По иронии судьбы, враги протянули Германии спасительную соломинку, ускорив вступление Румынии в войну, после того как Фалькенгайн почти потопил волю германского народа к борьбе в море крови и слез, вызванных возобновлением наступления на Западном фронте.
1. Дарданеллы
Великан, три корабля и боязнь насилия были основными факторами, втянувшими Турцию в войну против Британии – ее традиционного союзника.
Великаном был барон Маршаль фон Биберштейн, германский посол в Константинополе в течение 15 лет, вплоть до 1912 года. Для нации, на которую сильнейшее впечатление производила внешняя «представительность», крупная фигура Маршаль фон Биберштейна и его властные манеры являли собой живой образ растущей мощи Германии.
Может быть, только один человек был в состоянии более зрелой и уравновешенной силой британца противодействовать впечатлению, производимому в Турции Биберштейном. Этим человеком был Китченер. Любопытно, что он как будто даже хотел занять место английского посланника в Константинополе, но желание это удовлетворено не было. В эти критические годы британским посланником здесь был человек, лишенный требуемого авторитета и силы. К тому же в последние недели перед мировой войной его совершенно не было на месте, так как он уехал в отпуск.
Кораблями были германский крейсер «Гебен» и построенные Британией для Турции военные суда «Султан Осман» и «Решадие». «Гебен» был послан в Константинополь в начале 1914 года и долго стоял на якоре у входа в Золотой Рог. Его пребывание там имело целью повысить престиж Германии и ослабить единственную позицию возможного влияния Британии в Турции, ее морскую миссию.
В конце июля, когда в воздухе сильно запахло войной, постоянные опасения Турции за Дарданеллы (Россия проявляла к ним слишком большое стремление) превратились почти в панику. Помогло усилению паники и то, что на эти настроения влияла жажда Турции к расширению своих доминионов. Великий визирь Турции, уверенный в неизбежности войны между Германией и Россией, но сомневавшийся в возможности вступления в войну Британии и подстрекаемый германофилом Энвер-пашой, пошел навстречу прежним заигрываниям Германии и 27 июля попросил германского посла заключить с Турцией секретное соглашение, направленное против России. На следующий день предложение это было принято, а 2 августа договор подписан, хотя большинство членов турецкого кабинета ничего об этом не знало.[33] На следующий день в Дарданеллах были выставлены первые мины, а Энвер по личной инициативе мобилизовал турецкую армию.
Известие о вступлении Британии в войну явилось для Турции полной неожиданностью, и новый договор едва не лопнул, как мыльный пузырь. Действительно, в последующие дни царило такое возбуждение и смятение, что оно вылилось в новый «пробный» шар – изумительное предложение Турции к России заключить с ней союз.[34] Но пойти на это предложение Россия сочла ниже своего достоинства, хотя оно и давало ей единственную возможность обеспечить себе лазейку, через которую могли бы притекать в Россию огнеприпасы и снаряжение от ее западных союзников. Россия предпочла пойти на изоляцию; не желая пожертвовать своей мечтой об аннексии Константинополя и проливов, она даже не сообщила своим союзникам об этом предложении Турции.
Но внезапная перемена поведения Турции была недолговечна. И как ни странно, возвращению доверия к Германии в значительной степени помогла обида, нанесенная Турции Англией. Турция, еще кровоточившая из ран, нанесенных ей Балканской войной, с понятным нетерпением и гордостью ожидала передачи ей заказанных в Англии первых двух современных боевых судов, деньги на которые были собраны среди всего населения.
3 августа британское правительство известило Турцию, что оно оставляет эти суда себе. Известие это вызвало взрыв негодования. Каждый, внесший на это дело свою добровольную лепту, почувствовал себя оскорбленным и воспринимал это как личную обиду. Народные страсти кипели, когда 10 августа «Гебен», сопровождаемый крейсером «Бреслау», показался у входа в Дарданеллы, проскользнув мимо британской флотилии, стоявшей у Сицилии.
Офицер германской военной миссии, подполковник фон Кресс явился с этим известием в военное министерство к Энвер-паше и сообщил ему, что форты запрашивают инструкций как им быть: позволить этим военным судам войти в пролив или нет?
Тогда завязался чрезвычайной важности диалог.
Энвер: – Я не могу решить это сейчас. Я должен раньше посоветоваться с великим визирем.
Кресс: – Но мы должны немедленно телеграфировать.
Момент душевного смятения. Затем:
– Пусть они позволят им войти.
Вероломный вопрос Кресса:
– Если английские военные суда будут преследовать германские и если англичане попытаются войти в пролив, то следует ли обстрелять их?
– Решение этого вопроса должно быть предоставлено кабинету.
– Ваше сиятельство, мы не можем оставить в таком положении наших подчиненных, не дав им ясных и определенных инструкций. Обстрелять англичан или нет?
Новая пауза… – Обстрелять.
Генерал Каннегиссер, немецкий свидетель этого разговора, образно говорит: «В этот момент нам послышался грохот железного занавеса, спускавшегося перед Дарданеллами».
Международные законы были обойдены, возражения Англии ни к чему не привели, а колебавшиеся коллеги Энвера были успокоены устройством фиктивной продажи Турции этих военных судов. Турция в это время не была готова вступить в войну и еще не согласилась на нее. Британия же имела все основания избегать войны.
Таким образом, в последующие недели пассивность Британии перед лицом возраставшей провокации позволяла туркам быстрыми шагами продвигаться на пути к войне и даже толкала их на это. Германские команды были оставлены на судах, германский адмирал назначен командующим турецким флотом, а британская морская миссия была отстранена от руководства и затем вынуждена покинуть Турцию. Британские суда были задержаны, радио с них снято; германские солдаты и моряки проникли в Константинополь, пролив был закрыт.[35]
В это время турецкие министры, вообще бойкие на язык, поздравляли друг друга, удивляясь легковерию британцев и награждая их красочными эпитетами. Сдержанность Британии, видимо, объяснялась излишней ее щепетильностью и острым чувством опасности для нее как страны, имеющей миллионы мусульманских подданных, идти на притеснения мусульман. Соглашательство все же скоро дошло до предела, граничащего с глупостью, когда британское Адмиралтейство отказалось от назначения адмирала Лимпуса (бывшего начальника английской морской миссии в Турции) командующим британской Дарданельской эскадрой из боязни обидеть этим турок; вместо соглашательства было проявлено совершенно неуместное «рыцарство»: отказались от использования единственного человека, который хорошо знал турок и Дарданеллы.
Даже германцы стали беспокоиться, когда ряд рейдов на границе Египта не смог заставить Британию ускорить ее вступление в войну. Тогда германский адмирал с согласия Энвера послал турецкую флотилию рейдировать в Черном море, против наиболее восприимчивого и нетерпимого союзника Британии, с задачей обстрелять Одессу и другие русские порты.
История этой провокации, по рассказу и документам лорда Д’Абернона (уже после войны), очень интересна. Официальное разрешение было прислано в германское посольство в запечатанном пакете и адресовано на имя адмирала. Один из чиновников взял на себя инициативу и предосторожность вскрыть пакет и послать дальше просто копию. Первое донесение, поступившее в Константинополь после этого рейда, сообщало, что «Гебен» погиб. Думая, что приказ потонул вместе с крейсером, великий визирь соглашательски отвечал на протесты России, отрицая, что Турцией давались какие-либо приказы на этот счет. Узнав об этом, германское посольство послало ему следующее сообщение:
«Приказ, существование которого вы отрицаете, думая, что он затонул вместе с „Гебеном”, находится в надежном месте в германском посольстве… Пожалуйста перестаньте отрицать, что турецкое правительство отдало приказ о нападении на Россию».
Таким образом великий визирь, страшившийся войны и не желавший ее, просто был отстранен и лишен всякого влияния, а искусная провокационная политика Германии уничтожила последние извинения для тройственного согласия в его пассивности и непротивлении Турции. В конце октября Турции была объявлена война.
Теперь лучшим выходом для Британии и России была немедленная активная борьба с Турцией. Укрепления Дарданелл были устаревшими и недостаточными. Единственные два военных завода Турции, вырабатывавшие огнеприпасы, были расположены на взморье близ Константинополя и открыты для огня любого военного суда, проникшего туда.
Рассказ о том, как была упущена эта возможность, демонстрирует возмутительную беспечность Британии и не меньшую близорукость России.
3 ноября союзная флотилия провела короткий обстрел внешних фортов Дарданелл. Единственным результатом этого обстрела была помощь германским инструкторам в их стремлении побороть инертность Турции к укреплению и обороне побережья. Затем турки вновь впали в летаргическое состояние. Но спустя шесть недель британские подводные лодки подняли новую тревогу и доставили своему командующему боевую награду, пробравшись между минами и потопив одно судно вблизи пролива.
Однако эффект этих предупреждений был незначителен. Спячка Турции была почти столь же беспредельна, как и легкомыслие Британии. Только к концу февраля турки перебросили немногим больше дивизии на Галлиполийский полуостров, и лишь к марту работы по укреплению берегов пролива могли считаться доведенными до некоторого совершенства. Состояние инертности, видимо, вызывалось чувством бесполезности расхода энергии на предупреждение форсирования противником про