Но тот факт, что можно располагать 29-й дивизией, всплыл наружу, и его больше нельзя было скрыть от кабинета обычными для Китченера скрытностью и авторитетом. Тем более, что в данную минуту он и не пытался задержать эту дивизию. В соответствии с этим военный совет решил 16 февраля, что дивизия должна быть отправлена в центрально расположенную гавань Мудрое, в «ближайший возможный момент вместе с частями из Египта», чтобы «иметь все эти силы под рукой в случае необходимости поддержать атаку Дарданелл с моря».
Все же никто тогда не указал, что для внезапности и достижения больших результатов комбинированного удара атака с моря должна быть временно отложена.
Но 29-я дивизия сразу же стала объектом ожесточенной борьбы между «восточной» и «западной» школой мышления, причем каждая старалась вырвать эту дивизию себе, а на «западной» стороне был не только британский штаб во Франции, но и Жоффр. Жоффр проявлял быстрое соображение только тогда, когда угрожали его собственным интересам, а в отправке вновь сформированной 29-й дивизии на Восток вместо Запада он видел дурное предзнаменование для дальнейшего назначения дивизий новой армии.
Китченер легко мог не посчитаться с мнением Френча, но он не мог идти наперекор французам. Лояльность его к Франции была у него более ранним инстинктом, чем любовь к востоку, и теперь лояльность эта взяла верх над его надеждами, связанными с операцией на восточном театре войны.
Поэтому на следующем заседании Военного совета, состоявшемся через три дня, он резко повернул фронт и заявил, что 29-я дивизия не может быть предоставлена для этой операции. Взамен ее он предлагал посылку сырых австралийских и новозеландских войск – двух дивизий из Египта. Он даже за спиной Черчилля сообщил Адмиралтейству, что 29-я дивизия не будет отправлена, и этим прервал подготовку необходимых для ее перевозки транспортов.
В этот же день началась морская атака, и орудия загрохотали на Ближнем Востоке. Когда пришло известие, что внешние форты пали, турецкое правительство стало готовиться к бегству вглубь средней Азии. Германские советники ожидали не только появления союзного флота перед Константинополем, но полагали, что появление флота послужит сигналом для восстания против Энвера и приведет Турцию к сепаратному миру. Турки больше не могли бы продолжать войну, если бы Константинополь – единственный источник, откуда текли огнеприпасы, – был ими оставлен.
Италия и Греция начали сильнее склоняться к войне, а Болгария напротив несколько охладела к ней. 1 марта Венизелос предложил высадить в Галлиполи три греческие дивизии, но здесь роковую роль снова сыграла Россия, поставив Афины в известность, что:
«ни при каких обстоятельствах мы не можем позволить греческим войскам участвовать в атаке союзниками Константинополя».
Лишь отдаленные отголоски всего этого дошли до Военного совета в Лондоне, но и этого было достаточно, чтобы подбодрить сторонников операции и перетянуть на их сторону сомневавшихся. Первоначальная мысль, что морская атака – только попытка, и если проведение ее будет сопряжено с большими трудностями, от нее лучше отказаться, теперь стушевалась и все согласились, что атака должна быть доведена до конца, если понадобится – с участием сухопутных войск.
Не соглашался только Ллойд-Джордж. Он заявил, что флот хочет «загребать жар чужими руками» и что вся тяжесть операции ляжет на сухопутные войска. Любопытно, что он один провозгласил военную истину, исторический вывод: редко оправдается повторная атака на направлении, которое раз уже привело к неудаче, и разумнее попытаться развивать удар с нового направления. Если правильность этого замечания не сразу была оправдана, то это всецело зависело от «спячки» турок и пассивности их к использованию раз сделанного предостережения.
В противовес мнению Ллойд-Джорджа Китченер вдохновенно доказывал, что «раз пошли на форсирование пролива, не может быть и речи об отказе от этого предприятия». Но только 10 марта он наконец, решил выделить для этой операции 29-ю дивизию – и, что еще хуже, лишь 12 марта назначил командующего, возглавлявшего эту экспедицию.
Французы, несмотря на категорический отказ Жоффра уделить что-либо от полевых армий, наскребли из частей, находившихся внутри страны, одну дивизию и начали погрузку ее уже с 3 марта. Военное министерство в Лондоне к этому времени не сделало еще ни одного хотя бы подготовительного шага. И когда Ян Гамильтон отбыл 13 марта, налицо не было еще ни одного из административных работников для его штаба, и он должен был отправиться без них. Затем все его материалы о районе предполагаемых действий ограничивались справочником о турецкой армии 1912 года, старым отчетом о Дарданелльских фортах и неточной картой! Чтобы чем-нибудь пополнить этот пробел, кое-кто из работников его штаба рыскал по книжным лавкам и букинистам, отыскивая путеводители по Константинополю.
Единственным быстрым и отрадным достижением в этот период был проезд Яна Гамильтона в Дарданеллы. Цепь специальных поездов и быстроходных крейсеров уносила его туда быстрее, чем он мог бы путешествовать в мирное время, пользуясь «Восточным экспрессом».
Он прибыл к флотилии 17 марта, накануне атаки. Первым его замечанием было признание непригодности Лемноса как базы дли развития операции – из-за отсутствия здесь воды, пристаней и укрытий в Мудросской бухте, необходимых для погрузки и выгрузки войск. Затем он обнаружил, что присланные войска были так скверно распределены по транспортам, что необходимо их выгрузить и заново распределить, прежде чем высаживать их на открытом вражеском побережье. Поэтому первым его шагом 18 марта было неудачное решение перенести базу в Александрию и направить туда все транспорты.
Первоначальная погрузка была проведена так беспорядочно и необдуманно, что батальоны были отделены от своих обозов 1 – го разряда, повозки – от лошадей, орудия – от зарядных ящиков и далее снаряды – от дистанционных трубок. Один пехотный батальон 29-й дивизии оказался раздерганным по четырем транспортам. Но и при наличии обширных причалов в Александрии выгрузка и новая погрузка всех транспортов были медленным делом, а административного штаба не было и некому было подогнать работы.
22 марта, после морской атаки и до отплытия в Александрию, Ян Гамильтон вместе со своими старшими помощниками устроил совещание с Робеком.
«Как только мы сели, Робек заявил нам, что теперь он ясно понимает, что ему не удастся справиться с поставленной задачей без помощи всех моих войск».
Солдаты не могли возражать против приговора, вынесенного моряками, и без всяких споров и обсуждения выполнение задачи было поручено армии. Хотя Ян Гамильтон вежливо заметил адмиралу, что он должен «систематически продолжать нажим на форты» и их атаку, а Черчилль выступил с такими же предложениями в Лондоне, оба адмирала как в Адмиралтействе, так и в Дарданеллах были непоколебимы как скалы. Отныне флот широко пользовался тем, что Черчилль удачно назвал принципиальным «нет» – «непреодолимым нематериальным барьером».
Во всем этом хаосе и столпотворении ярким пятном выделяется меморандум, составленный 16 марта Морисом Ханки для премьер-министра. В нем он писал:
«Комбинированная операция требует более тщательной подготовки, чем любое иное военное предприятие. Красной нитью через всю историю проходит вывод, что такие атаки всегда срывались, когда подготовка к ним была несовершенна, а успех почти во всех случаях был обязан тщательной подготовке.
Дело Военного совета – убедиться, достаточно ли продумана в данном случае подготовка операции».
Далее он указывал, что на внезапность вряд ли можно еще рассчитывать и что из-за этого задача сильно осложняется. Поэтому он перечислял внушительный ряд пунктов, то которым военный совет должен произвести перекрестный допрос морских и военных авторитетов. В заключение говорилось:
«В случае если все мелочи, приводимые мной… не будут тщательно продуманы, прежде чем приступят к десанту… может произойти большое несчастье».
Историки могут подумать, что Ханки был единственным умным и дельным советчиком британского правительства. Когда премьер-министр неохотно собрался порасспросить «всезнайку» Китченера и поставил ему пробный вопрос: разработан ли вообще план операции, Китченер ответил: «Это должно быть предоставлено командующим на месте», сразу оборвав таким ответом дискуссию. Никакого внимания не было уделено более широкой оценке операции, ее немедленной и потенциальной потребности в людях, артиллерии, огнеприпасах и снабжения. В итоге экспедиция перебивалась с хлеба на воду, нуждалась во всем, всегда чувствовался недостаток пищи, и пища запаздывала. В общем имевшихся теперь сил и средств было значительно больше, чем то, что было бы достаточным для обеспечения успеха, когда операция эта была впервые задумана.
2. Десант в Галлиполи 25 апреля 1915 года
Несмотря на ряд приведенных выше ошибок и глупостей, все же уместно спросить: оставались ли еще виды на успех, когда началась запоздалая атака Дарданелл сухопутными войсками?
Приговор истории положителен. Часть, если не все из возможностей, упущенных британцами, была восстановлена для них самими турками.
Паника, вызванная началом морской атаки, и убеждение, что не удастся помешать проходу через Дарданеллы, заставили турок отдать новые военные приказы – которыми, по словам Лимана фон Сандерса, главы германской военной миссии:
«отказывались от всякой обороны внешнего побережья Галлиполийского полуострова с господствующими там высотами и отказывались от обороны Азиатского побережья у входа в Дарданеллы. Это был минимум возможных оборонительных мероприятий».
Приказы эти не были проведены в жизнь – частично это обязано протестам Лимана фон Сандерса, хотя Энвер-паша и говорит, что он не вмешивался в это дело. Но вероятнее всего это – результат инертности турок.