушка.
Мелоди кивнула.
– Это ты сегодня звонила?
Она кивнула опять.
– Я так и поняла, что это ты. Я это почувствовала. Заходи! Пожалуйста, прошу тебя, заходи в дом! – Прозвучало это не приглашением, а скорее мольбой.
Мелоди вошла в дом. Глория пропустила ее вперед, не сводя с нее глаз.
– Садись. Садись, пожалуйста, – захлопотала она, когда они оказались в гостиной.
Мелоди села и оглядела комнату. Все было на прежних местах, вплоть до единой фарфоровой зверушки, граненого хрустального графина и репродукции в золоченой раме. И там же, на боковом столике красного дерева, была она сама – одиннадцатилетняя Мелоди Браун, оседлавшая рыжего пони. На ногах – бежевые джодпуры, к груди приколота розочка. Ни дать ни взять – богатая и юная кентерберийская принцесса. Мелоди была потрясена всем этим контрастом – между тем, кем она была, кем могла бы быть и кем оказалась в итоге. Столько зигзагов и поворотов, столько перемен и перестановок! И теперь все это перебурлило и перекипело, приведя ее сюда – в этот тихий дом с мерно тикающими часами, к этой маленькой старушке и к последним недостающим страницам ее истории.
– Ты в порядке? – Выцветшие глаза Глории Браун внимательно разглядывали лицо Мелоди, ища разгадку ее столь внезапного появления в этом доме. – У тебя все хорошо?
– Да, все отлично, – бесстрастным голосом ответила Мелоди. – А вы как?
– О, я как? Тоже замечательно. Сама понимаешь – насколько это возможно в мои годы. Завтра ведь у Эдварда день рождения? – улыбнулась она.
– Да, – с великим изумлением ответила Мелоди. – Да, но откуда ты знаешь?
– Как же мне не знать? Он все-таки мой внук. Я все время о нем думаю, особенно второго августа. Ему же будет восемнадцать?
– Да, восемнадцать.
– И как он? Как дела у Эдварда?
– У Эда все отлично. Сейчас вот ждет результатов экзамена на аттестат уже о полном образовании и размышляет, чем заняться дальше.
– О, я так рада. – Казалось, ее мать вздохнула с облегчением, это услышав. – И так замечательно тебя увидеть, Мелоди. Это просто чудо. И выглядишь ты славно…
– Ну, я бы сама так не сказала…
– Нет, правда! Ты теперь такая взрослая женщина. Такая красивая женщина. И я очень горжусь тобой.
При этих словах Мелоди почувствовала вспышку гнева. Глория Браун не имела права ею гордиться! Вообще никакого права!
– А где папа? – сменила она тему.
– О, милая, его не стало еще в прошлом июне. Да, прошлым летом, в июне.
– Ох, надо же… – Мелоди помедлила мгновение, ожидая в связи с этим каких-то эмоций, однако так ничего и не испытала. – А что с ним случилось?
– Болезнь Альцгеймера. И вдобавок инсульт. Для него это было лишь облегчение. На самом деле облегчение. Последние несколько лет были для него очень трудными. Действительно, очень трудными. Но все же без него жизнь как-то… опустела. Без него, знаешь, одиноко.
Мелоди кивнула. Она исполнилась сожаления к этой женщине, совершенно искреннего сожаления. Но та сама навлекла на себя это одиночество. Глория жила ложью, полный масштаб которой был пока Мелоди неизвестен, – но это все равно несомненно была ложь. Ясно, что умышленно Клайв и Глория Браун не подчищали в ней воспоминания о той жизни, что была у Мелоди до встречи с ними, – однако они определенно не сделали ничего, чтобы помочь ей разблокировать память.
– А что с твоими волосами? – спросила она сухо, едва ли не со злостью.
– Ах да, мои волосы, – Глория сокрушенно потрогала свой парик, – они и так-то были всегда слабыми. А потом, – тяжко вздохнула она, – когда твоего отца не стало, они как будто окончательно сдались. Почти как я, на самом деле. – Она улыбнулась, жалкой, слезливой улыбкой. – Не очень-то приятно ходить лысой, знаешь ли, особенно когда ты дама. Совсем это не красиво… – Но тут же, вырвав себя из этой тоскливой задумчивости, Глория снова улыбнулась: – Ну, а ты как, Мелоди? Как у тебя все сложилось? Еще детей не завела?
– Нет, детей у меня больше не было. Эда мне было вполне достаточно. И к тому же я так и не встретила такого мужчину, от которого хотела бы иметь детей.
– Ой, как это грустно. А что, отец Эда…
– Тифф никогда не был Эду отцом. Он даже не явился его повидать, когда Эд родился, и последнее, что я о нем слышала – что он вернулся к себе в Ирландию, в Корк, и работает на свиноферме.
– То есть вы жили лишь вдвоем с Эдом, так, что ли? Все эти годы?..
– Да, вдвоем.
– И ты была счастлива?
– В общем, да – насколько может чувствовать себя счастливым человек, когда его жизнь похожа больше на… на какой-то мираж.
– На мираж?.. – рассеянно повторила женщина.
Мелоди в упор посмотрела на Глорию Браун, которая в замешательстве моргала, глядя на нее, словно не имела ни малейшего представления, о чем толкует ее гостья.
– Ой, брось! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! – резко выпалила она.
– Да нет, я вряд ли это понимаю…
– Послушай, я приехала сюда не для того, чтобы просто поболтать. Я приехала получить ответы на кое-какие вопросы. Я знаю, что было на самом деле. Я уже знаю, что вы ненастоящие мои родители, и сейчас я просто хочу узнать правду. Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что именно произошло после смерти моей матери. Что произошло между тем днем, когда тетя Сьюзи привезла меня в ваш дом, и той ночью, когда я очнулась на траве возле нашего горящего дома?
В маленькой гостиной снова повисло молчание. Лишь тихонько тикали ко всему безразличные часы. Наконец мать глубоко вздохнула. И принялась рассказывать.
– 51 –
Мужчина с черными волосами и в очках с металлической оправой очень походил на мистера Спока из «Стартрека». Уши у него имели странную, почти цветочную форму. Он тепло улыбнулся Мелоди и вздохнул.
– Итак, Мелоди, меня зовут доктор Радивски, я врач, занимающийся детскими головами.
Девочка посмотрела на него, размышляя, что произойдет, если она сейчас откроет рот и хорошенько рыгнет. При этой мысли Мелоди невольно улыбнулась, и доктора это, похоже, изрядно зацепило.
– Да, понимаю, это звучит забавно, но, разумеется, я говорю сейчас не об этой части твоей головы, – постучал он костяшками пальцев себе по темени, – а вот об этой, – указал он туда же пальцем. – О том, что внутри твоей головы. О твоем сознании, о твоих мыслях. О том, что побуждает тебя действовать. Ты знаешь, почему здесь оказалась?
Мелоди продолжала молча его разглядывать. У доктора был очень блестящий нос, а ресницы сквозь увеличивающие линзы очков казались невероятно густыми.
– Ты здесь потому, – продолжал он, – что твои приемные родители очень за тебя беспокоятся. Ты здесь потому, что уже почти три недели ни с кем не разговариваешь. Я понимаю, что до тебя дошли крайне огорчительные вести, и прекрасно знаю, что иногда, когда мы слышим нечто такое, что нас очень не радует, то нам кажется, что будет намного проще и безопаснее для себя просто уйти, – он крутанул ладонями по направлению к себе, – внутрь себя. Ты именно это сделала, Мелоди? Ты укрылась внутри?
«Внутри